«Мадам Оленская,» — начал он; но при упоминании этого имени его жена протестующе подняла руку. Когда она сделала этот жест, ее обручальное кольцо блеснуло в свете газовой лампы.
«Зачем нам сегодня говорить об Элен?» — пожала она плечами и состроила недовольную гримаску.
«Затем, что я не сказал этого раньше».
Ее лицо осталось спокойным.
«Дорогой, ты и в самом деле считаешь необходимым говорить со мной о ней? Я знаю, что порой бывала к ней несправедлива, но ведь и все ее осуждали! Ты, конечно, в отличие от всех нас, ее понимаешь! Ты всегда был так добр с ней! Но какое это теперь имеет значение, когда все позади?»
Ачер взглянул на нее невидящими глазами. Могло ли так получиться, что ощущение нереальности происходящего, которое его не покидало ни на минуту, было каким-то образом связано с присутствием его жены?
«Что ты имеешь в виду?» — спросил он, невольно вздрогнув.
Мэй все еще смотрела на него своими прозрачными глазами.
«Она ведь очень скоро уезжает обратно, в Европу. Бабушка пошла ей навстречу и обещала помочь устроить ее там независимо от графа Оленского.»
Мэй прервала свою речь, и Ачер, вцепившись в угол каминной полки, отчаянно пытался совладать со своими мыслями.
«Полагаю, — продолжала Мэй, — что сегодня в офисе тебе предложили заняться приготовлениями к ее отъезду. Вопрос, насколько мне известно, был решен сегодня утром».
Мэй полуприкрыла глаза, избегая взгляда его невидящих глаз, устремленных на нее, и лицо ее снова вспыхнуло.
Ачер подумал, что его взгляд невозможно вынести, и отвернулся, облокачиваясь о каминную полку. В ушах что-то стучало и звенело, и он никак не мог понять, то ли это пульсировала кровь в его венах, то ли рядом тикали часы.
Мэй сидела молча, не двигаясь в течение, по крайней мере, пяти минут. Уголек в камине треснул, и его частица ударилась о каминную решетку. Только тогда она поднялась, Чтобы положить ее обратно. Ачер вдруг обернулся и посмотрел ей в лицо.
«Это невозможно!» — воскликнул он.
«Невозможно?..»
«Откуда тебе известно о том, что ты мне сейчас сказала?»
«Я виделась с Элен. Помнишь, я говорила тебе: вчера, у бабушки».
«Так это вчера она тебе об этом сказала?»
«Нет. Сегодня я получила от нее записку. Хочешь взглянуть?»
Он не в силах был вымолвить ни слова, и она, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты и почти тотчас же появилась с запиской в руках.
«А я думала, что ты знаешь!» — сказала она просто.
Мэй положила это коротенькое письмо, содержавшее всего несколько строчек, перед ним, и Ачер, разгладив его, прочел:
«Дорогая моя!
В конце концов, мне удалось убедить бабушку, что мой визит к ней — всего лишь визит и долго не продлится. Но она теперь понимает, что если я вернусь в Европу, то буду жить сама по себе или с моей бедной тетей Медорой, которая не откажется поехать со мной. Я спешно уезжаю в Вашингтон — собирать вещи. Отплываем мы на следующей неделе. Будь всегда такой же доброй с бабушкой, какой ты была всегда со мной.
Элен.
P.S. Если кто-нибудь из моих друзей захочет помешать мне осуществить этот замысел, пожалуйста, скажи им, что это бесполезно».
Ачер перечитал письмо два или три раза, после чего бросил его на стол и расхохотался. Звук собственного голоса испугал его. Вот так же он когда-то безудержно хохотал над телеграммой Мэй, в которых сообщалось о более ранних сроках свадьбы. И тогда его смех среди ночи, так испугавший Дженни, скорее напоминал рыдания.
«Почему она написала это?» — спросил он сквозь смех.
Мэй восприняла этот вопрос с олимпийским спокойствием.
«Должно быть, потому, что нам удалось о многом поговорить вчера».
«О чем же, например?»
«Я призналась в том, что осуждала ее, не понимая, как тяжело ей было привыкать к новой обстановке и жить среди родственников, казавшихся ей чужими и оставлявших за собой право критиковать ее, не зная до конца всех обстоятельств ее жизни — Мэй перевела дыхание: — Я знаю, ты был для нее чуть ли не единственным другом, на которого она могла целиком и полностью положиться. И я заверила ее, что отныне полностью разделяю твои чувства по отношению к ней, и что мы — едины».
Мэй замолчала, ожидая, что Ачер что-нибудь скажет, но поскольку тот промолчал, сочла нужным добавить:
«Элен поняла, что я хотела этим сказать. По-моему, она вообще все понимает».
Мэй поднялась и, подойдя к Ачеру, взяла его холодную руку и быстро приложила к своей пылавшей щеке.
«Вот и у меня голова разболелась! Спокойной ночи, дорогой!» — сказала она и удалилась, волоча за собой разорванный и перепачканный шлейф своего подвенечного платья.
Тогда, в Опере, миссис Ачер с улыбкой сказала миссис Велланд, что молодая пара готовится к выдающемуся событию в своей жизни: первому приему, который они собирались устроить у себя дома.
С тех пор, как Ньюлэнды Ачеры обосновались в своем новом особняке, у них перебывало много народу. Ачер часто приглашал трех или четырех своих друзей поужинать вместе с ними, и Мэй охотно принимала их, подражая своей матери во всем, что касалось супружеских отношений. Ее муж задавался вопросом, стала бы она приглашать к себе гостей в дом, если бы жила одна, или нет. Но он давно уже отказался от борьбы за ее истинное «я», которое приверженность традициям и слепое подражание материнским манерам упрятали глубоко в раковину, под маску наивности. Но молодые, состоятельные супруги — тем более что они носили такие фамилии, как Велланд и Ачер! — обязаны были устраивать приемы для таких же супружеских пар, как и они сами. Такова была традиция!
Но настоящий званый ужин со специально приглашенным шеф-поваром, и двумя нанятыми лакеями, с итальянским пуншем, розами от Гендерсона и меню на карточках с золотым обрезом, являлся неординарным событием в жизни нью-йоркской молодой четы, а посему к нему нужно было тщательно готовиться. Как заметила миссис Ачер, вся сложность заключалась в том, что одним пуншем ограничиться было нельзя. К нему обычно подавались утка или гусь, два супа, и неизменно горячие и холодные сладости. Гостей приглашали в зависимости от их положения в обществе; мужчинам предписывалось быть во фраках, а дамам — в декольтированных платьях с короткими рукавами.
Все с интересом наблюдали, как молодая пара рассылает свои первые приглашения через третье лицо, и, как правило, ей редко отказывали, — даже если у приглашенных были совсем иные планы.
Прием решено было приурочить к отъезду в Европу мадам Оленской, и даже Ван-дер-Лайдены (и это, безусловно, был триумф!) приняли приглашение, отложив очередную поездку в Скайтерклиф.
Накануне торжественного события миссис Ачер и миссис Велланд сидели в гостиной дома молодой пары; первая вписывала меню в карточки с золотым срезом от Тифани, а вторая следила за тем, как расставляют пальмы в кадках и подсвечники.
Поздно возвратившийся из офиса Ачер застал их еще за работой. Миссис Ачер занималась ответственным делом: она писала имена гостей на табличках, чтобы потом расставить их на столе; что касается миссис Велланд, то она командовала слугами, отодвигавшими в сторону позолоченную софу с тем, чтобы освободить еще один «угол», между пианино и окном.
Мэй, как ему было доложено, находилась в это время в гостиной. Она занималась аранжировкой букетов красных роз и адиантума в хрустальных вазах, которые расставляли в центре длинного стола. До этого она успела подвесить к канделябру мейлардовские серебряные колокольчики. На пианино стояла огромная корзина с орхидеями, присланными из Скайтерклифа. В общем, подготовка к «историческому моменту» в жизни Ньюлэндов Ачеров была в полном разгаре.
Миссис Ачер внимательно изучала список приглашенных, делая отметки на полях золотой ручкой с острым пером.
«Генри и Луиза Вандерлайден,
Мистер и миссис Ловелл Мингот,
Чиверсы,
Лоренс Лефертс и Гертруда (да, думаю, Мэй правильно делает, что приглашает их!),
Сельфридж Моррис, Силлертон Джексон,
Ван Ньюлэнд с женой (надо же, как время бежит! А ведь еще вчера он был твоим шафером, Ньюлэнд!)
и
графиня Оленская (да, полагаю, это все)…»
Миссис Велланд с обожанием взглянула на своего зятя.
«Вот какое красивое прощание у нас будет с Элен Оленской! Это ваша заслуга, Ньюлэнд! Вы с Мэй чудесно все устроили!»
«Я полагаю, — заметила миссис Ачер, что Мэй хочет, чтобы ее кузина передала своим друзьям-иностранцам за границей, что мы здесь не такие уж варвары!»
«Не сомневаюсь, Элен оценит такой грандиозный прием! Она, кажется, возвращается из Вашингтона сегодня утром. По крайней мере, проведет вечер красиво и развеется! В последний день перед отплытием меня всегда охватывает паника!» — весело добавила миссис Велланд.
