И в этот миг — понятное дело, ночь выдалась прохладной, а вечернему платью положено быть тонким — Диззи чихнула: чихнула от души, причем дважды.
— Где гарантия, что вы не проболтаетесь? — вопрошал молодой человек. Он повернулся к Мэрион: Ты можешь им внушить, чтобы они ни в коем случае не трепались? Растолкуй им, что это загубит твой дебют дома.
— Да мне все равно, Гарри. Я могу только гордиться…
— Но мне не все равно. Сейчас не время распускать слухи.
— Мы не проболтаемся, — пылким хором заверили девочки.
А Гвен добавила:
— Мы считаем, что это классно.
— Вы хотя бы понимаете, что никто, кроме вас, об этом не знает? — сурово спросил он. — Никто, кроме вас! Если поползут сплетни, я буду знать, кто мелет языком, и тогда…
В его голосе звучала такая зловещая угроза, что вся троица невольно попятилась.
— Не надо так, — вступилась Мэрион. — Эти девочки — из нашей школы; я знаю, они не проболтаются. К тому же они понимают, что это не всерьез: у меня что ни месяц, то помолвка.
— Мэрион! — вскричал молодой человек. — Слышать этого не могу!
— Ох, Гарри, я не хотела тебя обидеть! — задохнулась она, расстроенная не меньше, чем он. — Ты прекрасно знаешь: у меня никого, кроме тебя, не было.
Он застонал.
— Ну как нам обеспечить молчание галерки? — Обескураженный, он шарил в кармане, нащупывая деньги.
— Не нужно, Гарри. Они нас не выдадут. — Но, поймав на себе взгляды трех пар глаз, она растеряла прежнюю уверенность. — Послушайте, чего бы вам хотелось больше всего на свете?
Расхохотавшись, подруги переглянулись.
— Наверное, попасть на бал, — откровенно призналась Гвен. — Только нам нельзя. Родители ни за что бы нас не отпустили, даже по приглашению. Я хочу сказать…
— Есть одна мысль, — перебил Гарри. — Слушайте, что можно сделать. Я знаю, где находится черный ход в легкоатлетический манеж. Вы согласны посидеть в темноте, где вас никто не увидит, и сверху понаблюдать за происходящим?
— Еще бы! — вырвалось у Диззи.
— Я вас туда проведу, если вы поклянетесь мне всем святым, что будете держать язык за зубами.
— Клянемся! — воскликнули они в один голос.
Оставив их на беговой дорожке, внимательный взгляд должен ненадолго сместиться вниз, в переполненный танцевальный зал. Точнее, к входу, где только что появился персонаж, до сего момента игравший незначительную и незавидную роль в этой истории; держался он робко и почти ничего не видел за пульсирующей шеренгой студентов Гарварда и Принстона, не нашедших себе спутниц на этот вечер. Если бы тридцать минут назад Шорти Рэй услышал, что в одиннадцать часов его занесет именно сюда, он бы даже не фыркнул «вот еще!». Парни, которые не вышли ростом, зачастую бывают вознаграждены почти отчаянной решимостью. К Мелкому это не относилось; с отроческих лет он был совершенно не способен к мало-мальски достойному общению с девушками. Домашний танцевальный вечер планировался как часть программы, нацеленной на избавление его от застенчивости; коль скоро здоровье бабушки все равно пошатнулось, он счел подарком судьбы, что ее недомогание пришлось как раз на этот день.
Не успел он выключить свет у себя в комнате, как из Олбани, словно в наказание за такую черствость, пришла телеграмма, адресованная его сестре.
Любой взрослый человек тут же вскрыл бы и прочел это послание, но все, что запечатано, было для Шорти свято, даром что телеграмма всегда предполагает срочность. Выход оставался только один: как можно быстрее доставить ее в спортивный комплекс и вручить Эстер.
Он твердо решил, что на танцевальную площадку за сестрой не побежит. Убедив охранника, что ему необходимо пройти в зал, он теперь беспомощно подпирал стену, когда сверху его высмотрела Диззи.
— А вот и Томми! — вскричала она.
— Где?
— Да вот же, коротышка у двери. Жалкое зрелище, честное слово! К нам выйти — ни за что, а теперь на бал заявился.
— Похоже, не очень-то ему весело, — заметила Клара.
— Давайте спустимся и растормошим его, — предложила Гвен.
— Это без меня, — сказала Диззи. — Во-первых, никто из их семейства не должен знать, что мы здесь.
— Совсем забыла.
— Он все равно уже исчез.
Он и в самом деле исчез, но отнюдь не в гуще безумного празднества. Так и не набравшись смелости, он решил подняться в легкоатлетический манеж и с беговой дорожки высмотреть Эстер среди танцующих. Не успела Диззи замолчать, как он, к их обоюдному изумлению, возник у нее под боком.
— Я думал, ты спишь! — воскликнул он, узнав свою двоюродную сестру.
— А я думала, ты корпишь над книжками.
— Да, я занимался, но тут принесли телеграмму — нужно найти Эстер.
Его представили по всем правилам; Гвен и Клара сделали вид, будто не имели понятия, что он сейчас в городе.
— Эстер только что находилась в ложе, — сообщила Гвен. — Номер восемнадцать.
Ухватившись за эту информацию, Томми повернулся к Диззи:
— Можно тебя попросить спуститься и передать ей телеграмму?
— Нельзя, — отрезала Диззи. — Сам разбирайся. Мы здесь вообще на птичьих правах.
— Я тоже; меня еле пропустили. Но я не смогу пройти через весь зал, а ты сможешь, — честно сказал он.
Гвен уже несколько мгновений изучала его с пристальным любопытством. Он представлялся ей совсем другим; но теперь стало ясно, что это один из самых привлекательных мальчиков, каких она только видела.
— Я могу отнести, — вызвалась она.
— Правда? — Казалось, он только сейчас заметил Гвен — девочку, которая словно сошла с журнальной картинки и при этом была ниже его ростом. Он сунул ей телеграмму. — Вот спасибо! Господи, я так…
— А вдруг я заблужусь? — перебила Гвен. — Тебе придется меня проводить.
На лестнице он то и дело посматривал на нее краем глаза; под широкой аркой они остановились.
— Дальше ты одна, — сказал он.
— Лучше вместе.
— Ну нет! — воскликнул он. — Мы так не договаривались. Я через весь зал шагать не собираюсь.
— И не надо. Если шагать через весь зал, на нас будут глазеть, но, если мы приблизимся к этой ложе в танце, никто не обратит внимания.
— Ты же обещала! — взвился он.
— Я и не отказываюсь, только ты должен меня сопровождать. — И невинно добавила: — Так будет проще для нас обоих.
— Я пас, — объявил он.
— Тогда на меня не рассчитывай.
— Я не могу…
Он и глазом моргнуть не успел, как она оказалась в кольце его рук, а ладонь его легла меж ее лопаток, где, по-видимому, тянулась недостойная упоминания застежка, и они вдвоем уже выплывали на паркет.
Сквозь шеренгу одиноких парней, в середину калейдоскопа, Гвен летела как на крыльях; все сомнения относительно дерзости ее замысла испарились, как напряжение футболиста после начального розыгрыша. По какому-то неотъемлемому праву этот мир принадлежал ей. Пусть она вступила в него раньше назначенного срока, но из-за того, вероятно, что их поколение больше не вращалось в древнем евклидовом мире, возраст ее теперь не играл никакой роли. Она ощущала себя ровесницей всех остальных девушек в этом зале.
И вдруг — о чудо из чудес! — огни потускнели, и по этому сигналу божественная искра пролетела от одного оркестра к другому, и затаившую дыхание Гвен подхватила мелодия «Щекой к щеке».
В ложе клуба «Лорел» дамы изнывали. Они уже раскаивались, что с такой легкостью взяли на себя неблагодарную миссию — опекать юных участниц бала. Это нарочитое оживление, это мельканье смазливых, дерзких физиономий стало утомительным, как заметила одна блюстительница порядка господину средних лет, сидевшему рядом с ней. Он тоже всем своим видом показывал, что грезит о прохладных наволочках и блаженстве полной тишины.
— Я здесь по обязанности, — бросила она, — а что тебя сюда привело — до сих пор не понимаю.
— Наверное, сообщение в утренней газете, что здесь будешь ты, ведь столько лет минуло.
— Нашел что сказать в таком месте женщине моего возраста; здесь конкуренция не в мою пользу. Взгляни-ка на эту странную парочку: что за пигмеи? Я только сейчас заметила.
Он взглянул, но они привиделись ему эксцентричными наваждениями обыкновенной полудремы, а потому, уклончиво ответив: «Классно, да?» — он долго смотрел в одну точку, пока не услышал:
— Снова они. Коротышки. А девочка-то, девочка: ей лет четырнадцать, а на вид — пресыщенная, утомленная жизнью двадцатилетняя мадам. Ты можешь представить, о чем думали родители, когда отпускали ее сюда на ночь глядя?