На сей раз Робертсен укрощен и вступает:
— Да, он приглядывается, тут ничего не скажешь. Последний раз он был в крепости, уж можете мне поверить, что только достойных людей допускают ко всяким секретам.
— Да, в крепости, но это было еще в прошлом году. А потом на лесопильне.
— Ох уж этот Абель. Все-то он хочет перепробовать.
— А теперь он переехал в Штаты.
Жена:
— Вы недавно получили письмо?
— Да. В общем-то недавно.
— Но ведь у него все в порядке?
— Какое в порядке, когда он женился.
— Женился? — хором ахают жена и обе дочери.
— Вот удивительно, — говорит Робертсен.
Семейство приходит в себя и продолжает расспросы:
— Значит, у него теперь, наверно, куча денег? А как она выглядит? Он, конечно, прислал вам фото?
Бродерсен отвечает коротко и желчно, как бы подытоживая:
— Он никогда ничего не присылает и ничего не объясняет. Кроме того, что ему надоело мотаться по свету и потому он женился на девушке из южных штатов.
В комнате воцаряется тишина. Тут уж Робертсену надо спасать положение, а потому он продолжает:
— Вот увидите, он подстрелил золотую птичку.
Старый Бродерсен начисто исключает эту возможность, если б так, он послал бы чек старому отцу. Неужели это такое уж чрезмерное требование? Но даже будь у нее миллион, все равно ему бы надо сперва кем-нибудь стать, а не жениться очертя голову. Вы только поглядите на молодого Рибера Карлсена — совсем высоко поднялся, уже стоял в нашей церкви при полном облачении и читал проповедь. Абель ничего не доводит до конца, все меняет и меняет. Интересно, чем он займется, когда приедет сюда со своей мадам? Не машинист, не моряк, корабля ему не получить…
Робертсен осовел, он сидит и зевает:
— Ничего, он еще молодой.
Бродерсен благодарит и хочет уйти.
Мимо окна проезжает целая процессия — ландо, запряженные парой лошадей, — свадебный кортеж. Это что ж такое? Дамы бросаются к окну и восклицают, перебивая друг друга:
— Это Ольга, она сегодня обвенчалась! Ты только погляди, она нарочно поехала обратно другой дорогой, мимо нас, чтоб весь город мог полюбоваться.
Бродерсен словно издалека:
— Ольга?
— Аптекарева Ольга! Она такая своенравная, с тех пор как умерла ее мать, на нее управы нет. Ты только подумай, сначала она обручилась с Рибером Карлсеном, который стал пастором, а потом порвала с ним, когда его направили в Финмарк. Нет, туда Ольга ехать не пожелала! Потом она обручилась с молодым Клеменсом, сыном нотариуса, но он звезд с неба не хватает…
Старый Бродерсен трюхает к дому. Он возмущен Абелем, но его утешает, что он сберег крону на обед. По пути он заходит к своему бакалейщику за провизией и спичками, но его разморило от горохового супа и тянет домой вздремнуть после сытной еды.
— А в городе у нас свадьба, — говорит старый бакалейщик.
— Ну да, ну да, и флаги подняты, и карета запряжена парой, ну прямо как в южных штатах. А помнишь, как у нас с тобой было, Вестман? Мы откладывали свадьбу, пока чего-то не достигли в жизни.
— Да, в этом смысле… да, пожалуй, мы можем сказать про себя…
— А нынешние что делают? Очертя голову женятся в двадцать четыре года, не выучив никакого ремесла, никакой науки, чтоб с нее жить…
— Ну, молодой Клеменс, он сидит юристом в отцовской конторе…
— …И уж конечно на девушке без гроша в кармане.
— Не знаю, о ком ты говоришь, — коротко отвечает бакалейщик. — Аптекарь — человек состоятельный…
— Да кто говорит про аптекаря? Я говорю про Абеля, моего сына. Взял и женился. Ни разума, ни стыда! Ты еще не знаешь Кентукки, она, может, и вовсе негритянка…
А больше от Абеля писем не было.
Старый Бродерсен жил себе в мансарде и не слишком бедствовал, видит Бог, не слишком. День да ночь — сутки прочь. Ничего не скажешь, осень — тяжелая пора, и он невольно вспоминал молодые годы, когда и осень, и темнота, и холод были приятной забавой. Сейчас — совсем не то, но без доктора и без лекарств он до сих пор как-то обходился. Люди говорили, что он хорошо выглядит. Но про себя он считал, что в сердце у него есть какой-то изъян. Кое-что об этом говорилось в его книге «Лечебник для моряков».
Потом к нему начала захаживать Лолла. Вообще-то странно, но она захаживала, и это отнюдь не было ему неприятно. После маяка она на другое место не поступала, жила с родителями, и ничего худого про нее теперь не говорили. Мужа у нее не было, детей тоже, хотя и фармацевта при ней не было. Отошло в прошлое. Конец. Зато с ее домом дела обстояли не очень хорошо — его пришлось продать, и семейство перебралось в домик на берегу. Судьба. А тут еще среди всего этого разора всплыла неприглядная история насчет ее отца и служанки. В общем все было из рук вон плохо.
Итак, однажды под вечер Лолла заявилась в мансарду. Бродерсен только что завершил свой послеобеденный отдых и потому был довольный и умиротворенный.
— Батюшки, никак это ты, Лолла? — Таким вопросом встретил он ее.
— Вроде больше некому, — отвечала она и была, как обычно, живая и расторопная. Оглядевшись по сторонам, Лолла сказала: — Так я и думала, мне бы давно сюда прийти, постирать и прибраться.
Бродерсен отвечал, что есть у него женщина, которая иногда делает постирушку и наводит порядок, но Лолла только фыркнула:
— Ничего себе порядок! Вы только взгляните сюда! И туда! И на потолок!
Затем, сбросив с себя верхнюю одежду, она слетала за водой, отыскала все, что ей может понадобиться для уборки, и приступила к делу.
Ему показалось, что она несколько осунулась и похудела, но от работы снова похорошела и раскраснелась и все время подбадривала его своей болтовней. На редкость работящая особа, эта Лолла, стала куда симпатичнее, чем раньше, да и ноздри у нее уже не такие легкомысленные. Она залезла на стул и намывала стены под самым карнизом, он же сидел и глядел, как она шурует, а особенно разглядывать ее ноги ему и в голову не пришло.
Управившись с уборкой, Лолла сказала:
— Ну, разве я не заслужила чашечку кофе и какое ни то угощение?
— Верно, — ответил он, — но у меня навряд ли есть что-нибудь подходящее. Посмотри в ящике.
Лолла сама сварила кофе, отыскала кой-что из сухих припасов, и они явно пришлись ей по вкусу. Ела она как голодная.
Через несколько дней она пришла снова. На угощенье опять ушло кофе и кое-что из съестного, но само ее присутствие его радовало, и он нарочно купил побольше на ее долю, чтоб она была довольна, и в последующие недели не раз повторял: «Как славно, что ты ко мне заглядываешь». Поэтому она через небольшие промежутки времени приходила снова и снова, и ей всякий раз были рады.
Конечно, она не могла постоянно стирать гардины или прибираться, но она могла привести в порядок постель, а один раз даже пришила ему пуговицу и кое-что подлатала, она была на все руки, эта Лолла. И еще просила показать ей карточные фокусы, хотя пальцы у него теперь плохо гнулись. В знак благодарности он велел ей написать вместо него письмо Абелю, сам он уже не мог удержать перо такими пальцами. Напиши, что уже год, как родной отец ничего о нем не слышал. Скажи, что родной отец послал ему два письма и ни на одно не получил ответа. А в конце можешь добавить, что сама пожелаешь. Тебе известно, что он женился?
— Да, я слышала.
— Хорошенькое дельце!
Но время шло, Абель не ответил и на Лоллино письмо, впрочем, и обратно письмо не вернулось, значит, он не умер.
А больше Абель не писал.
Бродерсен по большей части сидел дома и мало кого видел из людей. Кьербу был неплох для компании, про Крума и Норема тоже худого не скажешь, но жизни они с собой не несли, напротив, были старые и придурковатые. К Робертсенам он тоже больше не ходил, семейство выкинуло из головы своего дорогого капитана — поди догадайся почему. А если ему и доводилось встретить на пристани самого таможенника, тот кроме как о лодках ни о чем говорить не мог.
Лолла же начала приходить реже. Она теперь поступила в услужение к новобрачным, к Ольге и ее мужу Клеменсу-младшему. Не сказать, чтобы парочке очень нужна была помощница по хозяйству, но так уж полагалось. Сам Клеменс остался в отцовской конторе, но открыл по соседству адвокатскую практику на случай, если ему поручат вести какое-нибудь дело. Для новичка это непросто, тем более что Клеменс был слишком хорош собой, а потому и не пользовался уважением.
Чета Клеменсов наведывалась иногда в винный погребок и вообще не избегала городских развлечений. Ольга в роли молодой жены была очень мила, она рассыпала улыбки всему свету и держала мужа под руку.
Нельзя же было надеяться, что капитан Бродерсен так никогда и не узнает про некую бумагу в Частном банке с его, Бродерсена, подписью. Нельзя же было надеяться, что эта история не выплывет когда-нибудь на свет Божий, — или все-таки можно?
