Уже к концу повестки, расправившись единым махом с затяжным, как трясина, вопросом, касавшимся каких-то студентов из Пакистана, сэр Майкл с укоризной ткнул пальцем в Дадли Чепмена и воскликнул:
— Это вы поставили в повестку, Дадли? План Бодли-Кобем? Впервые слышу. Что это значит?
— Я навел справки, прежде чем вас беспокоить, сэр Майкл, — сказал Чепмен. — У нас есть возможность оттягать кое-что у Дискуса — они, как видно, здорово оплошали. Судя по письму, которое пришло к нам от леди Бодли-Кобем, виноват наш друг, Нейл Джонсон.
Он показал письмо, словно подтверждая, что не выдумал эту леди Бодли-Кобем.
— Письмо длинное, разобраться в нем трудно, так что, если угодно, я изложу самую суть.
— Да, да, только суть, Дадли, пожалуйста. Можете даже изложить суть сути! — И сэр Майкл глубже спустился в кресло, и лицо его стало еще более сумрачным, более благородным — жертва гибельных страстей, последний якобинец в изгнании.
— Как я понял, леди Бодли-Кобем очень богата — она вдова судовладельца, ей сильно за семьдесят. Живет отшельницей, страшная чудачка. Но она желает переговорить с нами о плане превращения одного из ее огромных владений, где она никогда не бывает, в своего рода общежитие для творческих людей. Она понимает, что потребуются огромные затраты, но готова внести значительную сумму, как только ее план будет официально принят. Вот уже больше года, как она препирается с Дискусом, и теперь обратилась к нам, потому что Дискус все время посылает к ней Нейла Джонсона, а она уже больше не может его выдержать.
— Значит, сам Дрейк с ней не сталкивался?
— Нет, он ее никогда не видел, она живет в Беркшире и в Лондон никогда не ездит. Кстати, поместье, которое она хочет отдать творческим работникам, находится в Дербишире, там как будто огромный дом. Пока нам об этом думать не стоит, но я твердо уверен, директор, что кому-то из нас необходимо с ней увидеться, тем более что с Дискусом она, как видно, покончила. Да, еще одно: женщин к ней посылать нельзя. Отказывается обсуждать свой план с женщинами. Леди Бодли-Кобем признает только мужчин.
— Думаю, вы все со мной согласитесь, что Комси должен прийти ей на выручку, пусть даже этот план кажется сумасбродным. — Сэр Майкл посмотрел на всех, ловя взгляды одобрения. — В конце концов до Беркшира рукой подать. Поездка займет полдня, не больше. Выйдет занятно, если Комси перехватит план, после того как Дискус потерял больше года, пытаясь что-то высидеть. Придется одному из нас атаковать леди Бодли-Кобем.
— Поехать надо вам, сэр Майкл, — сказала Эдит Фробишер. — Начинать надо с самого высшего уровня. Я уверена, что Дискус допустил ошибку именно в этом.
— А знаете, кажется, я действительно поеду. Оставьте мне, пожалуйста, это письмо, Дадли. Поможет разобраться в характере старой дамы. Ну, давайте дальше.
Только через полчаса, под самый конец заседания, когда Чепмен передавал письмо сэру Майклу, он заговорил о машинистке-стенографистке.
— Помните, на прошлой неделе вы предложили, чтобы мы забрали машинистку из Дискуса и действовали через Данна, через министерство?
— Сознаюсь, забыл, — сказал сэр Майкл, — но теперь вспоминаю. Видно, меня черт попутал, такое выдумываешь только от безделья, ради шутки. Надеюсь, ничего не вышло, правда?
— Нег, нам на той неделе посылают девушку. Она только что попала в Дискус по конкурсу министерства. Если бы их генеральный секретарь об этом узнал, ее не перевели бы к нам так запросто, но мне кажется, что сэру Джорджу никто об этом не докладывал. Вчера мне позвонил Тим Кемп и сказал, что на той неделе она будет тут.
— Кемп? Ну, если он приложил руку к этому переводу, так нам, наверно, пришлют какое-нибудь молодое чудовище женского пола. Впрочем, это ваше дело, Дадли. Если она окажется ненужной, отправьте ее назад. Нельзя, чтоб этот самый Кемп потешался над нами во всех кабаках от «Плуга» до вокзального буфета в Юстоне. А теперь дайте мне посидеть над письмом этой леди, как ее там.
В это же самое время, грубо говоря, именно между «Плугом» и Юстонским вокзалом, Кемп разговаривал с Никола Пемброук о стенографистке, которая переводилась из Дискуса в Комси.
— Она работала со мной два дня на прошлой неделе, — говорила Никола. — Прехорошенькая девочка, как вы, вероятно, заметили, Тимми. Ведь вы обращаете внимание на девочек, правда?
— Еще бы. Если человек не обращает внимания на хорошеньких девушек, не ценит их, значит, ему пора на кладбище. Но можно дожить до того времени — а я уже до него дожил, — когда их ценишь, но без всяких желаний. Что вы еще скажете про маленькую Шерли?
— Не без приятности, правда, очень провинциальна, не очень сообразительна, пожалуй, не очень умна. Разумеется, мы можем обойтись без нее, хотя я бы, скорее, послала в Комси кого-нибудь другого — например, ту, от которой всегда так дурно пахнет. — В ответ Тим покачал головой. — Вы что-то затеяли, Тимми, дорогой мой, вижу по вашим прекрасным синим глазам. Почему переводить именно эту девочку, а не другую?
— Она сегодня со мной завтракает, — сказал Кемп. Он очень ловко умел избегать ответа на вопросы.
— Завтракает? Да разве вы завтракаете?
— Да, съедаю сандвич в баре, а ей закажу толстый кусок пирога и огромный салат. А потом объясню про Комси.
— Что объясните? Что-то мне неясно, Тимми, к чему все это?
— Да, наверно, ни к чему, — сказал Кемп уклончиво. — Но я подумал, что могу ей объяснить кое-что интересное для нее.
Большие темно-серые глаза Никола весело блеснули.
— Вижу, что ничего от вас не добьешься, негодник вы этакий. Но обещайте хотя бы потом все рассказать, хорошо? А не пообещаете — сразу пойду к Нейлу Джонсону и скажу, что возражаю против перевода Шерли Эссекс в Комси. Ну, обещайте же, Тимми!
Он пообещал. И час спустя с недоеденным сандвичем в руке и двойной порцией джина в стакане, стоявшем около него на маленьком круглом столике, он смотрел, как мисс Шерли Эссекс аккуратно и деловито расправлялась с мясным пирогом, салатом, булочкой с маслом и фруктовым соком. Сразу видно — здоровая девочка со здоровым аппетитом. На ее речь, на манеру говорить не повлияло ничего, кроме северолондонского предместья, где она провела все двадцать два года своей жизни. Слепец не отличил бы ее от десяти тысяч таких же стенографисток, дважды в день наводняющих Северную линию метрополитена. Но внешность у нее была поразительная, и Кемп подумал, что Никола Пемброук, назвав ее хорошенькой, ни в какой мере не отдала ей должного. Какая-то странная игра наследственности, какая-то биологическая алхимия вмешались в тот час, когда мистер и миссис Эссекс зачинали Шерли в домике на северной окраине Лондона. Она была из тех редких девушек, которые для зоркого глаза понимающих мужчин становятся воплощением anima,[1] духовным образом.
Червонным золотом волос, гладко лежащих по обе стороны лба и свернутых тяжелым узлом на затылке, длинными, чуть раскосыми глазами, мягкого карего цвета с легкой прозеленью, она напоминала не то какую-то принцессу древнего, еще никем не открытого племени, живущего в джунглях, среди циклопических руин, не то дочь короля троллей, русалку, плывущую к утонувшему моряку, сильфиду в аравийской башне, которую охраняют злые духи. И пусть ее манера говорить отдавала средней школой и курсами стенографии, а содержание разговора — женскими журналами и телевизионными передачами, но если человек переставал ее слушать, то, глядя на нее и давая волю воображению, он видел, что ее глаза сродни легендам и мифам. И Кемп, рассматривая ее заново, пока она поглощала пирог и салат в будничной обстановке бара, еще раз поздравил себя за внезапное решение, за интуитивное понимание того, что эта наяда из моря стенографисток может стать дальнобойным орудием в войне Дискуса и Комси, великолепным межведомственным снарядом.
— Вот видите, мисс Эссекс, — сказал он тем взятым с самого начала тоном, который ему самому казался не то чисто отеческим, не то совершенно идиотским, — тут действительно вполне приличное место, как, по-вашему?
Она сомневалась, можно ли ей принять приглашение в этот бар.
— Да, в дневное время тут, конечно, ничего, — сказала мисс Эссекс, — хотя я подозреваю, что вечерами будет похуже. Но пирог куда свежей, чем там, где я всегда кушаю. Спасибо вам большое, мистер Кемп. Вы хотели со мной о чем-то поговорить? Помните, вы сказали, что нам надо поговорить?
— Да, да, моя дорогая. Это касается Комси. Я тоже там работал. И я единственный человек в Дискусе, который может рассказать вам о Комси. Ведь вам интересно узнать, какие там люди? Ну конечно, интересно, дорогая моя. Впрочем, народ там скучноватый, не то что у нас, в Дискусе. За одним, но очень, очень важным исключением. — Он перебил себя: — Хотите еще фруктового соку? Нет? Тогда разрешите, я пойду возьму еще рюмку джину.
