Как бы то ни было, Ф. полагал, что это — единственный шанс. Он позвонил лорду Б., но ему сообщили, что Великий Вождь снова уехал в Боттлтон. На митинг, уточнил дворецкий, во Дворец развлечений. Фредди с большей охотой попытался бы отобрать у тигра отбивную, но ничего не поделаешь! Выпив для храбрости, он пожевал зернышко гвоздики и отбыл туда же.
Должно быть, вы не были в Боттлтон-ист, в самом лучшем случае — о нем слышали. Место своеобразное, вроде Лайм-хауза, только там меньше загадочных китайцев. Домики — серые, кошек — тьма, а всякий, у кого заведется бумажка или апельсиновая шкурка, бросает ее на мостовую. От всего этого Фредди затосковал и решил еще выпить, но услышал приветственные крики и понял, что приближается к Дворцу.
Только он собрался попросить, чтобы о нем доложили лорду Блистеру, как ему бросилась в глаза афиша, возвещающая о концерте и о вожделенной пятерке. Все мгновенно изменилось. Он понял, что неприятный разговор можно отложить на неопределенное время. Вот они, пять фунтов. Можно сказать, в кармане.
Наверное, вас удивит его благодушная доверчивость. Но вспомните, что совсем недавно он снискал огромный успех у ноттингхилльских матерей. Что Боттлтон-ист для такого человека?
Правда, одна трудность была. Нужен аккомпаниатор, а найти его нелегко. Как вы помните, в Ноттинг-хилле по клавишам била Дора, но в данном случае ее не попросишь, ибо среди прочего, тут очень важна тайна. По той же причине нельзя пригласить и Трутня. Мир не должен знать, что Фредерик Виджен с успехом поет в Ист-энде.[82]
Он шел и думал, как преодолеть последнюю преграду. Удача не подкачала. В неуютном проулке он увидел объявление, сообщающее, что Дж. Уотербери дает уроки фортепианной игры. Резонно полагая, что такой учитель умеет играть и сам, он постучался в дверь. Загадочный глаз скрупулезно его осмотрел сквозь замочную скважину, после чего дверь открылась, и он оказался лицом к лицу с этим самым субъектом.
Первые минуты ушли на взаимные объяснения. Фредди протянул субъекту визитную карточку. Субъект сказал, что не заставил бы ждать, если бы ему не показалось, что за дверью — Рыжий Мерфи, который из-за легких разногласий грозился его выпотрошить. Фредди объяснил, что он просит аккомпанировать ему на концерте. Субъект отвечал, что просьба эта законна, ибо он, субъект, играет прекрасно, и участие его — половина успеха.
Потом они оговорили условия и решили, в конце концов, что Фредди заплатит субъекту пять шиллингов, а встретятся они у входа за кулисы ровно в восемь.
— Если меня не будет, — сказал субъект, — зайдите в «Зеленого гуся», он прямо за углом,
— Ладно, — сказал Фредди. — Петь я буду «Серебро луны сияет, словно свет ее очей».
— Что ж, дело ваше, — сказал субъект, по-видимому, склонный к философии.
Фредди ушел, вполне довольный. Дж. У. ему не очень понравился. Лучше бы он все-таки мылся и не так дышал джином. Но что найдешь за такую цену? Больше заплатить он не мог, значит — не мог и пригласить тех, кто играет в Квинз-холле.
Завершив предварительные действия, Фредди занялся собственным обликом. Другие, думал он, предстанут перед публикой во всей своей славе, но он — другое дело. Судя по всему, дядя днюет и ночует в Боттлтон-исте. Ни в коем случае нельзя, чтобы он обо всем узнал. Вряд ли он посетит Дворец именно в этот вечер, но все-таки стоит как-то застраховаться.
Поразмыслив немного, Ф. решил скрыть лицо под черным бархатом. Пусть так и объявят: «Менестрель в маске».
Перекусив в клубе (устрицы и пиво), он долго полоскал горло и выводил «ми-ми-ми», а ровно в восемь пришел на место встречи.
Аккомпаниатор уже был там, буквально благоухая джином. Фредди дал ему деньги, и оба они встали у входа на сцену.
Ждать пришлось плюс-минус четверть часа, и за это время Фредди вознесся духом горб. Местные таланты убеждали его, что первенство обеспечено. Он не знал, кто заменяет жюри — наверное, глас народа, — но не сомневался, что при любой системе первое место за ним.
Таланты делали, что могли, но и близко не подходили к истинному искусству. Перед ним прошло пятеро, ни один из них не привлек бы матерей и на минуту, тем более — не довел бы до экстаза. Тут важны личность и мастерство. Или они у вас есть, или их нет. У талантов их не было, у него они были. Можно сравнить это со скачками, в которых участвуют благородный конь и деревенские клячи.
Итак, он ждал четверть часа, напевая «ми-ми-ми» и все выше возносясь духом. Наконец, талант, похожий на слесаря, закончил песню «Передайте матери моей». Ему похлопали, и местный конферансье поманил Фредди пальцем. Час настал.
Он говорил мне, что ничуть не волновался. Судя по слухам, на этих вечерах нелегко овладеть аудиторией, но она казалась дружелюбной, и он твердо ступил на сцену, поправляя маску.
Первый звонок прозвенел, когда конферансье, толстый тип с набрякшим лицом цвета сливы, спросил, как его объявлять. Заметим, что сперва он, задрожав, отступил шага на два и беззащитно поднял руки.
— Ничего-ничего, — сказал Фредди.
Конферансье вроде бы успокоился. Да, дернулся раз-другой, но — успокоился.
— Ничего, — повторил певец. — Объявите «Менестрель в маске».
— Ух, как я испугался! Кто в маске?
— Менестрель, — четко выговорил Фредди, и направился к пианино, за которым сидел аккомпаниатор.
— Готовы? — спросил он.
Дж. У. поднял голову и перекосился от страха. Потом закрыл глаза и зашевелил губами. Фредди думает, что он молился.
— Придите в себя, — сурово сказал певец. — Наш номер. Дж. У. открыл глаза.
— Ой! — сказал он. — Это вы?
— Конечно я.
— Что вы с физией сделали?
Аудитория тоже хотела это знать. С галерки донесся голос:
— Это кто, Билл?
— Мини Стрель, — повторил конферансье. — В маске.
— А чегой-то «Мини Стрель»?
— Вот это.
Дж. У. снова забормотал.
— Нехорошо, — сказал он, наконец. — Нельзя так, честное слово! Заманили, а потом…
— Цыц! — тихо приказал Фредди. Все это ему не нравилось. В зале царил какой-то нервный дух. Что до его духа, он падал. Два-три ребенка уже плакали.
— Ледиджентельмены! — заорал конферансье. — Потише! Что за крик? Перед вами Мини Стрель в маске. Будьте к нему снисходительны.
— Вот это дело, — одобрил его Дж. У. и встал, чтобы обратиться к залу. — Мини не Мини, а все-таки человек. Ну, пропустил рюмочку!
Голос с галерки посоветовал уйти подальше.
— Так, — мрачно отозвался пианист. — Да-а… Ну, завелись, конца нет!
И он сел за пианино, а Фредди начал петь.
Как только он начал, он понял, что превзошел себя. Устрицы помогли, или пиво, или полоскание, но мелодия лилась, как сироп. От этих звуков он сам становился лучше, выше.
И все-таки что-то было не так. Он заметил это сразу, но не сразу нашел причину, о потом его озарило: певец — еще не всё, пианист тоже должен внести лепту, ну, хотя бы играть то, что поют.
Дж. У. играл что-то другое. Что именно, Фредди понять не мог, но точно не «Серебро».
— …сия-а-а-а-ет… — вывел он и тихо спросил: — Что вы играете?
— Э? — сказал пианист.
— …словно све-е-ет… Играете не то!
— А вы что поете?
— …её-о оче-е-й… Я пою «Серебро луны», кретин.
— Вон что! — удивился Дж. У. — А я думал «Фрак, цилиндр и белый галстук». Хорошо, дорогуша. Сделаем.
Он заиграл, что нужно, и Фредди перестало казаться, что у него заело педаль. Но дело было сделано, зал распустился. Первые ряды еще держались, а на галерке воцарялся хаос. Не царил, нет, но — воцарялся.
Чтобы его перебороть, Фредди напряг все силы. Мастерство и обаяние были так могучи, что голоса стихли. Один младенец замолчал. Правда, другого рвало, но, видимо, от переедания. Фредди вдохновенно пел:
…И на землю посылает
Сноп серебряных лучей,
Чье сиянье уступает
Красоте ее очей.
Именно в этом месте, услышав нежное, дивное, божественное тремоло — о-о-че-е-эй — ноттингхилльские матери пришли в полный экстаз. По его словам, Фредди не сомневался, что здесь будет то же самое; но пианист, после недавней беседы игравший без сучка и задоринки, заметил в первых рядах рыжего верзилу.
То был Мерфи, судя по виду — изготовитель заливных угрей. Как вы помните, он хотел распотрошить Дж. У.
Сейчас он привлек внимание тем, что швырнул яйцо. Правда, он промахнулся, но пианист встал и подошел к
рампе.
— Эт'ты, что ли? — спросил Дж. У., немного наклонясь.
— Ы-р-р, — отвечал верзила.
— Ты, значит? — откликнулся пианист. — Почем сосиски с картошкой?
Фредди говорил мне, что не может понять жителей Ист-энда. Их психика для него — запечатанная книга. Да, интонация у пианиста была чрезвычайно противная, но почему сам текст вызвал бурю эмоций, уразуметь невозможно. Заливщик потерял родство с Божественным началом. По-видимому, у приведенных слов есть тайное значение, ранящее гордость, а потому для него они значат не то, что для нас, но что-то более глубокое. Как бы то ни было, он вскочил, рыча, словно горилла.
