Демонстрация была вызвана глубокими чувствами, основанными на классовом сознании и полном убеждении, что один только единственный класс, класс трудящихся, имеет право на существование. Позже митинг был продолжен в школе и закончился песнями и танцами и гуляньем на берегу.
Но на следующее утро, как раз в то время, когда пробуждались от сна вожди демократии, обнаружилось нечто неожиданное: на сушильной площадке и в промывочном цехе работа была в полном разгаре. Рано утром пять или шесть женщин заняли свои рабочие места, другие, увидев, что началась работа, присоединились. Они старательно чистили рыбу, как будто ничего не произошло, и с таким усердием вспарывали брюхо трески, что вскоре уже не одна тысяча голов лежала под лучами утреннего солнца.
Из поселка исчез новый подрядчик Катринус Эйрикссон. Говорили, что где бы ни появлялся этот прославленный борец за независимость, там всюду побеждали «красные». Но кто же заменил его? Не кто иной, как Салка Валка. Сальвор Вальгердур Йоунсдоттир стала подрядчиком у Йохана Богесена. Она расхаживала с блокнотом в руке и с огрызком карандаша за ухом. Накануне вечером она обошла многие дома и убедила женщин нарушить солидарность рабочих. Больше того, четыре лодки вышли на лов сельди. Свой улов они доставили в Силисфьорд, где в достатке имелись и тара, и соль. На лов отправились не только члены союза рыбаков, среди них оказались и члены союза рабочих. Ночью, когда закончились танцы, забастовщики были взяты врасплох и согласились с расценками союза рыбаков. Сам Йохан Богесен отправился в одной из лодок. Он поспешил в восточные фьорды скупать рыбу.
Штрейкбрехерство причинило большое огорчение тем, кто остался непоколебим, и главным образом потому, что они не имели возможности сделать то же самое. Арнальдур метался, как бешеный, когда утром узнал о случившемся. Но освежив себя холодной соленой водой, утихомирился. Салка Валка была рада его поражению. Она подозревала, что эту ночь Арнальдур провел с Гуйей, дочерью Бейнтейна из Крука, этой маленькой глупой девчонкой, едва достигшей конфирмационного возраста.
Позже приступили к работе самые надежные «красные» Арнальдура, и притом по старым расценкам. В один прекрасный день Арнальдур исчез, и никто не знал, куда он девался. В поселке не осталось ничего от большевизма, разве только запали в память несколько призывов, не вызывавших в душе иных чувств, кроме досады, точно пустые бутылки, из которых выпили весь напиток. Вновь открылась лавка, и люди снова получили возможность залезать в долги.
Как-то утром у дверей рыбного склада появился Бейнтейн на костыле. Он попросил дать ему какую-нибудь работу.
— Что это значит? — спросила Салка Валка. — Ты на одной ноге?
— Да.
— Как ты выглядишь! Выпил небось?
— Могу я получить какую-нибудь работу? — спросил он.
— Ты тоже решил стать штрейкбрехером? А мы-то думали, что ты метишь в диктаторы здесь, в местечке.
Бейнтейн посмотрел на девушку беспомощно и печально, уголки рта у него опустились, как у ребенка, он лишь потупил взор и ничего не ответил. Девушка почувствовала угрызения совести. Зачем она говорит таким тоном с этим бедным человеком, отцом десяти детей, даже если правда, что Арнальдур Бьернссон проводил ночи с его дочерью?
— Ладно, я поговорю с управляющим. Было бы хорошо, если бы тебе вновь привинтили протез.
— Спасибо тебе, — сказал он.
Несмотря ни на что, во всем его облике и выражении лица было что-то такое, что выдавало в нем мыслящее существо, только задавленное бедностью, болезнью и всякими напастями. Его смирение было очень трогательно.
Немного позже, когда ему вернули протез и он приступил к работе, помогая старым женщинам промывать рыбу, он опять ожил и стал разговорчив. Он говорил, что во всем местечке только один человек достоин уважения и этот человек — Йохан Богесен. Он признавался, что одно время возлагал надежды на большевизм, видел в нем здравый смысл и верил, что с его помощью сможет улучшить свое существование. Но когда столкнешься поближе с такими людьми, как Арнальдур Бьернссон, и узнаешь их, то поневоле изменишь свое мнение. Он заявил, что большевики только и знают, что болтать, и попадись теперь ему под руку Арнальдур Бьернссон, он, не задумываясь, расправится с ним.
— Вы думаете, он оставил моих детей в покое? — спрашивал он.
Вскоре после этого в «Вечерней газете» на Юге появилось следующее сообщение:
«Внимание! Появившееся в газетах заявление о том, что протез, полученный мною прошлой зимой из Германии, был якобы откручен по политическим соображениям, не соответствует действительности. Просто возникло небольшое недоразумение по поводу того, кто должен оплатить этот протез. Сейчас это недоразумение полностью улажено. Вышеуказанный протез вызвался оплатить не кто иной, как Йохан Богесен. За это, как и за многие другие его благодеяния, в том числе и за его помощь, оказанную прошлой зимой мне и моей семье, когда умерла моя любимая жена, оставив мне десять душ несовершеннолетних детей, я приношу ему благодарность. Я молю всемогущего господа бога вознаградить его по заслугам, как я уже однажды просил в газете. А то, что я одно время был неверующим, не имеет никакого отношения к делу.
Крук, Бейнтейн Йоунссон».
В местечко прибыл норвежский пароход, чтобы забрать рыбу. Это было в сентябре.
Несмотря на все треволнения, виды на торговлю казались не такими уж плохими. Испания обеспечила благоприятный рынок; именно на это и возлагались надежды в трудные дни. В это утро настроение у всех было приподнятое, все давным-давно и говорить перестали о неудавшейся агитации Арнальдура Бьернссона, революционный угар выветрился, и большинство сходилось на том, что основой жизни является фирма Йохана Богесена. Вновь все уверовали в Йохана Богесена, в его безграничную доброту, ради которой прощаются человеку все его грехи.
Но как только кончилась погрузка судна, к пристани причалила неизвестная моторная лодка; из нее на берег высадились двадцать парней в исландских свитерах и комбинезонах, с сигаретами в зубах. Среди них был Арнальдур Бьернссон в своем старом, поношенном плаще и потрепанной кепке, сдвинутой на затылок. Между пальцами он мял сигарету. С ловкостью кошки он спрыгнул на берег, за ним последовали остальные. Он спросил, кто руководит работой на промысле. Салка Валка ответила, что работой руководит она. Он бесстрастным, официальным взглядом окинул ее крепкую фигуру — она стояла на пристани в сапогах среди груды рыбы.
— Сегодня здесь прекращается всякая работа, — сказал Арнальдур, сделав легкий жест рукой, в которой он держал зажженную сигарету. — Исландский профессиональный союз запретил отправку рыбы Йохана Богесена. Ребята, вы будете охранять пристань!
В сопровождении одного из своих парней он отправился к управляющему, чтобы заявить ему об этом решении профсоюза; Йохан Богесен еще не вернулся.
Рабочие смотрели на Салку Валку, как бы спрашивая, что им делать.
— Это же паршивые сопляки, — возмутилась она. — Уж не боитесь ли вы ослушаться их?
Она подошла к незнакомцам и принялась осыпать их бранью. Но они только грубовато подшучивали над ней. Бейнтейн из Крука подошел к компании, скрипя протезом, и стал поносить Арнальдура Бьернссона. Они ему возразили, что по нему — изменнику рабочим и прислужнику капиталистов — плачет виселица.
Позже на пристани завязалась драка, недурная драка. Пристань была сухая, и погода стояла самая подходящая. Однако когда одного драчуна столкнули в воду, драка прекратилась, все ринулись выуживать его из воды. После этого инцидента потасовка еще продолжалась некоторое время, только арена сражения передвинулась с пристани на площадь. Вскоре местные жители оказались побежденными. Многие из них вновь потеряли веру в Йохана Богесена и вернулись к старой вере в демократию. Вскоре на площади уже ничто не напоминало о сражении. Лишь несколько мальчишек бродили по площади, подбирали комья грязи и швыряли в прохожих. Но им было приказано тотчас же убираться по домам и прекратить глупые шалости. Несколько молодых девушек на крылечке лавки переглядывались с незнакомыми парнями. Черт побери, а ведь они славные ребята! Арнальдур вернулся к своим людям с победоносным видом, и тут же, посреди площади, они образовали круг и запели. Главным запевалой был Арнальдур Бьернссон. Многие молодые представители Осейри присоединились к ним, хоть и не знали ни слов, ни мелодий. Тут же, среди бела дня, парни стали приглашать девушек танцевать. Танцевали под гармонь, привезенную незнакомцами. Подошло время пить кофе. Революционеры прихватили с собой кофе и другой провиант, они пригласили девушек отведать их угощенья. Девушки сочли неудобным принимать угощенье от гостей, поэтому стали приглашать мужчин к себе в дом выпить чашечку кофе с ржаным хлебом и маргарином. Кое у кого нашлись оладьи из белой муки; оказалось, что многие не прочь тотчас же обручиться. Норвежский корабль вынужден был отчалить, не выполнив свое задание.
