— Однако он терпелив! — проговорила Каролина. — Никто не смог бы обвинить его в поспешности. Они начали первыми, они разбили его ворота и окна, они стреляли в его людей, и только тогда он ответил.
Что там происходило, в темноте трудно было разобрать, но на дворе фабрики творилось нечто ужасное, какая-то сумятица, свалка, отчаянные атаки и беспорядочные отступления. Весь двор и сама фабрика были охвачены этой битвой во мраке. Стрельба почти не прекращалась, а в коротких промежутках слышались крики, стоны, шум борьбы и топот. Нападающие явно стремились ворваться в здание фабрики, а обороняющиеся — отбросить их. Слышно было, как главарь мятежников крикнул:
— Заходи сзади, ребята!
В ответ прозвучал голос:
— Обходите, обходите, — мы вас встретим!
— К конторе! — раздался приказ.
— Добро пожаловать. Мы вас и там угостим!
И действительно, едва толпа осаждающих ринулась к конторе, как навстречу им грянули залпы еще яростнее и дружнее, чем прежде.
Голос, отвечавший мятежникам, был голосом самого Мура. По тону его можно было судить, что он весь охвачен пылом схватки. Разъяренный зверь пробудился в душах всех сражающихся и на время взял верх над разумным человеческим началом.
Девушки чувствовали, как пылают их лица и стучат сердца. Они понимали, что их вмешательство в общую свалку не привело бы ни к чему хорошему; им вовсе не улыбалось наносить и тем более получать удары. Однако Каролина и Шерли просто не могли ни убежать, ни упасть в обморок, ни оторвать глаз от клубов дыма, молний выстрелов и от всего этого смутного, жуткого зрелища.
Одна мысль билась в их разгоряченных головах: «Скоро ли это кончится? Кто победит? Неужели не наступит миг, когда мы сможем быть полезны?» Этого мига обе они ожидали с трепетом. Шерли, хоть и уверявшая Каролину, что они все равно ничем не могли бы помочь, даже если бы пришли вовремя, и обычно высмеивавшая излишнюю горячность и в себе и в других, сейчас готова была пожертвовать своей лучшей фермой, лишь бы им представилась возможность оказать услугу обороняющимся.
Но судьба им явно не благоприятствовала, и эта желанная возможность так и не представилась. Да и не удивительно. Мур ожидал нападения уже много дней, а может быть, и недель, и тщательно подготовился к отпору. Он укрепил фабрику, которая и сама по себе была достаточно прочным зданием, собрал людей и теперь оборонялся со всей несгибаемой твердостью человека мужественного и хладнокровного, вдохновляя и увлекая своим примером остальных защитников.
Бунтовщиков еще нигде так не встречали. На других фабриках им не оказывали сопротивления, и такая упорная, организованная оборона была для них полнейшей неожиданностью. Когда их главари увидели, что стрельба из фабрики не стихает, почувствовали твердость и решимость Мура, услышали его презрительный голос, обещавший им смерть, когда вокруг начинали падать их раненые сообщники, они поняли, что здесь им делать нечего. Спешно собрав своих людей, они отвели их подальше от здания и устроили перекличку, но не по именам, а по номерам, а затем рассеялись, разошлись через луга, оставляя за собой безмолвие и разрушение. Вся схватка, с начала и до конца, продолжалась менее часа.
Тем временем приближалось утро. На западе все было еще подернуто темной дымкой, зато на востоке небо начало светлеть. Девушки, с таким волнением следившие за схваткой, казалось, должны были теперь опрометью броситься к победителям, за которых болели душой, но вместо этого они очень осторожно приблизились к изуродованной фабрике, и когда из больших ворот на двор вдруг высыпала толпа ее защитников, поспешно спрятались в сарай, где обычно хранились бревна и старое железо. Отсюда они могли видеть все, оставаясь незамеченными.
А зрелище было не из веселых; то, что предстало их взорам, казалось безобразным пятном на ясном челе этого летнего рассвета. Роща в лощине стояла вся в утренней дымке и росе; холмы вокруг зеленели, и только здесь, в самом центре тихой долины, слепая Вражда, выпущенная под покровом ночи на свободу, все взрыла и вытоптала своими копытами, оставив за собой опустошенную, оскверненную землю. Пустые окна фабрики зияли чернотой, двор был густо усыпан обломками кирпичей и камнями, а у самого фасада блестящими осколками выбитых стекол. Кое-где валялись мушкеты и другое оружие. Кровь стыла на камнях темно-красными пятнами; какой-то человек неподвижно лежал ничком у самых ворот, еще пять-шесть раненых стонали и корчились в пыли, истекая кровью.
При этом зрелище настроение мисс Килдар сразу переменилось; после опьянения битвой пришло похмелье, смерть и страдания погасили горячность и гнев; так на месте пылающего костра, когда угасает его пламя и остывает жар, остаются черные головешки.
— Вот это я и хотела предотвратить, — проговорила Шерли, и голос ее дрогнул, выдавая боль души.
Каролина пыталась ее успокоить:
— Это было не в твоей власти. Ты сделала все, что могла, — кто же виноват, что так получилось! Не надо, Шерли, не горюй.
— Мне жаль этих несчастных, — отозвалась та, и ее блестящие глаза сверкнули влагой. — Неужели там, на фабрике, тоже есть раненые? Посмотри, вон, кажется, идет твой дядя.
— Да, это он. С ним мистер Мелоун и — о Шерли! — это Роберт!
— Хорошо, хорошо. — К Шерли вернулся ее обычный тон. — Только не сжимай так мою руку. Я его вижу, ко чему ты удивляешься? Мы ведь знали, что уж кто-кто, а он здесь.
— Шерли, он идет к нам!
— Не к нам, а к колодцу, наверное, чтобы вымыть руки и обмыть лоб: кажется, у него ссадина.
— У него течет кровь, Шерли! Не держи меня, я пойду к нему!
— Ни шагу.
— Он ранен, Шерли!
— Пустяки!
— Я должна подойти к нему, я так хочу быть с ним рядом! Пусти меня, я больше не могу!
— А зачем это тебе?
— Поговорить, узнать, как он себя чувствует, не могу ли я помочь…
— Злить его и надоедать ему, устроить сцену, выставить себя и его на посмешище перед всеми этими солдатами, перед мистером Мелоуном, твоим дядюшкой и всеми прочими. Как по-твоему, понравится это ему или нет? И что ты сама будешь думать об этом через неделю?
— Ты всегда так и будешь меня поучать и одергивать? — спросила Каролина, теряя терпение.
— Да, ради него. А еще больше — ради тебя самой. Повторяю: если ты сейчас покажешься, не пройдет и часа, как ты об этом пожалеешь. И Роберт тоже.
— Ты думаешь, он рассердится?
— Куда больше, чем в тот раз, когда мы его остановили, чтобы пожелать ему доброй ночи. Помнишь, как ты тогда волновалась?
— Но ведь то была шутка, тогда ему ничто не грозило.
— А сейчас он занят серьезным делом и ему нельзя мешать.
— Я хочу быть с ним только потому, что он мой кузен, понимаешь? Только потому!
— Я все понимаю. Но лучше посмотри на него. Он ополоснул лоб, и кровь перестала сочиться. Я же тебе говорила: его рана — простая царапина, это видно даже отсюда. Ну вот, теперь он занялся ранеными.
И действительно, Мур и Хелстоун обходили двор, наклоняясь над простертыми на земле телами. По их знаку раненых поднимали и переносили в здание фабрики. Когда с этим было покончено, Мур приказал Джо Скотту оседлать ему и Хелстоуну коней, и вскоре они умчались галопом в разные стороны на поиски врача.
Каролина никак не могла успокоиться.
— Ах, Шерли, Шерли! Мне так хотелось обменяться с ним хоть словом, пока он не уехал! — пробормотала она, и слезы блеснули у нее на глазах.
— О чем ты плачешь, Лина? — довольно строго спросила мисс Килдар. Радоваться надо, а не горевать! Роберт отделался пустяковой царапиной, он победил, в бою он сохранял все свое мужество и хладнокровие, теперь он торжествует, — разве это причина для слез и разве теперь время плакать?
— Ты не знаешь, что у меня на сердце, Шерли! — жалобно ответила Каролина. — Какая мука, какое смятение! Ты не знаешь даже, почему я страдаю. Я понимаю: ты восхищаешься величием и достоинствами Роберта. Я сама это ценю, но в то же время я чувствую себя такой несчастной! Он ушел от меня так далеко, еще дальше, чем прежде. Оставь меня, Шерли, дай мне поплакать, слезы принесут мне облегчение.
Каролина вся дрожала, и мисс Килдар не решилась больше ее упрекать. Она вышла из сарая, чтобы подруга могла поплакать вволю. Это оказало желаемое действие; через несколько минут Каролина сама присоединилась к ней, заметно успокоившись.
— Пойдем домой, Шерли, — проговорила она своим обычным, покорным и нежным голосом. — Я обещаю больше не пытаться увидеть Роберта, пока он сам этого не захочет, я не стану ему навязываться. Благодарю тебя за то, что ты меня сейчас удержала.
— Я это сделала с добрыми намерениями, — заметила мисс Килдар. — А теперь, милая моя Лина, — продолжала она, — давай подставим лицо прохладному утреннему ветерку и пойдем потихоньку обратно, к твоему дому. Мы войдем в него так же, как вышли. Никто не узнает, где мы были и что видели этой ночью, а поэтому нам нечего страшиться насмешек и сплетен. Завтра мы увидим Роберта, завтра все будет в порядке, и больше я тебе ничего не скажу, не то и сама расплачусь. Тебе кажется, что я с тобой жестока, но это совсем не так.
