— Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт — мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.
— Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, — сказал Гердлстон.
— Вот и не вмешивайтесь! — проворчал Бурт. — Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.
— Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон. — Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.
— С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? — сказал Эзра. — Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.
— Вы что, не знаете, как я бью? — промолвил Бурт со зловещей усмешкой, оставшейся незамеченной в темноте. — Череп у вас больно крепок, а то бы не стоять вам сейчас здесь.
Рука Эзры невольно потянулась к старому шраму.
— Да, пожалуй, такого удара будет для нее предостаточно! — пробормотал он, отходя в сторону вслед за отцом. Они укрылись в густой тени деревьев, ярдах в пятидесяти от сухого дуба, за которым, в ожидании своей жертвы, притаился Бурт с дубинкой в руке.
Эзра, обычно смелый и решительный во всех своих действиях, на этот раз совсем утратил самообладание; он дрожал, как в лихорадке, у него зуб не попадал на зуб. Старый коммерсант, наоборот, был бесстрастен и хладнокровен, как всегда.
— Уже почти девять, — прошептал Эзра.
— Без десяти минут, — отвечал отец, с трудом вглядываясь в темноте в циферблат большого золотого хронометра.
— А что если она не придет?
— Придумаем какой-нибудь другой способ выманить ее из дома.
Оттуда, где они стояли, все здание старого монастыря было видно, как на ладони. Кэт не могла пройти незамеченной. Над входной дверью дома было высокое стрельчатое окно, выходившее на лестницу, и взоры отца и сына были прикованы к этому окну — они знали, что увидят Кэт, когда та будет спускаться с лестницы. И вот тускло освещенная амбразура окна потемнела, затем осветилась снова.
— Она спускается по лестнице!
— Молчи!
Протекло в ожидании еще несколько секунд, и входная дверь медленно отворилась. Золотистая полоса света снова легла через всю лужайку, едва не достигнув деревьев, за которыми спрятались заговорщики. На крыльце в этой полосе света стояла темная фигура — фигура девушки. Даже на таком расстоянии было видно, что она закутана в серый плащ, который всегда надевала Кэт, и на голове у нее низко надвинутый на глаза капор. Чтобы спастись от бешеных порывов ветра, она повязала на шею шарф, закрыв им нижнюю часть лица. С минуту она стояла неподвижно, вглядываясь во мрак и словно не зная, на что решиться: спуститься с крыльца или воротиться обратно. Затем внезапно стремительно повернулась и притворила дверь. Полоса света исчезла, но заговорщики знали, что их жертва стоит там, на крыльце, и что встреча состоится.
Казалось, протекла целая вечность, прежде чем они услышали ее шаги. Она шла медленно, осторожно ступая, словно боясь наткнуться на что-нибудь в темноте и упасть. Раза два она совсем остановилась, стараясь, должно быть, оглядеться и удостовериться, туда ли она идет. В это мгновение луна выглянула из-за туч и осветила ее темную фигуру — она стояла уже совсем близко от заговорщиков. Увидев сухой дуб, она быстро направилась прямо к нему, но, подойдя ближе и заметив, должно быть, что явилась первой, снова замедлила шаги и стала неспешно приближаться к дереву, как делают, когда хотят протянуть время ожидания. Облака опять набежали на луну, мрак сгустился.
— Я вижу ее, — прошептал Эзра, в волнении хватая отца за руку.
Старик ничего не ответил, напряженно впиваясь взглядом в темноту.
— Вот она, стоит почти возле самого дуба, — шептал Эзра, тыча куда-то дрожащим пальцем. — Она далеко от него, он оттуда до нее не достанет.
— Вон он — вышел из-за дерева, — хрипло прошептал старик. — Видишь подкрадывается сзади.
— Вижу, — отвечал сын, и в приглушенном шепоте его звучал ужас. — Смотрите, он остановился! Нет, приближается к ней опять! О господи, он уже у нее за спиной! Она не видит его, смотрит в другую сторону!
Край луны показался в просвете между туч, и в этом смутном серебристом свете отчетливо возникли две темные фигуры — не подозревающая об опасности девушка и мужчина, притаившийся за ее спиной, подобно хищному зверю, стерегущему свою добычу. Вот он сделал еще шаг вперед и оказался почти рядом с ней. Должно быть, ее ухо уловило в реве бури шорох его шагов, потому что она внезапно обернулась к нему. И в то же мгновение на нее обрушился страшный удар. Она не успела произнести слова молитвы, не успела даже вскрикнуть. Мгновение назад она стояла перед ним во всем блеске своей молодости и красоты, теперь она лежала у его ног бесчувственным, бездыханным трупом. Рудокоп мог получить свои запятнанные кровью деньги. Он сдержал слово.
Услышав страшный звук удара и увидав, как упала девушка, старик отец и сын выскочили из засады. Бурт с дубинкой в руке стоял над распростертым на земле телом.
— Даже не пискнула! — сказал он. — Ну, что скажете?
Джон Гердлстон пожал ему руку и с жаром поздравил его с успешным завершением дела.
— Зажечь фонарь? — спросил он.
— Бога ради, не надо! — взмолился Эзра.
— Вот уж никак не ожидал, что ты такой слабонервный, сынок, — заметил старый коммерсант. — Ну что ж, я и с завязанными глазами найду дорогу к калитке. Как приятно, что обошлось без пролития крови! Вот преимущества дубинки перед ножом.
— Неплохо сказано, хозяин, — одобрительно хмыкнул Бурт.
— Вас я попрошу взяться за ноги, а я понесу ее за плечи. Разрешите мне пойти вперед — я лучше знаю дорогу. Поезд будет здесь минут через двадцать, так что нам теперь недолго ждать. А после этого уже ничто не может открыться.
Гердлстон приподнял голову убитой, Бурт взялся за ноги. Эзра как в тяжелом бреду шагал позади. Он сознательно шел на это убийство, признавая его необходимость, но никогда не отдавал себе отчета в том, насколько чудовищно все это будет выглядеть на деле. Он уже горько раскаивался, что уступил настояниям отца.
Но тут же мелькнула мысль о заманчивых перспективах торговли с Африкой и о том, что только смерть этой женщины могла спасти их от полного разорения.
А если бы фирма потерпела крах, разве мог бы он с его привередливостью, с его привычкой к роскоши влачить убогое, нищенское существование? Нет, уж лучше яд или веревка! Вот такие мысли бродили в его мозгу, когда он плелся через парк по скользкой от дождя тропинке к деревянной калитке в монастырской ограде.
ГЛАВА XLV
ВТОРЖЕНИЕ В ХАМПШИР
Когда Том и майор прибыли на вокзал Ватерлоо — майор, как было описано выше, в состоянии, близком к удушью, — фон Баумсер уже поджидал их там со своими друзьями-эмигрантами. Один из джентльменов — тот, что отличался нигилистическими наклонностями, был высок и худ: его застегнутый на все пуговицы сюртук заметно поистерся на швах. У него была короткая щетинистая борода и длинная седая шевелюра. Он стоял, заложив одну руку за борт сюртука, уперев другую в бедро, словно заранее готовясь позировать для своего монумента, который будет воздвигнут у него на родине, в России, когда народ возьмет власть в свои руки и упразднит деспотизм. Несмотря на потрепанное одеяние, внешность этого человека производила впечатление незаурядности и благородства, а непринужденная грация его поклона, когда фон Баумсер представил его майору и Тому, могла бы сделать честь двору любого европейского монарха. На шее у него на довольно грубом шнурке висело пенсне. Он водрузил его на свой ястребиный нос и окинул внимательным взглядом двух джентльменов, которым взялся услужить.
Бюлов из Киля — невысокий, темноглазый, чисто выбритый, очень подвижный и энергичный — больше походил на кельта, чем на тевтона. Он весь светился дружелюбием и поспешил на чудовищном английском языке заявить майору, как счастлив он оказать услугу тому, кто был всегда так добр к их уважаемому, подвергавшемуся многим гонениям коллеге и патриоту фон Баумсеру. Оба джентльмена держались с Баумсером крайне почтительно, и майор решил, что его друг — довольно важная персона в социалистических кругах. Иностранцы понравились ему с первого взгляда, и он мысленно поздравил себя с тем, что заручился их помощью в предстоящем деле.
Однако экспедиции их с первых же шагов не повезло. В билетной кассе они узнали, что нужный им поезд прибудет только через два часа, да и тот пойдет со всеми остановками, так что раньше восьми часов им никак не попасть в Бедсворт. При этом сообщении Том Димсдейл совершенно потерял голову и в полном отчаянии принялся бегать по всему вокзалу и заклинать железнодорожных служащих пустить дополнительный поезд, утверждая, что не остановится ни перед какими затратами. Тем не менее сделать это оказалось невозможным, так как в субботние дни путь был сильно загружен. Не оставалось ничего другого, как ждать. Все трое иностранцев отправились раздобыть какой-нибудь еды и набрели на довольно сносную харчевню, в недрах которой фон Баумсер с царской щедростью угостил их на славу. Майор Тобиас Клаттербек остался с Томом, ибо тот наотрез отказался покинуть платформу. Майору было хорошо известно одно уютное и укромное местечко неподалеку от вокзала, где можно было бы с приятностью провести оставшееся до поезда время, но деликатность не позволяла ему покинуть своего молодого спутника ни на минуту, и, думается мне, что эти два часа ожидания на продуваемой сквозным ветром платформе, без сомнения, зачтутся старому грешнику где-нибудь на небесах.
