— Не многому могу я научить ее, madame, — сказал он. — Она не училась по-французски — она француженка. У нее прелестный выговор.
— Вам следовало предупредить меня! — воскликнула мисс Минчин, обернувшись к Саре.
— Я… я старалась, — ответила Сара, — должно быть, я не так начала…
Мисс Минчин знала, что она старалась и не виновата, что ей не дали объясниться. Увидев же, что воспитанницы внимательно слушают, а Лавиния и Джесси хихикают, закрывшись французскими грамматиками, мисс Минчин окончательно вышла из себя.
— Прошу вас замолчать, девицы! — строго сказала она, стуча по кафедре. — Замолчите сию же минуту!
И с этого первого урока французского мисс Минчин невзлюбила Сару.
В это же утро, когда Сара сидела около мисс Минчин и все глаза были устремлены на нее, сама она обратила внимание на девочку, приблизительно одних с нею лет, которая пристально глядела на нее наивными светло-голубыми глазами. Это была толстая, по-видимому, недалекая, но добродушная девочка. Ее светлые волосы были туго заплетены в косичку и завязаны лентой. Девочка обернула свою косичку кругом шеи и, взяв в зубы кончик ленты, облокотилась на пюпитр и с любопытством глядела на новенькую.
Когда Дюфарж заговорил с Сарой, на лице толстой девочки появилось испуганное выражение; а когда Сара, выступив вперед, стала отвечать ему по-французски, толстая девочка вздрогнула и покраснела от изумления. Сама она в продолжение нескольких недель проливала горькие слезы, стараясь запомнить, что «la mère» значит «мать», а «le père» — «отец». А эта новенькая, которая, по-видимому, не старше ее, твердо знает не только эти слова, но и множество других, и совсем легко, без всякого затруднения, составляет из них фразы с глаголами, как будто это сущие пустяки. Да, тут было от чего прийти в изумление!
Толстая девочка смотрела на Сару так пристально и с таким остервенением кусала свою ленту, что обратила на себя внимание мисс Минчин. А та была до того раздражена в эту минуту, что тотчас же накинулась на нее.
— Мисс Сент-Джан! — строго сказала она. — Что это за манеры? Уберите локти! Выньте изо рта ленту! Сядьте прямо!
Мисс Сент-Джан снова вздрогнула и покраснела, а когда Лавиния и Джесси начали пересмеиваться, покраснела еще больше, покраснела до того, что казалось, слезы сейчас брызнут из ее бедных глупеньких детских глаз. Сара видела все это, и ей стало так жаль мисс Сент-Джан, что она решила подружиться с ней. Она всегда жалела и готова была защищать обиженных. Это было в ее характере.
— Если бы Сара была мальчиком и жила несколькими столетиями раньше, — говорил ее отец, — она сделалась бы рыцарем и, разъезжая по всей стране, защищала бы своим мечом всех несчастных. Она не может видеть равнодушно, если кого-нибудь обижают.
Итак, Сара почувствовала некоторую нежность к толстой, неповоротливой мисс Сент-Джан и несколько раз взглядывала на нее во время уроков. Она заметила, что ученье дается мисс Сент-Джан нелегко и что никогда не будет она сидеть на первом месте в классе. Жалко было смотреть на нее, когда ей пришлось отвечать французский урок. У нее был такой ужасный выговор, что иногда даже сам Дюфарж не мог удержаться от улыбки, а Лавиния, Джесси и другие более способные девочки то пересмеивались, то презрительно взглядывали на несчастную мисс Сент-Джан. Но Сара не смеялась. Она делала вид, будто не слышит, когда та говорила вместо «le bon pain[8]» — «le bong pang». У Сары было горячее сердечко, и она выходила из себя, слыша хихиканье и глядя на растерянное лицо мисс Сент-Джан.
— Тут нет ничего смешного, — шептала она сквозь зубы, наклонившись над книгой. — Им бы не следовало смеяться.
Когда уроки кончились и воспитанницы, разбившись на группы, начали болтать между собою, Сара подошла к мисс Сент-Джан, которая с безутешным видом сидела, сжавшись в комочек, на подоконнике, и заговорила с ней. Хотя в словах Сары не было ничего особенного и она говорила то же самое, что всегда говорят маленькие девочки, знакомясь между собою, тон ее, как всегда в таких случаях, был необыкновенно дружеский и задушевный. И это подкупало всех.
— Как тебя зовут? — спросила Сара.
Мисс Сент-Джан с изумлением глядела на нее. Накануне вечером вся школа толковала о новенькой, и мисс Сент-Джан легла спать до крайности возбужденная всем, что слышала о ней. Ученица, у которой есть экипаж, пони и горничная и которая к тому же приехала из Индии, — большая редкость.
— Меня зовут Эрменгарда Сент-Джан, — ответила она.
— А меня Сара Кру, — сказала Сара. — У тебя очень милое имя. Оно точно из волшебной сказки.
— Тебе оно нравится? — смущенно проговорила Эрменгарда. — А мне нравится твое.
Отец мисс Сент-Джан был, к ее величайшему огорчению, человек очень образованный. Если ваш отец говорит на семи или восьми языках, если у него тысячи книг, которые он, по-видимому, знает наизусть, то ему, конечно, хочется, чтобы вы, по крайней мере, хоть хорошо учили свои уроки. И он полагает, что вы должны помнить разные события из истории и писать без ошибок французские упражнения. Эрменгарда была тяжелым бременем для мистера Сент-Джана. Он не мог понять, каким образом его дочь вышла такой глупой, неспособной, не одаренной никакими талантами девочкой.
«Господи Боже мой! — часто думал он, глядя на нее. — Неужели она будет такая же глупая, как ее тетка Элиза!»
Если тетке Элизе совсем не давалось ученье, если она тотчас же забывала все, что с величайшим трудом выучивала, то Эрменгарда была удивительно похожа на нее. Она считалась — и совершенно справедливо — самой неспособной девочкой в школе, настоящей тупицей.
— Заставьте ее учиться, — сказал ее отец мисс Минчин.
И бедная Эрменгарда проводила бо́льшую часть своей жизни в слезах. Она учила уроки и забывала их, а если помнила, то ничего не понимала. А потому неудивительно, что, познакомившись с Сарой, она сидела и с глубочайшим изумлением глядела на нее.
— Ты умеешь говорить по-французски? — почтительно спросила она.
Сара тоже забралась на широкий подоконник и, поджав ноги, обхватила руками колени.
— Да, умею, потому что всю свою жизнь слышала французскую речь, — ответила она. — И ты умела бы, если бы постоянно слышала.
— Нет, нет, я бы не сумела! — воскликнула Эрменгарда. — Я никогда не могла бы говорить по-французски!
— Почему же? — с любопытством спросила Сара.
— Ты слышала, как я отвечала сегодня, — сказала Эрменгарда. — И я всегда так отвечаю. Я не могу произносить французские слова. Они такие странные.
Она остановилась на минуту, а потом добавила чуть ли не с благоговением:
— Ты очень умная — да?
Сара глядела в окно на грязный, разбитый на площади садик, на воробьев, которые прыгали и чирикали на мокрой железной решетке и на мокрых ветках деревьев. Она задумалась и ответила не сразу. Ее часто называли умной, но теперь она спрашивала себя, действительно ли она умная, а если умная, то почему так вышло.
— Не знаю, — наконец сказала она, а потом, заметив, что круглое, толстое лицо Эрменгарды омрачилось, слегка усмехнулась и переменила разговор.
— Хочешь видеть Эмили? — спросила она.
— Кто такая Эмили? — спросила в свою очередь Эрменгарда, совершенно так же, как мисс Минчин.
— Пойдем в мою комнату и посмотрим, — сказала Сара, протянув руку.
Они соскочили вместе с подоконника и пошли наверх.
— Правда, что у тебя есть своя собственная гостиная? — шепнула Эрменгарда, когда они проходили через переднюю.
— Правда, — ответила Сара. — Папа просил мисс Минчин дать мне отдельную гостиную, потому что… ну, да, потому что, когда я играю, то придумываю разные истории и рассказываю их себе. И я не люблю, чтобы кто-нибудь слушал меня; это мне мешает.
Они только что вошли в коридор, ведущий в комнату Сары. Эрменгарда вдруг остановилась и, едва дыша, устремила глаза на Сару.
— Ты сама выдумываешь разные истории? — задыхаясь, проговорила она. — Ты можешь делать это так же хорошо, как говорить по-французски? Можешь — да?
Сара с удивлением взглянула на нее.
— Это может всякий. Ты никогда не пробовала? — спросила она и, не дожидаясь ответа, шепнула: — Подойдем к двери как можно тише, а потом я сразу отворю ее. Может быть, нам удастся захватить ее врасплох.
Сара улыбалась, говоря это, но по глазам ее было видно, что она надеется увидеть что-то необыкновенное, таинственное. Такое же настроение охватило и Эрменгарду, хоть она не имела ни малейшего понятия о том, что все это значит и кого хотят они захватить врасплох и зачем это нужно. Во всяком случае, что бы это ни значило, Эрменгарда была уверена, что увидит нечто чудесное и необыкновенное. И, дрожа от ожидания, она на цыпочках пошла за Сарой по коридору.
