Расскажешь о ком-нибудь сплетню, не зная, что он слышит тебя. Потом долго чувствуешь неловкость, даже если это твой слуга или вообще человек совсем незначительный.
Тебе случилось заночевать в чужом доме, а твои челя-динцы разгулялись вовсю. Как неприятно!
Родители, уверенные, что их некрасивый ребенок прелестен, восхищаются им без конца и повторяют все, что он сказал, подделываясь под детский лепет. Невежда в присутствии человека глубоких познаний с ученым видом так и сыплет именами великих людей.Человек декламирует свои стихи (не слишком хорошие) и разглагольствует о том, как их хвалили. Слушать тяжело!
ЕГО СВЕТЛОСТЬ ТЮНАГОН ТАКАИЭ ПОСЕТИЛ ОДНАЖДЫ ИМПЕРАТРИЦУ…
Его светлость тюнагон Такаиэ посетил однажды императрицу – свою сестру – и сказал, что собирается преподнести ей веер:
– Я нашел замечательный остов для веера. Надо обтянуть его, но обыкновенная бумага не годится. Я ищу что-нибудь совсем особое.
– Что же это за остов? – спросила государыня.
– Ах, он великолепен! Люди говорят: «Мы в жизни не видали подобного». И они правы, это нечто невиданное, небывалое…
– Но тогда это не остов веера, а, наверно, кости медузы, – заметила я.
– Остроумно! – со смехом воскликнул господин тюнагон. – Буду выдавать ваши слова за свои собственные.
Пожалуй, историю эту следовало бы поместить в список того, что неприятно слушать, ведь может показаться, будто я хвастаюсь. Но меня просили не умалчивать ни о чем. Право, у меня нет выбора.
ОДНАЖДЫ ВО ВРЕМЯ ДОЛГИХ ДОЖДЕЙ…
Однажды во время долгих дождей младший начальник министерства церемониала Нобуцунэ прибыл во дворец императрицы с вестью от императора. Как всегда, ему была предложена подушка для сидения, но он отбросил ее еще дальше, чем обычно, и уселся прямо на пол.
– Как вы думаете, для кого эта подушка? – спросила я.
– Я побывал под дождем, – ответил он, посмеиваясь. – Боюсь оставить на подушке следы моих грязных ног. Поди, запачкаю.
– Пойти за пачкою бумаги нетрудно, – заметила я. – Но можете наследить, я следить не буду.
– Не воображайте, что вы уж так находчивы! Я заговорил о следах моих ног, а не то разве пришла бы вам в голову эта игра слов, – повторял он снова и снова.
Было очень забавно.
– К слову расскажу, – поведала я ему, – что в былые времена во дворце старшей императрицы служила прославленная своей красотой женщина по имени Энутаки.
Покойный Фудзивара Токикаро, тот, что впоследствии умер в звании губернатора провинции Мино, был тогда молодым куродо. Однажды он заглянул в комнату, где собралось много придворных служанок, и воскликнул:
– Так вот она, знаменитая Энутаки – «Прелестница!» Почему же ты не столь прелестна, как твое имя обещает?
– Но ведь это «Токикара» – «Смотря для кого». И все при дворе, даже высшие сановники и старшие царедворцы, нашли ответ Энутаки очень остроумным. «Сказала, как припечатала», – говорили они. Думаю, история эта правдива. Сколько времени уж рассказывают ее, не меняя ни слова.
Нобуцунэ возразил мне:
– Но все же Токикара как бы сам подсказал ей эту шутку. Ведь и в поэзии всего важнее тема. Задайте тему – и можно сочинить, что угодно, хоть китайское стихотворение, хоть японское.
– О да, еще бы! Я предложу вам тему, а вы сложите японскую танку, -сказала я.
– Отлично, – согласился Нобуцунэ. – Перед лицом государыни я готов сложить сколько угодно танок.
Но как раз в это время государыня прислала свой ответ на письмо императора.
– О страх! Я поспешно убегаю, – И Нобуцунэ торопливо скрылся.
– У него невозможный почерк, – стали говорить о нем, когда он покинул комнату. – Хоть китайские иероглифы, хоть японское письмо, все выглядит ужасно. Над его каракулями всегда посмеиваются. Вот и пришлось ему бежать…В те времена, когда Нобуцунэ служил главным смотрителем строительных работ во дворце, он послал к одному из мастеров чертеж постройки, набросав на нем собственной рукой: «Выполнять в точности как изображено здесь». Я приписала сбоку на полях бумаги:
«Если мастер последует приказу, то получится нечто весьма удивительное». Бумага эта получила хождение среди придворных, и люди умирали от смеха.
МАСАХИРО – ОБЩАЯ МИШЕНЬ ДЛЯ НАСМЕШЕК
Масахиро – общая мишень для насмешек. Каково это слушать его родителям! Стоит людям заприметить, что Масахиро сопровождает слуга достойного вида, как уж непременно подзовут и спросят:
– Как ты можешь служить такому господину? О чем только ты думаешь? В доме Масахиро все заведено наилучшим порядком: искусные руки наряжают его, и он всегда одет щеголевато, лучше других; шелка одежд подобраны со вкусом. Но люди только посмеиваются:
– Эх, если бы в этот наряд облачить кого-нибудь другого! А как странно он выражается! Однажды он велел доставить домой вещи, которыми пользовался во время ночного дежурства во дворце.
– Пусть несут двое, – приказал он своим слугам.
– Я и один справлюсь,– вызвался кто-то из них.
– Чудной ты человек! – удивился Масахиро. – Как же ты один взвалишь на плечи двойную ношу? Это все равно что в кувшин, вмещающий одну меру, налить две меры вина.
Никто не мог взять в толк его слова, и все залились смехом. Другой раз посланный принес Масахиро письмо от кого-то и стал торопить с ответом.
– Ах ты неотвязный, чего суетишься? Горошины на очаге скачут, покоя не знают… А кто стащил из дворца тушь и кисти? Ну я еще понимаю, польстились бы на вино или закуску.
И снова общий смех. Когда заболела императрица-мать, Масахиро был послан осведомиться о ее здравии. После того как он вернулся, люди стали спрашивать:
– Кто сейчас находится у нее во дворце? Он назвал четыре-пять имен.
– А еще кто?
– Да присутствовали и другие, но только они были в отсутствии. Очередная нелепость!
Как-то раз, когда я была одна, он пришел ко мне и сказал:
– Послушайте, я должен вам кое о чем рассказать.
– О чем же? – осведомилась я.
Он приблизился вплотную к занавесу, разделявшему нас, но вместо обычных слов
– как, например: «Придвиньтесь ближе!» – вдруг заявил:
– Придвиньте сюда все ваше существо целиком. И насмешил всех дам.
Однажды ночью, во время первой луны, когда в разгаре были заседания, на которых распределялись государственные посты, Масахиро должен был наполнить маслом светильники во дворце.
Он наступил ногой на кусок ткани, подстеленной под высокий светильник. Ткань была свежепромаслена и прилипла к сапожку. Масахиро сделал шаг, светильник опрокинулся. А он продолжал идти, таща за собой светильник. Грохот был такой, словно случилось землетрясение.
Пока старший куродо не сядет к столу, никто из его подчиненных не смеет ни к чему прикоснуться, таков обычай. Однажды Масахиро потихоньку схватил чашку с бобами и стал поедать их, спрятавшись позади малой ширмы. Вдруг кто-то отодвинул ширму… Смеху конца не было!ТО, ЧТО ГЛУБОКО ТРОГАЕТ СЕРДЦЕ Почтительная любовь детей к своим родителям. Молодой человек из хорошей семьи уединился с отшельниками на горе Митакэ. Как жаль его! Разлученный с родными, он каждый день на рассвете бьет земные поклоны, ударяя себя в грудь. И когда его близкие просыпаются от сна, им кажется, что они собственными ушами слышат эти звуки… Все их мысли устремлены к нему.
«Каково ему там, на вершине Митакэ?» – тревожно и с благоговейным восхищением думают они.
Но вот он вернулся, здрав и невредим. Какое счастье! Только шапка немного смялась и потеряла вид…
Впрочем, я слышала, что знатнейшие люди, совершая паломничество, надевают на себя старую, потрепанную одежду.
И лишь Нобутака, второй начальник Правого отряда личной гвардии, был другого мнения:
– Глупый обычай! Почему бы не нарядиться достойным образом, отправляясь в святые места? Да разве божество, обитающее на горе Митакэ, повелело: «Являйтесь ко мне в скверных обносках?»
Когда в конце третьей луны Нобутака отправился в паломничество, он поражал глаза великолепным нарядом. На нем были густо-лиловые шаровары и белоснежная «охотничья одежда» поверх нижнего одеяния цвета ярко-желтой керрии. Сын его Такамицу, помощник начальника дворцовой службы, надел на себя белую накидку, пурпурную одежду и длинные пестрые шаровары из ненакрахмаленного шелка.
Как изумлялись встречные пилигримы! Ведь со времен древности никто не видел на горной тропе людей в столь пышном облачении! В конце четвертой луны Нобутака вместе с сыном вернулся в столицу, а в начале десятых чисел шестой луны скончался правитель провинции Тикудзэн, и Нобутака унаследовал его пост.
– Он был прав! – говорили люди. Этот рассказ не из тех, что глубоко трогают сердце, он здесь к слову, поскольку речь зашла о горе Митакэ. Но вот что подлинно волнует душу.
Мужчина или женщина, молодые, прекрасные собой, в черных траурных одеждах. В конце девятой или в начале десятой луны голос кузнечика, такой слабый, что кажется, он почудился тебе.
