В комнату опять вошла Рита Ивановна, уже без конверта-пакета, глаза ее были красными от слез. Усадив Ивана на стул, стала хлопотать у плиты. И опять повеяло чем-то родным и знакомым. Юноша смотрел на нее и никак не мог понять, что это с ним?
— Скоро и Оксана из школы придет, но мы с вами пока перекусим, наверно проголодались? Так вы в деревне были?
— Да, в деревне, у Василия Лукича, с ним и сделали все это, — сказал Иван.
— Что «это все»?
— В письме, наверно, все написано?
— Там написано многое, но все это уже не нужно, эти документы и гроша ломаного не стоят, а больше там ничего нет, даже то, что вы сюда поехали, не сказано.
Иван понял, что привез Рите какие-то старые документы. Тогда он рассказал, что знал, и о захоронении тоже.
— А скажи, Иван, можно я вас на «ты» называть буду, какая у тебя фамилия и отчество? — спросила Рита.
— Отчего же, меня и так все на «ты» называют, фамилия у меня обыкновенная — Сердюченко Иван Викторович, — почти отрапортовал он.
— Тогда почему Сердюченко и почему Викторович, ведь отец твой Егор, значит, Егорович, а поскольку у Егора фамилия Исаев, значит, Исаев Иван Егорович, — как-то строго сказала Рита Ивановна.
Ивану это понравилось, но он представил дядю Витю и тетю Настю и ему сразу стало их так жалко, что он быстренько сказал:
— Нет, нет, пусть будет так, как есть, да и документы на меня так написаны, а вы откуда знаете, что так должно быть?
— Ты сказал, что мы с тобой в жизни не встречались, а ведь жил ты у меня больше года после твоего рождения.
Рита замолчала, чем-то горячим полыхнуло вдруг в ее груди и она ясно вспомнила и ту последнюю ночь, и то, как ласкала и уговаривала Егора взять ее с собой, а он, весь измученный, застывал на ее груди, но все твердил и твердил свое: «В тайгу подальше, сгноят, как и родителей наших», а утром навзрыд плакал, упрекая ее, что только она виновата в том, что он изменял с ней Варваре, все твердил, что они брат и сестра, хотя хорошо знал, что Рита была приемной дочерью его родителей, говорил, что он предатель и изменник, и опять, совсем не по-мужски, плакал.
Иван сидел и смотрел на задумавшуюся Риту Ивановну, ожидая, когда она заговорит снова. И она, словно очнувшись, продолжала:
— Намучилась, натерпелась я, пока отец твой прятался от властей, только ночами и видела его. Правда, ты рос здоровеньким, почти ничем не болел, уже ходил, начал разговаривать, я любила тебя как родного сына, а потом вдруг нагрянул Егор, незванно-негаданно, с кем-то на машине, ничего не слушая, быстренько собрал тебя и увез, хорошо, что летом это было. Долго ревела я ночами, кричала, будто дитя родного от груди оторвали. А потом родилась Оксана, потихоньку все забываться стало, ты уж извини меня за мою слабость, сразу все нахлынуло, и не сдержалась я. Да ты хоть чуть-чуть поешь. Так бы встретила, где на улице — ни за что бы не узнала.
— Меня в школе до четвертого класса подкидышем дразнили, вот тогда-то я и узнал, что не родной сын дяди Вити, что усыновили они меня, что мать моя умерла, а отец сгинул куда-то. И вот только в этом году и узнал правду, так что мне теперь все равно. А вот я видел, на конверте было написано «Исаевой», значит, и вы с дядей Егором родственники?
— Да, только не совсем, родители у нас были одни, а мы…
В это время стукнула калитка, потом дверь и в комнату влетела веселая раскрасневшаяся, жизнерадостная девочка. Увидев Ивана, растерялась, сказала быстренько: «Здрасте» — и убежала в другую комнату. Рита Ивановна, сказав: «Ладно, потом поговорим», — встала из-за стола и ушла следом за Оксаной, там они немного пошептались и вышли к Ивану уже вдвоем.
— Ну, знакомьтесь, — подталкивая девочку, сказала Рита Ивановна. — Это моя дочь, а это твой родственник.
Иван встал из-за стола, и с любопытством посмотрев на девочку, машинально взял протянутую руку в свою, сказав лишь одно слово: «Иван». Девочка, чуть присев, ответила: «Оксана», а Рита Ивановна за обоих добавила: «Очень приятно!», и все рассмеялись. Потом все вместе сели за стол, дети стеснялись друг друга, и Рита Ивановна, как могла, заставляла их есть.
Девочка лет тринадцати-четырнадцати была красивая, и Иван это отметил, подумав: «Ничего себе», и поэтому еще больше застеснялся и старался не смотреть в ее сторону. А Оксана бросила несколько быстрых взглядов на Ивана и тоже воткнулась в свою тарелку.
Поев, Иван и Оксана ушли в соседнюю комнату. Оказалось, что из нее есть еще одна дверь, и девочка, открыв ее, сказала:
— А тут мое царство-государство, сюда вход только со сказкой, я не знаю сколько их тут витает и в воздухе и везде.
Иван мельком заглянул в комнату: ничего особенного, диван, стол-парта, на окне цветы и все стены увешаны вырезками из журналов. Но Оксана закрыла дверь и, усадив его в большой комнате на диван-кровать, включила большой приемник-радиолу, сама ушла на кухню к матери. Из приемника лилась ровная задушевная мелодия.
Вошла Рита Ивановна и, указав на пианино, спросила:
— А ты не играешь?
— Да что вы, я такую только в школе и видел, к ней и подходить запрещалось. А я немножко играю на баяне, гармошке, балалайке, дядя Витя играет, а я у него перехватываю.
— А в каком же ты классе учишься?
— Так вот в десятый перешел, да пока еще и дня не был в школе.
— Да-а, — задумчиво проговорила, присев на угол дивана, Рита Ивановна, — а что играешь — хорошо, вот Оксана из магазина вернется и поиграет нам, а потом и ты когда-нибудь нас повеселишь, ведь впереди времени много.
— Много-то много, а мне возвращаться надо, дядя Витя с тетей Настей волнуются да и в школу пора, — как показалось, с ноткой грусти сказал Иван.
Но Рита Ивановна опять почему-то стала строгой, прямо как Иванова учительница русского языка и литературы.
— Ты меня извини, Ваня, но этот дом — твой дом, это дом твоих дедов и прадедов, тут родился твой отец, отсюда увезли на «черном вороне» твоего деда и бабушку, они тоже учителями были. Сейчас их реабилитировали и нам все вернули. И несправедливо, что мне, приемной их дочери, все это досталось. Да и потом тебе деньги какие-то должны выплатить, так что недельку ты у нас точно пробудешь.
— А вы значит тоже учительница? — только и спросил Иван.
— Да, учительница, только в начальных классах, — и, будто продолжая начатый до прихода Оксаны разговор, сказала: — Я, было, хотела пойти к Василию Лукичу, все ему объяснить, но вначале боялась, а потом и сама не знала, куда вы с Егором девались. Про Варвару знала, только не ведала, где захоронена, а пойти и принести такую весть, — уж лучше неизвестность. А теперь вот погода установится, втроем и съездим, может, Василия Лукича к себе заберем, сколько там ему одному маяться?
На кухне хлопнула входная дверь — пришла Оксана, принесла целую авоську продуктов и стала выкладывать, что на стол, что в холодильник. Наконец, сняв пальто, вошла в большую комнату. Впервые Иван повнимательнее рассмотрел ее. Ростом ниже Ивана на голову, личико кругленькое, даже немного скуластое, как у дяди Егора, нос прямой правильный, губки (именно губки) пухленькие, глаза большие голубые, смотрели как-то восхищенно и удивленно из-под длинных пушистых ресниц. Брови черные, изогнутые дугой, на левой щеке, чуть ниже глаза, маленькая черная точечка-родинка, волосы тоже курчавые и черные, как на фотографии у дяди Егора, которую показала вначале Рита Ивановна. Он так задумался, что даже не слышал, как Рита Ивановна попросила Оксану сыграть, и та села за пианино.
Рита Ивановна выключила приемник, и ласковую задушевную мелодию стала извлекать Оксана своими тоненькими длинными пальчиками из темного громоздкого на вид инструмента.
А Рита Ивановна, наблюдая, с каким восторгом смотрел Иван на Оксану, каким-то шестым чувством поняла, что нравится она парню, и непонятная тревога охватила ее. Но она сразу, же отогнала нехорошее предчувствие. Да и к тому же когда они узнают, что почти родные брат и сестра, то все само собой образуется. Успокоившись, она с удовольствием слушала, как играла Оксана, и на душе у нее стало светло и радостно, как никогда за всю жизнь не было. Еще бы — двое почти взрослых детей, мальчик и девочка, да она еще в детстве мечтала об этом! И вот они сидят, двое, красивые, здоровые, чего еще и желать?!
А жизнь шла своим чередом. Где-то зажигаются звезды, где-то на морях и океанах бушевали штормы, где-то завывала вьюга, где-то в тайге вот сейчас ходит и ходит по своим пустым владениям осиротевший кот Васька. Он наотрез отказался покидать жилище своего хозяина, орал, царапался и, наконец, вырвавшись, сделал свой пушистый хвост трубой и понесся к стоящей рядом сосне, залез по стволу так высоко, что еле различался в кроне.
Где-то на Алтае пришла уже из школы Дуня и, может, делает сейчас уроки, а совсем близко, за каких-то пятьдесят километров, Василий Лукич топит свою печь и задумчиво смотрит на огонь. Все идет своим чередом. А Оксана все играла и играла. Так вот и провели свои первые минуты вместе недавно совсем незнакомые, а оказалось, родные и близкие люди. А впереди целая жизнь, полная удач и разочарований, любви и страданий, радости и горя, — все противоположности всегда рядом, как день и ночь, утро и вечер. Не бывает бесконечного дня на земле или ночи, лета или зимы, бывают они длинными и короткими, жаркими и холодными. Так и в людской жизни не бывает всегда счастливых и радостных дней, как и горестных и неудачных. И вот для Ивана наступила полоса новой жизни, о которой он даже и не догадывался, она ему и не снилась, а кем-то уже была приготовлена и только дожидалась своего часа. Или, как говорят старые люди: «Его ждала судьба».
