– Это ложь! Это наглая ложь!
Председатель. Садитесь, сэр! Слово имеет мистер Уилсон.
Друзья усадили Билсона и привели его в чувство. Уилсон продолжал:
– Таковы факты. Моя записка была переложена на другое место. Я не придал этому никакого значения, полагая, что ее сдуло сквозняком. Мне и в голову не пришло заподозрить мистера Билсона в том, что он позволил себе прочесть чужое письмо. Я думал, что честный человек не способен на подобные поступки. Если мне будет позволено высказать свои соображения по этому поводу, то, по-моему, теперь ясно, откуда взялось лишнее слово «уж»: мистера Билсона подвела память. Я единственный человек во всем мире, который может пройти эту проверку, не прибегая ко лжи. Я кончил.
Что другое может так одурманить мозги, перевернуть вверх дном все ранее сложившиеся мнения и взбаламутить чувства публики, не привыкшей к уловкам и хитростям опытных краснобаев, как искусно построенная речь?
Уилсон сел на место победителем. Его последние слова потонули в громе аплодисментов; друзья кинулись к нему со всех сторон с поздравлениями и рукопожатиями, а Билсону не дали же открыть рот. Председатель стучал молоточком по столу и взывал к публике:
– Заседание продолжается, джентльмены, заседание продолжается!
Когда наконец в зале стало более или менее тихо, шапочник поднялся с места и сказал:
– Чего же тут продолжать, сэр? Надо вручить деньги – и все.
Голоса. Правильно! Правильно! Уилсон, выходите!
Шапочник. Предлагаю прокричать троекратно «гип-гип ура» в честь мистера Уилсона – символ той добродетели, которая…
Ему не дали договорить. Под оглушительное «ура» и под отчаянный стук председательского молоточка несколько не помнящих себя от восторга граждан взгромоздили Уилсона на плечи к одному из его приятелей – человеку весьма рослому – и уже двинулись триумфальным шествием к эстраде, но тут председателю удалось перекричать всех:
– Тише! По местам! Вы забыли, что надо прочитать еще один документ!
Когда тишина была восстановлена, Берджес взял со стула другое письмо, хотел было прочесть его, но раздумал и вместо этого сказал:
– Я совсем забыл! Сначала надо огласить все врученные мне записки.
Он вынул из кармана конверт, распечатал его, извлек оттуда записку и, пробежав ее мельком, сильно чему-то удивился. Потом долго держал листок в вытянутой руке, присматриваясь к нему и так и эдак…
Человек двадцать – тридцать дружно крикнули:
– Что там такое? Читайте вслух! Вслух!
И Берджес прочел медленно, словно не веря своим глазам:
– «Я сказал чужестранцу следующее… (Голоса. Это еще что?)… вы не такой плохой человек… (Голоса. Вот чертовщина!)… ступайте и постарайтесь исправиться. (Голоса. Ой! Не могу!) Подписано: «Банкир Пинкертон».
Тут в зале поднялось нечто невообразимое. Столь буйное веселье могло бы довести человека рассудительного до слез. Те, кто считал, что их дело сторона, уже не смеялись, а рыдали. Репортеры, корчась от хохота, выводили такие каракули в своих записных книжках, каких не разобрал бы никто в мире. Спавшая в углу зала собака проснулась и подняла с перепугу отчаянный лай. Среди общего шума и гама слышались самые разнообразные выкрики:
– Час от часу богатеем – два Символа неподкупности, не считая Билсона!
– Три! «Квакера» туда тоже! Что нам прибедняться!
– Правильно! Битеон избран!
– А Уилсон-то, бедняга, – его обворовали сразу двое!
Мощный голос. Тише! Председатель выудил еще что-то из кармана!
Голоса. Ура! Что-нибудь новенькое? Вслух! Вслух!
Председатель (читает). «Я сказал чужестранцу…» и так далее… «Вы не такой плохой человек. Ступайте…» и так далее. Подпись: «Грегори Ейтс».
Ураган голосов. Четыре Символа! Ура Ейтсу! Выуживайте дальше!
Собрание было вне себя от восторга и не желало упускать ни малейшей возможности повеселиться. Несколько супружеских пар из числа девятнадцати поднялись бледные, расстроенные и начали пробираться к проходу между рядами, но тут раздалось десятка два голосов:
– Двери! Двери на запор! Неподкупные и шагу отсюда не сделают! Все по местам!
Приказание было исполнено.
– Выуживайте из карманов все, что там есть! Вслух! Вслух!
Председатель выудил еще одну записку, и уста его снова произнесли знакомые слова:
– «Вы не такой плохой человек…»
– Фамилию! Фамилию! Как фамилия?
– Л. Инголдсби Сарджент.
– Пятеро избранных! Символ на Символе! Дальше, дальше!
– «Вы не такой плохой…»
– Фамилию! Фамилию!
– Николас Уитворт.
– Дальше! Нам слушать не лень! Вот так Символический день!
Кто-то подхватил две последние фразы (выпустив слова «вот так») и затянул их на мотив прелестной арии из оперетты «Микадо».
Но бойтесь любви, волненья в крови…
Собрание стало с восторгом вторить солисту, и как раз вовремя кто-то сочинил вторую строку:
Но вот что запомнить изволь-ка…
Все проревели ее зычными голосами. Тут же подоспела третья:
Наш Гедлиберг свят с макушки до пят…
Проревели и эту. И не успела замереть последняя йота, как Джек Хэлидей звучным, отчетливым голосом подсказал собранию заключительное:
А грех в нем – лишь символ, и только!
Эти слова пропели с особенным воодушевлением. Потом ликующее собрание с огромным подъемом исполнило все четверостишие два раза подряд и в заключение трижды три раза прокричало «гип-гип ура» в честь «Неподкупного Гедлиберга» и всех тех, кто удостоился получить высокое звание «Символа его неподкупности». Потом граждане снова стали взывать к председателю:
– Дальше! Дальше! Читайте дальше! Все прочтите, все, что у вас есть.
– Правильно! Читайте! Мы стяжаем себе неувядаемую славу!
Человек десять поднялись и заявили протест. Они говорили, что эта комедия – дело рук какого-то беспутного шутника, что это оскорбляет всю общину. Подписи, несомненно, подделаны…
– Сядьте! Сядьте! Хватит! Сами себя выдали! Ваши фамилии тоже там окажутся!
– Господин председатель, сколько у вас таких конвертов? Председатель занялся подсчетом.
– Вместе с распечатанными – девятнадцать. Гром насмешливых рукоплесканий.
– Может быть, в них во всех поведана одна и та же тайна? Предлагаю огласить каждую подпись и, кроме того, зачитать первые пять слов.
– Поддерживаю предложение.
Предложение проголосовали и приняли единогласно. И тогда бедняга Ричардс поднялся с места, а вместе с ним поднялась и его старушка жена. Она стояла опустив голову, чтобы никто не видел ее слез. Ричардс взял жену под руку и заговорил срывающимся голосом:
– Друзья мои, вы знаете нас обоих – и Мэри и меня… вся наша жизнь прошла у вас на глазах. И мне кажется, что мы пользовались вашей симпатией и уважением…
Мистер Берджес прервал его:
– Позвольте, мистер Ричардс. Это все верно, что вы говорите. Город знает вас обоих. Он расположен к вам, он вас уважает – больше того, он вас любит и чтит…
Раздался голос Хэлидея:
– Вот еще одна первосортная истина! Если собрание согласно с председателем, пусть оно подтвердит его слова. Встать! Теперь «гип-гип ура» хором!
Все дружно встали и повернулись лицом к престарелой чете. В воздухе, словно снежные хлопья, замелькали носовые платки, грянули сердечные приветственные крики.
– Я хотел сказать следующее: все мы знаем ваше доброе сердце, мистер Ричардс, но сейчас не время проявлять милосердие к провинившимся. (Крики: «Правильно! Правильно!») По вашему лицу видно, о чем вы собираетесь просить со свойственным вам великодушием, но я никому не позволю заступаться за этих людей…
– Но я хотел…
– Мистер Ричардс, сядьте, прошу вас. Нам еще предстоит просмотреть остальные записки – хотя бы из простого чувства справедливости по отношению к уже изобличенным людям. Как только с этим будет покончено, мы вас выслушаем – положитесь на мое слово.
Голоса. Правильно! Председатель говорит дело. Сейчас нельзя прерывать! Дальше! Фамилии! Фамилии! Собрание так постановило!
Старички нехотя опустились на свои места, и Ричардс прошептал жене:
– Теперь начнется мучительное ожидание. Когда все узнают, что мы хотели просить только за самих себя, это будет еще позорнее.
Председатель начал оглашать следующие фамилии, и веселье в зале вспыхнуло с новой силой.
– «Вы не такой плохой человек…» Подпись: «Роберт Дж. Титмарш».
– «Вы не такой плохой человек…» Подпись: «Элифалет Уикс».
– «Вы не такой плохой человек…» Подпись: «Оскар Б. Уайлдер».
И вдруг собрание осенила блестящая идея: освободить председателя от необходимости читать первые пять слов. Председатель покорился – и нельзя сказать, чтобы неохотно. В дальнейшем он вынимал очередную записку из конверта и показывал ее собранию. И все дружным хором тянули нараспев первые пять слов (не смущаясь тем, что этот речитатив смахивал на один весьма известный церковный гимн): «Вы не та-ко-ой пло-хо-о-ой че-ло-ве-ек…» Потом председатель говорил: «Арчибальд Уилкокс». И так далее и так далее – одну фамилию за другой.
