— Я в этом уверен, Санчо, — сказал Дон Кихот, — так ступай же в добрый час, и да поможет тебе бог.
Санчо поскакал во весь опор, подъехал к прекрасной охотнице, слез с серого, опустился перед ней на колени и сказал:
— Прекрасная сеньора, вон там стоит рыцарь, по прозванию рыцарь Львов. Это — мой господин, а я его оруженосец, и зовут меня Санчо Панса. Так вот, этот рыцарь Львов, еще недавно называвшийся рыцарем Печального Образа, послал меня просить ваше высочество соблаговолить дозволить ему явиться сюда и привести в исполнение свое желание; а состоит оно, — как он заявляет, да и я тоже думаю, — в том, чтобы служить вашей высокой соколиности и красоте; и если это будет ему дозволено, то вы, сеньора, получите большую пользу, а мой господин почтет это для себя отменной милостью и удовольствием.
— Поистине, добрый оруженосец, — ответила дама, — вы исполнили ваше поручение по всем правилам, как это полагается в подобных случаях. Встаньте же! Не подобает стоять на коленях оруженосцу великого рыцаря Печального Образа, о котором мы уже так много слышали. Встаньте, друг мой, и скажите вашему господину, что он явился как раз вовремя и что я и мой муж, герцог, будем рады принять его в нашем летнем дворце неподалеку отсюда.
Санчо поднялся; он был совершенно поражен красотой, приветливостью и любезностью доброй сеньоры. Но еще более удивило его то, что она уже слышала о рыцаре Печального Образа. Правда, она не назвала его рыцарем Львов, но, должно быть, только потому, что Дон Кихот совсем недавно переменил свое имя.
Видя, что Санчо Панса медлит, герцогиня повторила свое приглашение:
— Ступайте же, братец Панса, и скажите вашему господину, что он в добрый час пожаловал в мои владения и ничто на свете не могло бы мне доставить больше удовольствия, чем посещение такого доблестного рыцаря.
Выслушав эти благосклонные слова, Санчо с глубоким удовлетворением поспешил к своему господину и передал ему все, что сказала знатная сеньора. При этом он в простодушных выражениях превозносил до небес ее замечательную красоту, обходительность и любезность. Дон Кихот приосанился, укрепился на стременах, поправил забрало, пришпорил Росинанта и с благородным спокойствием направился к герцогине, чтобы поцеловать ей руку. А герцогиня тем временем подозвала своего мужа, герцога, и рассказала ему о посольстве Дон Кихота. Желая позабавиться, они решили потворствовать его причудам, соглашаться со всем, что он скажет, и, пока он будет у них гостить, обращаться с ним, как со странствующим рыцарем, и соблюдать все церемонии, описываемые в рыцарских романах, — они были весьма начитаны в этих книгах и очень их любили.
Между тем Дон Кихот с поднятым забралом подъехал к ним и, желая спешиться, подал Санчо знак, чтобы тот подержал ему стремя. Но Санчо не повезло: слезая с серого, он запутался в его сбруе и повис вниз головой. А Дон Кихот, уверенный, что Санчо уже успел подойти, одним взмахом перенес ногу, потащил за собою плохо подтянутое седло Росинанта и грохнулся наземь. Смущенный и рассерженный, барахтался он в пыли, сквозь зубы посылая проклятия по адресу злополучного Санчо, который никак не мог выпутать свою ногу. Герцог приказал егерям поспешить на помощь рыцарю и оруженосцу. Когда они подняли Дон Кихота, рыцарь собрался было опуститься на колени перед герцогиней и ее супругом. Но герцог воспротивился этому: спрыгнув с лошади, он обнял Дон Кихота и сказал:
— Мне очень досадно, сеньор рыцарь Печального Образа, что при самом въезде в мои владения вас постигла такая неудача. Но небрежность оруженосцев причиняет нередко и худшие бедствия.
— Встреча с вами, доблестный повелитель, — отвечал Дон Кихот, — не может быть названа неудачей. Упади я на самое дно пропасти, я бы выбрался оттуда, если бы меня ждала честь увидеть вас. Мой оруженосец — да будет он проклят — может наболтать много лукавых слов, но не может подтянуть подпругу так, чтобы седло держалось крепко. Но все равно: стоя на ногах или лежа на спине, сидя на лошади или идя пешком, — я всегда буду служить вам и сеньоре герцогине, уважаемой вашей супруге, достойной царице красоты и непогрешимой принцессе учтивости.
— Не увлекайтесь, сеньор Дон Кихот Ламанчский. Мы наслышались не только о ваших подвигах, но также о вашей верности прекрасной сеньоре Дульсинее Тобосской. Там, где царит донья Дульсинея, не надлежит восхвалять другую красавицу.
Тем временем Санчо высвободил ногу из петли и подошел к беседующим. И не успел Дон Кихот ответить герцогу, как оруженосец его заговорил:
— Нельзя отрицать, что сеньора Дульсинея Тобосская прекрасна. Но заяц выскакивает там, где его меньше всего ожидаешь. Ведь то, что мы называем природой, иные люди, как я слышал, уподобляют горшечнику, делающему сосуды из глины: если он слепил один красивый сосуд, то, значит, он может сделать их и два, и три, и целую сотню. Говорю я это к тому, что сеньора герцогиня, ей-богу, ничем не уступает моей хозяйке, сеньоре Дульсинее Тобосской.
Дон Кихот обратился к герцогине и сказал:
— Разрешите доложить вашему высочеству: ни у одного странствующего рыцаря не было такого болтливого и падкого до острот оруженосца, как у меня. Если вашей высочайшей милости будет угодно, чтобы я прослужил вам хоть несколько дней, вы убедитесь, что я говорю правду.
На это герцогиня ответила:
— Если добрый Санчо любит поострить, то в этом нет ничего худого. Напротив, это только доказывает, что он не глуп. Вы прекрасно знаете, ваша милость сеньор Дон Кихот, что люди тупые не склонны к шуткам и остротам, и если добрый Санчо любит пошутить и поострить, — значит, он умница.
— И болтун, — прибавил Дон Кихот.
— Тем лучше, — подхватил герцог, — кто хорошо острит, тому приходится много говорить. Впрочем, не будем терять времени на разговоры, — прошу вас, великий рыцарь Печального Образа, пожаловать…
— Скажите лучше: рыцарь Львов, ваше высочество, — перебил Санчо, — Печального Образа больше нет: у нас теперь львы.
Герцог продолжал:
— Итак, прошу пожаловать, сеньор рыцарь Львов, в мой замок. Там вам окажут прием, какой по всей справедливости подобает вашей высокой особе.
Тем временем Санчо тщательно поправил и подтянул седло Росинанта. Дон Кихот сел верхом, герцог вскочил на прекрасного коня, и все направились к замку. Герцогиня велела Санчо ехать с ней рядом, так как умные речи оруженосца доставляли ей бесконечное удовольствие. Санчо не заставил себя просить и дал волю своему неутомимому языку. Герцог и герцогиня почитали великим счастьем принять у себя в замке знаменитого странствующего рыцаря и его диковинного оруженосца.
Глава 46 о том, как принимали Дон Кихота и его оруженосца в герцогском замке
Пригласив в свой замок Дон Кихота с его оруженосцем, герцог поскакал вперед, чтобы сделать нужные распоряжения для торжественного приема рыцаря. И вот, когда рыцарь вместе с герцогиней подъехал к воротам замка, навстречу ему вышли два лакея или конюшие, одетые в парадные ливреи из тончайшего алого атласа. Они подхватили нашего рыцаря на руки, сняли с Росинанта и сказали:
— Соблаговолите, ваше высочество, помочь сеньоре герцогине сойти с лошади.
Дон Кихот поспешил к герцогине, и тут между ними произошло длительное соревнование в учтивости. Герцогиня утверждала, что она недостойна принимать такие услуги от знаменитого рыцаря. Рыцарь, рассыпаясь в комплиментах, упорствовал в своем намерении. Герцог положил конец этой сцене, лично поддержав стремя герцогине. Затем все прошли на просторный внутренний двор. Здесь к ним приблизились две прекрасные девицы и набросили на плечи Дон Кихота широкий плащ из тончайшего красного сукна. В ту же минуту все галереи внутреннего двора наполнились слугами и служанками герцога, которые громко восклицали:
— Добро пожаловать, цвет и краса странствующего рыцарства!
При этом они опрыскивали благовонной жидкостью и герцогскую чету и Дон Кихота. Немало удивленный таким торжественным приемом, наш рыцарь окончательно поверил, что он не какой-нибудь мнимый, а самый настоящий странствующий рыцарь, ибо видел, что все обращаются с ним совершенно так, как обращались, судя по романам, со странствующими рыцарями в минувшие века.
А Санчо, восхищенный ласковым обхождением герцогини, ни за что не хотел расставаться с ней. Покинув серого, он вслед за герцогской четой и Дон Кихотом прошел в замок; однако мысль о том, что он покинул на произвол судьбы своего верного ослика, не давала ему покоя. Заметив среди встречавших герцога и герцогиню почтенную дуэнью, он подошел к ней и шепотом сказал:
