ЭПИЛОГ
XLIV
В половине двенадцатого стало жарко, и Лусио, устав загорать и объяснять Норе вещи, которые она, похоже, не считала бесспорными, решил подняться в каюту и принять душ. Ему осточертело жариться на солнце и проклинать тех, кто испортил такое путешествие, надоело думать о том, что будет дальше и почему говорят, что надо собирать чемоданы. Ответ настиг его в тот момент, когда он поднимался по трапу правого борта: слабый стрекот, пятнышко на небе, еще одно пятнышко. Два гидроплана «каталина» сделали над «Малькольмом» пару кругов и сели на воду метрах в ста от него. Сидя один в дальнем конце носовой палубы, Фелипе смотрел на них равнодушно, сквозь полудрему, которую Беба злорадно приписывала алкогольным последствиям.
«Малькольм» дал три гудка, и с одного из гидропланов засверкали сигналы гелиографа. Лежа в шезлонгах, Лопес и Паула смотрели на отплывавшую шлюпку с толстым глицидом на носу. Время, казалось, растянулось до бесконечности, шлюпка все никак не могла доплыть до гидроплана, потом глицид вскарабкался на крыло и исчез.
— Помоги мне собрать вещи, — попросила Паула. — Все разбросано по полу.
— Ладно, но здесь так хорошо.
— Ну так останемся здесь.
Когда они снова проявили интерес к тому, что происходило вокруг, шлюпка уже отплывала от гидроплана с несколькими человеками на борту. Лопес встряхнулся и решил, что пора собираться, но прежде чем подняться в каюту, они постояли немного у борта, неподалеку от Фелипе, и узнали фигуру и темно-синий костюм человека, оживленно разговаривавшего с толстым глицидом. Это был инспектор Управления экономического развития.
Полчаса спустя метрдотель с официантом обошли каюты и палубу, приглашая пассажиров в бар, где их ожидали инспектор и пеговолосый глицид. Доктор Рестелли пришел первым, дыша оптимизмом, который портила натужная улыбка. Он успел посовещаться с сеньором Трехо, Лусио и доном Гало насчет того, как наилучшим образом представить дело (в том случае, если вскроются все подробности или надумают прервать круиз, на который все — кроме смутьянов — имеют полное право). Дамы вошли, расточая улыбки и восклицая: «Как? Вы здесь? Какой сюрприз!», в ответ на что инспектор чуть растянул губы и поднял правую руку ладонью вперед.
— Кажется, все собрались, — сказал он, оглянувшись на метрдотеля, проверявшего список. Воцарилось гробовое молчание, посреди которого вдруг с шипением вспыхнула спичка, чиркнутая Раулем.
— Добрый день, дамы и господа, — сказал инспектор. — Излишне говорить, что Управление глубоко сожалеет по поводу имевших место неприятностей. Капитан «Малькольма» послал нам срочную радиограмму, и, как вы сами можете судить, Управление не замедлило принять самые срочные меры.
— Радиограмму послали мы, — сказал Рауль. — А точнее, ее послал человек, которого убили вот эти.
Инспектор смотрел на кончик пальца Рауля, указывавшего на глицида. Глицид провел рукой по волосам. Инспектор вынул свисток и свистнул два раза. Вошли трое парней в форме столичной полиции, выглядевшие совершенно неуместно в этом баре и на этих широтах.
— Я буду вам признателен, если вы позволите мне до конца изложить сообщение, с которым я прибыл, — сказал инспектор, между тем как полицейские встали за спиной у пассажиров. — Крайне прискорбно, что эпидемия вспыхнула уже после того, как судно покинуло рейд Буэнос-Айреса. Нам известно, что командование «Малькольма» приняло все необходимые меры для защиты вашего здоровья и даже ввело строгий режим, несколько обременительный, однако совершенно необходимый.
— Совершенно верно, — сказал дон Гало. — Именно так. Я так и говорил с самого начала. А теперь позвольте мне, уважаемый сеньор…
— Нет, позвольте мне, — сказал инспектор. — Несмотря на эти меры предосторожности, имели место два тревожных случая, по поводу второго из них капитан счел себя обязанным телеграфировать в Буэнос-Айрес. В первом случае, к счастью, тревога оказалась ложной, и судовой врач считает, что занемогший ребенок уже выздоровел. Но второй случай, по вине жертвы, недозволенным образом нарушившей санитарный кордон и прошедшей в зараженную зону, окончился плачевно. Сеньор… — Он посмотрел в записную книжку, меж тем как собравшиеся начали перешептываться. — Сеньор Медрано, да, правильно. В высшей степени прискорбно, действительно. Позвольте мне, сеньоры. Тихо! Позвольте. Мы посоветовались с капитаном и с врачом и пришли к заключению, что в таких обстоятельствах находиться вам на борту «Малькольма» опасно для здоровья. Эпидемия, хотя и пошла на спад, может снова вспыхнуть, тем более что роковая развязка наступила в каюте носовой части судна. А потому, дамы и господа, прошу вас приготовиться к посадке на самолет через четверть часа. Благодарю за внимание.
— Почему посадка на самолет? — закричал дон Гало, проталкивая свою каталку поближе к инспектору. — Значит, эпидемия на самом деле была?
— Дорогой мой дон Гало, конечно, была, — сказал доктор Рестелли, живо выступая вперед. — Вы меня удивляете, дорогой друг. Никто ни минуты не сомневался, что командование борется со вспышкой тифа-224, вы это прекрасно знаете. Сеньор инспектор, дело не в этом, тут мы с вами полностью согласны, но вот нужны ли столь крутые меры, к которым вы собираетесь прибегнуть. Я далек от того, чтобы злоупотреблять тем правом, которое я, как владелец счастливого билета, имею, однако настоятельно прошу подумать, не поспешны ли действия, которые…
— Послушайте, Рестелли, хватит болтать чепуху, — сказал Лопес, отстраняя руку Паулы, которая предостерегающе ущипнула его. — И вы, и все остальные прекрасно знаем, что Медрано убили, застрелил кто-то из судовой команды. Какой тут к черту тиф. А теперь послушайте вы. После того, что здесь произошло, мне плевать, возвращаемся ли мы в Буэнос-Айрес, но я не позволю, чтобы лгали таким образом.
— Замолчите, сеньор, — сказал один из полицейских.
— Не собираюсь. У меня есть свидетели и доказательства того, что я говорю. И единственно, о чем сожалею, что я не был с Медрано, а то бы положил там с полдюжины этих сукиных сынов.
Инспектор поднял руку.
— Итак, сеньоры, мне не хотелось, но приходится указать вам на возможный вариант в случае, если кто-то из вас, потеряв ощущение реальности или из дружеских чувств, либо еще по каким-то соображениям, станет упорно искажать произошедшее. Поверьте, мне было бы в высшей степени неприятно оказаться вынужденным высадить вас в… скажем, в какой-то изолированной зоне и держать до тех пор, пока не улягутся страсти и можно будет дать информацию в правильном освещении.
— Меня можете высаживать, где вам заблагорассудится, — сказал Лопес. — Медрано был убит этими людьми. Посмотрите на мое лицо. Вы полагаете, это — тоже тиф?
— Решайте сами, — сказал инспектор, обращаясь главным образом к сеньору Трехо и дону Гало. — Мне бы не хотелось, чтобы пришлось вас интернировать, но если будут продолжаться попытки извращать факты, правдиво представленные людьми с самой безупречной репутацией…
— Не говорите ерунду, — сказал Рауль. — Давайте спустимся с вами вниз и вместе посмотрим на покойного.
— О, тело уже убрали с судна, — сказал инспектор. — Вы понимаете, что это — элементарные санитарные требования. Прошу вас, сеньоры, подумайте. Мы можем быть в Буэнос-Айресе уже через четыре часа. А там подпишем заявление, которое составим вместе, и, не сомневайтесь, руководство должным образом возместит ущерб, все прекрасно помнят, что это путешествие — законный выигрыш, и тот факт, что оно было омрачено, — не помеха.
— Прелестное окончание фразы, — сказала Паула.
Сеньор Трехо откашлялся, посмотрел на супругу и решился:
— У меня вопрос, сеньор инспектор… Поскольку, как вы отметили, тело уже убрано с судна, а эпидемия, можно сказать, пошла на спад, не представляется ли вам возможным, чтобы…
— В самом деле, — сказал дон Гало, — какой смысл тем, кто согласен… в общем, скажу прямо: те из нас, кто согласен, могли бы продолжить путешествие?
Все заговорили разом, голоса дам перекрыли неуклюжие попытки полицейских восстановить тишину. Рауль заметил, что инспектор удовлетворенно улыбнулся и знаком приказал полицейским не вмешиваться. «Разделяй и властвуй, — подумал Рауль; прислонясь к переборке, он курил ставшую невкусной трубку. — А почему бы и не остаться? Какая разница: остаться или вернуться. Бедный Лопес, как он старается, чтобы воссияла правда. Медрано был бы доволен, если бы все это видел; крутую кашу он заварил…» Он улыбнулся Клаудии, которая смотрела на все как бы из далекого далека, а доктор Рестелли в это время рассуждал о том, что прискорбные эксцессы не должны ложиться бременем на тех счастливчиков, которые честно выиграли свой отдых, а потому он верит, что сеньор инспектор… Но инспектор снова поднял руку ладонью вперед и дождался, пока стало относительно тихо.
