— Итак, сеньоры, мне не хотелось, но приходится указать вам на возможный вариант в случае, если кто-то из вас, потеряв ощущение реальности или из дружеских чувств, либо еще по каким-то соображениям, станет упорно искажать произошедшее. Поверьте, мне было бы в высшей степени неприятно оказаться вынужденным высадить вас в… скажем, в какой-то изолированной зоне и держать до тех пор, пока не улягутся страсти и можно будет дать информацию в правильном освещении.
— Меня можете высаживать, где вам заблагорассудится, — сказал Лопес. — Медрано был убит этими людьми. Посмотрите на мое лицо. Вы полагаете, это — тоже тиф?
— Решайте сами, — сказал инспектор, обращаясь главным образом к сеньору Трехо и дону Гало. — Мне бы не хотелось, чтобы пришлось вас интернировать, но если будут продолжаться попытки извращать факты, правдиво представленные людьми с самой безупречной репутацией…
— Не говорите ерунду, — сказал Рауль. — Давайте спустимся с вами вниз и вместе посмотрим на покойного.
— О, тело уже убрали с судна, — сказал инспектор. — Вы понимаете, что это — элементарные санитарные требования. Прошу вас, сеньоры, подумайте. Мы можем быть в Буэнос-Айресе уже через четыре часа. А там подпишем заявление, которое составим вместе, и, не сомневайтесь, руководство должным образом возместит ущерб, все прекрасно помнят, что это путешествие — законный выигрыш, и тот факт, что оно было омрачено, — не помеха.
— Прелестное окончание фразы, — сказала Паула.
Сеньор Трехо откашлялся, посмотрел на супругу и решился:
— У меня вопрос, сеньор инспектор… Поскольку, как вы отметили, тело уже убрано с судна, а эпидемия, можно сказать, пошла на спад, не представляется ли вам возможным, чтобы…
— В самом деле, — сказал дон Гало, — какой смысл тем, кто согласен… в общем, скажу прямо: те из нас, кто согласен, могли бы продолжить путешествие?
Все заговорили разом, голоса дам перекрыли неуклюжие попытки полицейских восстановить тишину. Рауль заметил, что инспектор удовлетворенно улыбнулся и знаком приказал полицейским не вмешиваться. «Разделяй и властвуй, — подумал Рауль; прислонясь к переборке, он курил ставшую невкусной трубку. — А почему бы и не остаться? Какая разница: остаться или вернуться. Бедный Лопес, как он старается, чтобы воссияла правда. Медрано был бы доволен, если бы все это видел; крутую кашу он заварил…» Он улыбнулся Клаудии, которая смотрела на все как бы из далекого далека, а доктор Рестелли в это время рассуждал о том, что прискорбные эксцессы не должны ложиться бременем на тех счастливчиков, которые честно выиграли свой отдых, а потому он верит, что сеньор инспектор… Но инспектор снова поднял руку ладонью вперед и дождался, пока стало относительно тихо.
— Я прекрасно понимаю точку зрения этих сеньоров, — сказал он. — Однако капитан и офицеры судна считают, что при сложившихся обстоятельствах, вспышка заболевания и тому подобное… Одним словом, сеньоры: или мы все возвращаемся в Буэнос-Айрес, или я буду вынужден, с болью душевной, отдать приказ интернировать вас до тех пор, пока не рассеются заблуждения. Заметьте, что угрозы тифа вполне достаточно для оправдания столь крайних мер.
— Вот он! — Дон Гало, как василиск, уставился на Лопеса и Атилио. — Вот он, результат анархии и самоуправства. Я это говорил, едва поднялся на борт. А теперь невинные будут расплачиваться за грешников, мать ихнюю. А гидропланы надежные?
— Никаких гидропланов! — закричала сеньора Трехо, поддержанная глухим ропотом, главным образом женской части общества. — Почему мы не можем продолжить плавание, скажите, пожалуйста?
— Плавание окончено, сеньора, — сказал инспектор.
— Освальдо, ты потерпишь такое!
— Детка, — вздохнул сеньор Трехо.
— Хорошо, хорошо, — сказал дон Гало. — Летим на гидроплане, пускай, только перестаньте талдычить про интернирование и прочую несуразицу.
— В самом деле, — сказал доктор Рестелли, искоса поглядывая на Лопеса, — ввиду сложившихся обстоятельств, если мы будет единодушны, к чему нас призывает сеньор инспектор…
Лопес чувствовал отвращение и жалость. Он так устал, что жалость пересиливала.
— За меня можете не беспокоиться, че, — сказал он, обращаясь к Рестелли. — Я не против возвращения в Буэнос-Айрес, а там разберемся.
— Вот так-то, — сказал инспектор. — Однако Управление должно быть уверено, что никто из вас по возвращении не станет распускать слухи.
— Выходит, — сказал Лопес, — Управление все на этот счет продумало.
— Любезный сеньор, опять вы за свое… — сказал инспектор. — Знайте, если у меня не будет полной уверенности, что вы откажетесь от извращенного толкования событий, я вынужден буду сделать то, о чем говорил.
— Только этого не хватало, — сказал дон Гало. — То три дня душа в пятки уходила, а теперь вообще засунут куда-то в задницу. Нет, нет и нет. В Буэнос-Айрес, только в Буэнос-Айрес!
— Да, конечно, — сказал сеньор Трехо. — Этого мы не потерпим.
— Давайте спокойно проанализируем ситуацию, — попросил доктор Рестелли.
— Ситуация очень простая, — сказал сеньор Трехо. — Поскольку сеньор инспектор считает, что плавание продолжать невозможно… — Он посмотрел на супругу, побелевшую от ярости, и беспомощно махнул рукой, — …то логичнее всего и естественнее — немедленно возвратиться в Буэнос-Айрес и получить деньгами… получить…
— А, — сказал Рауль. — Получить. Деньгами.
— Я со своей стороны не против того, чтобы вы получили деньгами, — сказал инспектор. — Если подпишете заявления, составленные соответствующим образом.
— Свое заявление я напишу сам от точки до точки, — сказал Лопес.
— И не ты один, — сказала Паула, опасаясь, не слишком ли высокопарно это прозвучало.
— Разумеется, — сказал Рауль. — Нас как минимум пятеро. А это — более четверти пассажиров, при демократии такими вещами не пренебрегают.
— Попрошу без политики, — сказал инспектор.
Глицид провел рукой по волосам и что-то зашептал ему, инспектор почтительно слушал.
Рауль обернулся к Пауле.
— Смотри, дорогая, чтение мыслей на расстоянии: сейчас он ему говорит, что «Маджента Стар» против этой выдумки — интернировать только часть пассажиров, это может вызвать еще больший скандал. Так что нас не повезут в Ушуайю, ничего подобного не будет. Я рад, потому что не захватил зимней одежды. Смотри внимательно, увидишь, я прав.
Он оказался прав, потому что инспектор снова поднял руку в характерном жесте — отчего-то сразу напомнив пингвина, — и решительно заявил, что если не будет достигнуто единодушие, то ему придется интернировать всех пассажиров без исключения. Гидропланы не могут лететь поодиночке и тому подобное; добавил и еще какие-то веские причины технического характера. Он замолчал, ожидая результатов старой формулы, о которой только что вспоминал Рауль, и ждать ему долго не пришлось. Доктор Рестелли посмотрел на дона Гало, который посмотрел на сеньору Трехо, а та посмотрела на своего мужа. Короткая перестрелка взглядами, и вот уже оратор — дон Гало Порриньо.
— Видите ли, любезный сеньор, — сказал дон Гало, покачиваясь на своих колесах. — Не годится, чтобы из-за упрямства и своеволия этих молодых выскочек нас, людей в высшей степени рассудительных и здравомыслящих, загнали бы черт знает куда, не говоря уж о том, что клевета в результате замарает и нас, уж я-то знаю этот мир. Если вы нам говорите, что это… этот несчастный случай — результат вспышки проклятой болезни, то лично я полагаю, что нет причин сомневаться в ваших словах, словах государственного чиновника. И не удивлюсь, если сегодняшний переполох на рассвете был, как говорится, много шума из ничего. Дело в том, что никому из нас — я ставлю акцент на последнем слове, — никому из нас не привелось увидеть несчастного… пострадавшего, который в целом пользовался у нас симпатией, несмотря на несуразности его поведения в последний момент.
Он крутанул кресло на четверть оборота и торжествующе посмотрел на Лопеса и Рауля.
— Повторяю: никто его не видел, потому что эти сеньоры, с помощью бессовестного наглеца, который осмелился запереть нас вчера ночью в баре, — и заметьте, как выглядит это бесчинство в свете событий, о которых мы говорим, — эти сеньоры, повторяю, хотя они и не заслуживают, чтобы их так называли, помешали дамам, движимым чувством христианского милосердия, которое я уважаю, хотя и придерживаюсь иных убеждений, помешали подойти к одру покойного. Какие выводы, сеньор инспектор, можно из этого сделать?
Рауль сжал руку Мохнатого, который побагровел, как кирпич, однако не смог его удержать.
— Какие выводы, пустобрех? Да я его на себе тащил, мы с этим сеньором его сюда притащили. У него кровь текла по фуфайке.
— Явный алкогольный бред, — пробормотал сеньор Трехо.
