Старуха Ван, горестно покачивая головой, начала жаловаться на свою горькую судьбу.
Видя, что старуха совсем расстроена, Го Цюань-хай подошел к ней и участливо спросил:
— Что, плохая лошадь досталась?
— Больная…
— Не беда. Посмотри мою серую кобылу, вон у окна привязана. Лошадь неплохая. Давай поменяемся, — предложил председатель.
Старуха Ван, осмотрев лошадь Го Цюань-хая, сокрушенно покачала головой:
— Нет, она жеребая. Время холодное, ожеребится, что я с ней делать буду? Весной на ней работать тоже нельзя.
Го Цюань-хай поманил к себе активистов и отошел с ними к стогу сена.
— Начальник Сяо, — заговорил председатель, — часто нам указывал, что передовые люди должны подтягивать отстающих. Мы с вами активисты и наш долг помочь старухе Ван выбраться из нищеты. Она это заслужила. Ведь только благодаря ей мы разыскали Хань Лао-у. Если бы этот гнилой корень остался, у нас все равно не было бы спокойной жизни.
— Это верно, — кивнул возчик. — Хань Лао-у обязательно постарался бы нам отомстить.
— Короче говоря, старухе Ван досталась плохая лошадь, — сказал Го Цюань-хай. — Я предлагал ей сменять на мою кобылу. Она не соглашается. Что вы скажете на это?
— Вот-вот, что вы скажете на это? — повторил за председателем возчик.
— Если согласится, пусть берет моего черного быка, — нерешительно сказал старик Чу.
Дасаоцза, вспомнив наставление Бай Юй-шаня о том, что всегда нужно подавать пример, с готовностью вызвалась:
— Председатель Го, отдай ей моего мула.
Мать Чжан Цзин-жуя, не желая отставать от своих сыновей, один из которых служил в армии, а другой возглавлял в деревне комитет безопасности, тоже присоединилась к Дасаоцзе:
— Если старухе Ван приглянется бурый жеребец, что нам достался, можно будет и обменяться.
Старик Тянь вскочил и рысцой пустился разыскивать свою слепую старуху. Посоветовавшись с ней, он, сияющий, вернулся к группе активистов.
— Председатель Го! — еще издали закричал Тянь. — Пусть старуха Ван берет нашу серую лошадь в мушках.
Пример оказался заразительным. В припадке неожиданного великодушия возчик объявил, что готов пожертвовать даже своим «яшмоглазым» коньком, однако сейчас же оговорился:
— Одного только боюсь: уж больно характер у него буйный. Не справиться старухе с ним.
— Уж об этом ты зря убиваешься, — съязвил старик Чу. — У нее двое крепких парней в доме. Небось справятся с твоим жеребцом.
— Хорошо, земляки! — заговорил председатель. — Подведите своих лошадей, пусть она выбирает.
Хотя старуха Ван и отказывалась на словах, но сама не могла глаз отвести от лошадей.
Го Цюань-хай еще раз предложил ей свою серую кобылу:
— Взгляни: чем плоха? Молодая, да еще и жеребая. К весне у тебя целых две будет. Бери.
Старуха отрицательно покачала головой.
У старика Суня так и екнуло сердце, а во рту совсем пересохло, когда Ван остановила взгляд на «яшмоглазом».
— Иди сюда! — схватил он за руку старуху. — Ты только погляди, каков бык у старины Чу! Силища у него… Да ты не вороти глаза куда не следует! Век меня благодарить будешь. Прямо, можно сказать, клад. Ночью кормить не надо, вставать не придется… Ну, не хочешь быка, посмотри на мула Дасаоцзы. Тоже ничего, подходящий. Ты меня слушай. Я всегда правду говорю: лошади — твари озорные, и корма на них не напасешься. В день надо давать не менее пяти фунтов жмыха, пяти фунтов гаоляна да еще соломы фунтов пятнадцать. Это же прямо разоренье! Тяжело, очень тяжело прокормить лошадь…
Старуха Ван подошла к черному быку, потом осмотрела мула Дасаоцзы и, ничего не сказав, обернулась к «яшмоглазому».
Старик Сунь побелел как снег, но, выжав из последних сил скорбную улыбку, загородил собой коня:
— Старушка Ван, ведь ты женщина понимающая и крестьянка хорошая! Зачем же тебе такая лошаденка? Вот честное мое слово — это же кляча, а не лошадь, да еще и озорная!..
— Ты же сам говорил, что твой «яшмоглазый» — лучший жеребец. С чего же это он вдруг в клячу превратился? — не без ехидства поинтересовался Чу.
Старуха Ван провела рукой по гладкой блестящей спине красавца жеребца.
— Не трогай! Только не трогай! — закричал возчик. — Ударит, убьет, чего доброго. Разве не видела, как он меня скинул? Я чуть жизни через него не лишился, а ты трогаешь! К тому же он слепой: глаз-то у него — стекло стеклом. Ничего не видит да и собой совсем некрасивый. Словом, никуда не годная лошадь. Ты не гляди, что он жеребец. Просто старая слепая кляча! Если бы не даром достался, ни за что бы не взял…
Поддалась ли старуха пылким уверениям возчика или по какой другой причине, только она отошла от жеребца.
Старик Сунь быстро схватил «яшмоглазого» под уздцы:
— Не подходит? Так я уведу… — и заторопился домой.
Старуха подошла к лошади старика Тяня, долго и с удовольствием гладила ее по шерсти.
— Нравится? — улыбнулся Тянь.
— Очень нравится… — смущенно призналась старуха.
— Ну и бери, — дружелюбно сказал Тянь.
Он взял под уздцы больную лошадь старухи Ван и отправился домой. Поставив лошадь в конюшню и дав ей корма, старик вошел в комнату.
Жена уже успела вернуться и, мрачная, сидела на кане.
Тянь подошел к ней и мягко стал уговаривать:
— Ладно, не огорчайся. Эта лошадка тоже будет работать.
— Та была гладкая и сильная, — печально промолвила старуха, — а это что за лошадь!.. Я просто при людях спорить с тобой не хотела, а ты взял да и выменял кусок жирного мяса на обглоданную кость…
— Ничего… Можно будет ее вылечить… — неуверенно ответил старик.
— Лекарь какой нашелся… — проворчала старуха. — Положение наше куда хуже, чем у других…
— Будет тебе! — с сердцем оборвал ее Тянь. — Какая ты несознательная, ничем поступиться не хочешь! Забыла, как наша Цюнь-цзы жизнью пожертвовала, а жениха не выдала. Ведь ты же ей родная мать! А лошадь подлечить можно…
— Ручаюсь, что можно! — раздался за окном мужской голос.
— Кто там? — спросила старуха.
— Это я!
— А… председатель Го, заходи, заходи скорей. На дворе холодно стоять.
Го Цюань-хай с улыбкой появился на пороге:
— Я привел вам свою серую кобылу. Давайте сменяем.
— Да нет, что ты, родной наш… — смутилась старуха. — Не надо. Какая ни есть лошадь, а все же лошадь. Постараемся подлечить и будем на ней работать. Не беспокойся, председатель…
Несмотря на уговоры, старики Тянь наотрез отказались от обмена.
— Ладно, — решил Го Цюань-хай, — не берете, что с вами поделаешь! Тогда договоримся так: ожеребится моя кобыла, жеребенок ваш будет.
Закончив раздачу лошадей, Го Цюань-хай отправился к Сяо Сяну.
Чжан Цзин-жуй и милиционеры, прибывшие из уезда, уже третьи сутки не смыкали глаз, допрашивая Хань Лао-у. Однако существенных результатов добиться им пока не удалось.
Сяо Сян, строго соблюдая закон, запретил применять к арестованному какие бы то ни было меры физического воздействия.
Хань Лао-у от природы был наделен способностью лгать и притворяться. Он искусно запутывал следователей, стараясь сбить их с толку.
Следователи до боли сжимали кулаки и с трудом сдерживали рвущееся наружу негодование. Лишь один Сяо Сян оставался спокойным. Он ни на минуту не потерял хладнокровия и ни разу не вспылил.
— Не горячитесь, — убеждал начальник бригады. — Пусть он еще подумает. Месяц будет молчать — месяц будем допрашивать, год — так год. Чем больше он будет тянуть, тем хуже для него: признается потом, никакого снисхождения уже не получит.
Выслушав короткий отчет Го Цюань-хая, начальник бригады предложил как можно скорее провести совещание, посвященное переделу земли.
— Медлить больше нельзя, — сказал Сяо Сян. — Из провинциального управления есть предписание разделить землю еще до вывоза удобрений на поля.
Го Цюань-хай ушел. Допрос продолжался. Сяо Сян молча сидел, обдумывая способ сломить упорство арестованного. Рассчитывать на помощь старухи Ван было нечего: она перетрусила и явиться на очную ставку отказалась. Надо было что-то решать…
Вошел Вань Цзя.
— Носильщики с фронта пришли, — доложил он Сяо Сяну.
И в тот же момент во дворе раздался громкий голос:
— Начальник Сяо здесь?
Начальник бригады узнал голос кузнеца Ли, но не успел он откликнуться, как тот уже появился на пороге. На левом его плече висел новенький автомат американского производства. Переступая порог, великан нагнулся, чтобы не стукнуться лбом о притолоку. За кузнецом следовал Лю Дэ-шань.
— Дверь высокая, чего кланяешься? — поднялся им навстречу Сяо Сян.
— По привычке, начальник, — улыбнулся Всегда Богатый.
