Го Цюань-хай мгновенно вспыхнул и сделал вид, что занят своей трубкой.
Сяо Сян подсел к нему и тихим голосом заговорил:
— Девушка хорошая и тебе как раз пара, работящая, мастерица на все руки…
Го Цюань-хай продолжал молчать.
— Сватами будут старики Сунь и Чу. Ну, чего же ты молчишь?
— Сплетен не оберешься, начальник…
— Каких сплетен ты боишься? Женитьба, семья — это дело необходимое и законное.
— Пойдут разговоры, что председатель крестьянского союза только свои интересы соблюдает…
— Никто ничего про тебя не скажет… Ну как, договорились? А теперь пойдем посмотрим, как имущество делят.
На школьной площадке собралась почти вся деревня. Толпа образовала плотное кольцо, в центре которого громоздились горы одеял, одежды, мехов, тканей, обуви и всевозможных домашних вещей.
Рядом сидел оспопрививатель с грифельной доской в руках. На доске были написаны фамилии крестьян, которым полагалось получить вещи. Первой оспопрививатель назвал фамилию вдовы Чжао.
От толпы отделилась маленькая скромная женщина, по лицу которой блуждала растерянная улыбка. Сотни глаз устремились на нее. Женщина была одета в темно-синий стеганый халат, а на ногах в знак траура были белые туфли.
— Все еще в трауре! — с уважением заметил кто-то.
— Вот это настоящая жена! — подхватила шепелявая старуха.
— То-то и оно… — прошамкал старик с трясущейся бородкой. — Не то, что нынешние. Ни стыда, ни совести. Не успеет муж глаза закрыть, у нее уже новый на примете.
— Правильно, дедушка, правильно говоришь, — поддержали женщины. — Такая жена была небом подарена нашему брату Чжао Юй-линю за его доброту.
Вдова Чжао остановилась перед грудой одеял, взяла первое попавшееся в руки и уже было направилась дальше, как внимательно наблюдавший за ней старик Чу крикнул:
— Постой, постой! Что же ты взяла! Бери получше.
— Я не одна, другим тоже хочется получить хорошее, — ответила она.
— Тетушка, бери, не отказывайся, раз люди велят, — посоветовал У Цзя-фу.
Вдова ласково улыбнулась мальчику:
— Советчик мой дорогой, хорошо и это.
Она взяла для Со-чжу шапку из собачьего меха, пару зимних туфель, поношенную детскую куртку и штанишки.
— И зачем только тебе такая рвань! — не вытерпел старик Чу. — Давай я выберу.
— Пусть сама выбирает! Чего ты суешься? — сказал кто-то из толпы.
— А ты молчи! — огрызнулся старик. — Она вдова нашего погибшего брата. Мы обязаны ей помогать.
Он переворошил гору и вытащил пару лучших одеял:
— Держи! Это для тебя, а это для Со-чжу. — Потом старик мигом накинул на плечи вдовы черный зимний халат, на него — летний из зеленого узорчатого шелка, сунул в руки детскую енотовую шубку и лисью шапку.
Вдова Чжао, не зная куда деваться от стыда, низко поклонилась и, счастливая, отошла в сторону.
— У тебя, старина Чу, глаз острый! — пошутили из толпы.
— Что значит острый? Для себя выбирал, что ли? Вот ведь завистники! — с сердцем сплюнул старик и велел оспопрививателю читать дальше.
Оспопрививатель выкрикнул фамилию Го Цюань-хая.
Го Цюань-хай, сделав вид, что раскуривает трубку, махнул рукой:
— Что выделят, то и ладно. Сам выбирать не стану.
— Стесняешься, так давай я тебе выберу! — предложил возчик.
Он вытащил из груды вещей каракулевую шубу и накинул себе на плечи, выбрал одеяло, завернул в него отрез темно-синего сукна, прихватил красный шелковый полог. Со всем этим имуществом он направился к Го Цюань-хаю.
— Полог-то зачем взял? — удивился Чжан Цзин-жуй.
— Это, брат, теперь самая необходимая для нашего председателя вещь, — ухмыльнулся возчик. — Придет время, и тебе такая штука тоже понадобится.
— У Цзя-фу! — раздался голос оспопрививателя.
Когда пастушок оказался перед грудой одеял, у него захватило дыхание. Он никогда в жизни не имел собственного одеяла, а тут они переливались разноцветными шелками. И одно лучше другого! У Цзя-фу заранее решил, что выберет не самое красивое, а самое крепкое и теплое. Он долго перебирал одеяла, гладил их, мял в руках.
— Эй, помоги кто-нибудь нашему пастушку, а то он до утра не выберет! — крикнули из толпы.
Старик Чу быстро отыскал широкое и прочное одеяло и бросил его У Цзя-фу. Тот, очень довольный, направился к вороху обуви.
Уже приближался вечер, и кто-то предложил допускать к вещам по нескольку человек сразу.
Лю Гуй-лань выбрала красную свадебную куртку и сундук, крышка которого была расписана замысловатыми разводами.
— Приданое готовишь, дочка? — тихо спросил подошедший старик Сунь.
Девушка залилась краской и сделала вид, что не поняла:
— Что ты говоришь?
— А ты что прикидываешься? — засмеялся возчик. — Кто твой сват? Я — твой сват, а ты даже не поблагодарила… Вот видишь, как хорошо, что мы здесь с начальником Сяо революционный переворот учинили. Раньше девушка и за дверь выйти не смела, не то что приданое себе выбирать. Раньше она, сидя в комнате, только мечтала о молодом парне, а чтобы, скажем, встретиться с ним или поговорить — это ни в коем случае! Браки только родители затевали, а свахи устраивали. Сколько из-за таких реакционных порядков вреда получалось. Подуют в трубы и принесут невесту в свадебном паланкине. Жених выйдет ее встречать, а она или глухая, или горбатая, или хромая окажется. Вот и майся с такой всю жизнь. Подсовывали даже слепых на оба глаза. Невесты, конечно, тоже слез лили немало, и сердце у них так и колотилось. Никто не знал, каков жених окажется, все ли у него будет в порядке.
Старик все больше воодушевлялся, лицо девушки все гуще краснело, а окружившие их люди все сильнее покатывались со смеху.
Вдруг возчик замер с открытым ртом. На него из-под гневно сдвинутых седых бровей глядели колючие, как иглы чертополоха, глаза его старухи.
— Ты, старый дурень, с ума, что ли, спятил… — прошипела она.
Скоро наступил вечер. Старый Сунь вернулся домой в самом веселом расположении духа. Около дома он увидел красный лакированный гроб. На крышке у изголовья крупными иероглифами было вырезано пожелание многих лет загробной жизни и благоденствия.
Сунь опрометью кинулся в дом.
— Зачем выбрала такую штуку? — закричал он.
Старуха мрачно улыбнулась и процедила сквозь зубы:
— А что же, на тебя надеяться, что ли? Когда умру, завернешь меня в цыновку да выкинешь в поле волкам на растерзание…
Старик Сунь не ответил и вообще ни слова не сказал в этот вечер. А на следующий день, встав с петухами, вышел во двор с топором, поплевал на руки и принялся рубить гроб.
Разбуженная грохотом и треском, старуха выскочила на улицу и вцепилась в реденькую бороденку мужа. Разразился такой скандал, какого еще никогда не бывало между супругами. Сбежавшиеся соседи долго не могли их разнять.
Когда растрепанную и причитающую старуху удалось все-таки под руки увести в дом, возчик рассудительно объяснил собравшимся свое поведение:
— Я велел ей взять себе шубу, а она, отсталый элемент, на гроб позарилась. Ведь ей, как и мне, немногим более шестидесяти. А так как скоро революция везде победит и всем людям можно будет жить до ста лет, то зачем же за сорок лет до смерти гроб себе готовить? Ну раз уж она приволокла эту реакционную штуку ко мне на двор и показала тем свою несознательность, то я и решил: ладно, на поделки пригодится. Я вот из этих досок смастерю пару скамеек. Придут люди в гости — будет им хоть на чем посидеть.
На следующий день утром Бай Юй-шань получил в крестьянском союзе пропуск на обратный проезд, попрощался со всеми и направился к месту своей работы в город Шуанчэнцзы.
Начальник бригады и Чжан Цзин-жуй продолжали допрос Хань Лао-у, а активисты во главе с председателем занялись распределением лошадей.
Все лошади, в том числе и ранее розданные крестьянам, были приведены на школьную площадку. Сюда же пригнали коров, мулов и ослов. Крестьянский союз подсчитал, что теперь каждой безлошадной семье достанется по одной лошади.
Стояла середина зимы. День выдался безветренный.
Одетые в новые стеганые халаты, шубы, куртки крестьяне группами прохаживались по школьной площадке. Они осматривали лошадей и оживленно переговаривались:
— Лошадь — не последнее дело в хозяйстве. Землю получили, а не будь лошади, что с землей делать: глаза на нее пялить?!
— Верно! Если ты даже и силен, как тигр, без лошади свой участок не вспашешь.
— А кто это додумался купить лошадей на конфискованное золото?
— А ты разве не знаешь? Общее собрание решило.
— Хорошо придумали, лучше и не надо.
Старик Сунь остановился возле серого коня:
— Этому лет немало. Вроде как мне. — И, открыв коню рот, возчик воскликнул: — Ни единого темного пятнышка!
