Генри Блейк-Сомерсет пробовать не собирался. Он сурово пил виски и молчал так долго, что Джерри стал гадать, не спит ли он.
Значит, вы познакомились на пароходе, — внезапно сказал он. — И с тех пор не виделись?
— Нет.
— Не встречались в Париже?
— Нет.
— Сколько вы плыли?
— Пять дней.
— И она зовет вас по имени. Джерри немного рассердился.
— Она и вас зовет по имени.
— Видимо, — сказал Генри, — дело в том, что мы помолвлены. Простите, я вас оставлю. Рано на работу.
Генри не солгал, на работу он вышел рано. Когда Джерри проснулся, его не было. Когда Джерри садился завтракать, зазвонил телефон.
То была Кэй.
— Генри?
— Нет, он ушел. Это я.
— Вас-то мне и нужно. Вы позавтракали?
— Только что сел.
— Не жалейте джема. Ему присылают из Шотландии. Да, так почему я звоню. Бифф объявился.
— Где же он?
— В Лондоне, у Баррибо.[47] Самый дорогой отель! Вы к нему не зайдете?
— Зайду, конечно.
— Спросите, почему он такой гад. Я извелась, лопаю таблетки, лед ко лбу прикладываю. Не щадите его, пусть помучается. Пока.
— Постойте!
— Спешу, работа. Ну, ладно, даю пять секунд. Что вы хотели сказать?
— Почему вы скрыли, что помолвлены с этим чучелом?
— Чучелом?
— Да.
— Можно подумать, что он вам не понравился.
— И нужно.
— А что такое?
— Зануда. Абсолютно непригоден к употреблению.
— Странно! Вы обжираетесь за его столом…
— Я не обжираюсь. Легкий французский завтрак. Но дело не в этом.
— А в чем же?
— В том, что вы не выйдете за него замуж. Вы выйдете за меня.
Кэй молчала примерно четверть минуты, по мнению Джерри — четверть часа.
— Что, что?
— Замуж за ме-ня.
— Мне так и послышалось. Не думайте, я не сомлела, как миссис Сэндерс.
— Кто?
— Миссис Сэндерс. Из «Пиквика». Свидетельница в суде. Она говорит, что сомлела, когда мистер Сэндерс предложил ей руку, и каждая приличная женщина сделает то же самое. Так вот, я не сделала, но удивилась. Вы уверены? Может, спутали?
— Нет. Я вас люблю. Как это я раньше не понял? Люблю, и все. Так как же?
— Что — как?
— Согласны?
— Шу-Смит, Шу-Смит! Вы переели джема. Ударил в голову. Надо было предупредить. Да вы меня едва знаете!
— Я вас знаю как облупленную.
— Пять дней на пароходе!
— Равны пяти годам на суше.
— Вы с ума сошли!
— Из-за вас. Так как же?
— Заладили, честное слово! Хотите ответа? Пожалуйста. Я чрезвычайно польщена (так говорится?), но считаю, что вы — не в себе. Да я помолвлена, в конце концов! Что бы сказал Генри? Подумать страшно. Ну, пока.
Джерри вернулся к столу и взял побольше джема. Тот делал честь Шотландии, но духа его не поднял. Понуро допив кофе, он закурил, смакуя неприятные мысли. Если бы ему сообщили, что молодой дипломат, споткнувшись о какой-нибудь договор, сломал себе шею, он, как это ни постыдно, запел бы Осанну, словно херувим или даже серафим.
1Отель «Баррибо», расположенный в сердце Мэйфэр, наверное, самый лучший, и уж точно — самый богатый в Лондоне. Обслуживает он главным образом махарадж и миллионеров, которые денег не считают, а если чего-то хотят, — то хотят; и поэтому ровно через пять минут после заказа Эмунд Биффен Кристоффер увидел, как вкатывают столик, уставленной посудой.
Брат прекрасной Кэтрин совершенно соответствовал портрету, который она набросала во французской полиции. Он походил на таксу больше, чем многие таксы. Глядя на него, всякий думал, что природа замыслила собачку, но вдруг решила создать что-то вертикальное и без хвоста. Официанта он приветствовал, практически, лаем, на что тот ответил: «Доброе утро, сэр» — и прибавил:
— Ваш завтрак.
Сделал он это зря, ибо запах колбасок реял над комнатой, словно благовония. Оглядев столик, Бифф признал, что отель не поскупился. Вот — кофе, вот — яичница, вот — упомянутые колбаски, тосты, масло, апельсиновый джем, сахар, соль, горчица, сливки и апельсиновый же сок. И все же чего-то не хватало.
— Почты нет?
— Сэр?
— Я жду телеграмму.
— Пойти спросить у дежурной?
— Да, пожалуйста. Фамилия — Кристофер.
Официант пошел к телефону, спросил, повесил трубку и вернулся с благой вестью:
— Пришла, сэр. Сейчас принесут.
Бифф не мог сурово пощелкать языком, он ел колбаску, но взгляд его был горек.
— Что ж они раньше не раскачались? Я тут извелся.
— Вероятно, сэр, вы повесили на дверь табличку: «Не беспокоить».
— Да, — признал справедливый Бифф. — Давно не был в Лондоне, поздно вчера вернулся. Вы здесь живете?
— В пригороде, сэр. Вэлли-Филдз.[48]
— Хорошее место.
— Превосходное, сэр.
— Садик есть?
— Да, сэр.
— Замечательно. А я вот три года жил в Париже. Вы там были?
— Нет, сэр. Говорят, интересный город.
— Вообще-то ничего, бульвары всякие, но — все говорят по-французски! Знаете, как бы вас назвали?
— Конечно, нет, сэр.
— Гарсон, а вот они — сосисоны. Пригород, скажем — банльё. До чего же глупо! А в Нью-Йорке были?
— Нет, сэр.
— Вот это жаль. Красота, а не город! Все время что-то случается. Сам не понимаю, зачем я уехал. Работа хорошая, знакомых куча, всюду бывал, в общем — не жизнь, а песня. И уехал! Решил, тут в Европе лучше. Говорят, говорят — Париж, левый там берег! Ну, думаю, самое место писать романы. Вы их писали?
— Нет, сэр.
— Молодец. Сидишь это в кресле, куришь трубку, думаешь — а потом надо и писать. Жуткое дело. Кстати, как у вас возят почту? На телеге? Часа два прошло…
Тут в дверь постучали.
— Entrez! — заорал Биффен. — То есть войдите.
Вошел мальчик с подносиком, получил чаевые и вышел. Бифф нервно разорвал конверт, пробежал послание, вскрикнул и откинулся в кресле. Лакей огорчился. Как бывало обычно, он успел привязаться к Биффу. Племянница (она жила вместе с ним) недавно завела бульдога, и вот вчера он был точно таким же перед тем, как изблевать мороженое.
— Вам нехорошо, сэр?
— Кому это, мне? Скорее, хорошо. В жизни лучше не было.
— А то я испугался, что плохие новости.
Бифф встал и похлопал его по манишке, странно сверкая глазами.
— Друг мой, — начал он, — разрешите вам кое-что сказать. Я парю на розовом облаке над морем блаженства, под звуки арф. Так вот, мой друг… чего там, просто Джордж…
— Я не Джордж, сэр, я — Уильям.
— Так вот, Билл…
— Обычно меня зовут Уилли, сэр. Бифф нахмурился.
— Какой еще «сэр»? По имени, так по имени. Конечно, не Эд, а Бифф. Это я.
— Хорошо, сэр.
— Что?!
— Хорошо, Бифф, — с усилием выговорил лакей.
— Ну то-то же! Итак, старый Уилли, меня назвали Эдмондом Биффеном в честь крестного. Но не жалейте меня. Если б не это, вы не болтали бы с миллионером. Да, вы не ослышались. С мил-ли-о-не-ром. Мой крестный, большая шишка, только что отдал концы и все оставил мне.
— Вот это да! — вскричал Уилли. — Все равно что пульку выиграть.
Бифф с ним согласился.
— Точно то же самое. Шансы мои были ничтожно малы. Старый Биффен меня не любил, он — человек суровый. Правда, я его спас, когда он тонул на Лонг-Айленде, но вообще ему не нравилось, что я вечно ввязываюсь в драку. Пойду в бар — и влипну. Штрафы он платил, ничего не скажу, но радоваться — не радовался. Говоришь ему: то-се, молодость — это молодость, а он ни в какую. Вы деретесь в баре?
Уильям Пилбем отвечал, что не дерется.
— А если напиться?
Уильям Пилбем вообще не пил.
— Ну, знаете! — воскликнул Бифф, слышавший, что это бывает, но никогда таких людей не встречавший. — А я вот пью и очень от этого зверею. Потому я и здесь. Заехал ихнему ажану в ухо. Поспорили, знаете… Конечно, не надо было, но он сам нарывался. В общем, убежал — и сюда. Ну, прибыл, послал в Нью-Йорк телеграмму, не оставил ли мне крестный хоть капельку, и вот, прошу! Одно слово, пулька. Я думал, тысяча какая-нибудь. Вы уходите?
Мистер Пилбем признался, что долг зовет его, хотя он гораздо охотней послушал бы про наследство. Бифф понял.
— Много дел? Ладно, идите. Не лягнете меня?
— Сэр?
— Расскажете внукам, как лягнули миллионера. Что ж, не надо — так не надо. Приходите за автографом.
Дверь закрылась, он сел к столу и наслаждался джемом, с которым не сравнился бы шотландский, когда зазвонил телефон.
— Алло! — сказал он. — Я слушаю.
— Это Бифф?
— Да.
— Привет! Это Джерри.
Бифф завопил от радости.
— Ух ты! А я думал, ты в Америке.
— Меня два года как уволили. Из-за одной моей статьи их обвинили в клевете. Они отыгрались.
— Что ты делаешь?
— Издаю газетку. Только не спрашивай, какую.
