— Хорошо так жил, не жаловался!..
— Эй! — предостерегающе крикнул Сид, завидев Вайолет Уоддингтон. Холодная и спокойная с виду, она кипела гневом, почти таким же праведным, как у него самого.
— Я бы хотела поговорить… с мистером Прайсом.
Сиду это понравилось. Кто мистер Прайс, тот мистер Прайс. Он ткнул пальцем наверх.
— Чай они варют. С Полли Браун. Вайолет поджала губы.
— Как мило! Нехорошо мешать в такую минуту, правда? Передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне написал. Он поймет.
— Слава тебе, Господи! — заметила мамаша, найдя наконец флакон.
— Мне бы хотелось узнать, что он решил, — объяснила Вайолет.
— Пойду, скажу.
— О, не беспокойтесь!
— Да ничего.
— Спасибо.
— Не за что, — ответил учтивый Сид. — Пока. То есть до свидания.
Когда он ушел, мамаше казалось, что надо попросить прощения.
— Я тут одеколончик взяла, мисс. Голова раскалывается.
— Сегодня она у всех болит. Надеюсь, я не помешала?
— Ой, нет, мисс! Мы так, говорили. Сиду дался этот титул, а я думаю, одни хлопоты.
Вайолет насторожилась.
— Как странно!
— Странно, мисс?
— Вы же главный свидетель. Мамаша печально задрожала.
— Ой, мисс! — простонала она. — Не знаю, хорошо ли я сделала?
— Если вы спрашиваете меня, — сказала Вайолет, — нет. Он будет несчастен.
— Вот я и говорю. Так что Сырырбырт меня отыскал, а я и согласилась.
— Я не совсем понимаю, — заметила Вайолет. — На что вы согласились?
Мамаша робко посмотрела на дверь.
— Ой, мисс! — тихо ответила она. — Не могу я Сиду сказать, а я бумагу подписала, Сырырбырт составил, что я от всего отказываюсь.
Услышав эти слова, Вайолет лишилась речи. Потом глотнула и вскрикнула:
— Что?!
— Подписала, мисс, — отвечала мамаша, с надеждой глядя на нее. — Значит, это ничего?
Вайолет опять что-то проглотила.
— Это очень хорошо, — медленно сказала она, и ничего не прибавила, потому что вошел ее жених.
— Чай готов, няня, — сказал он и кивнул гостье. — Привет, Ви.
— Выпейте чаю, миссис Прайс, — сказала та. — Вам очень нужно.
— Золотые слова, милочка. Пойду попью.
Тони проводил ее до дверей, а заодно и закрыл их. Он был немного растерян. Вайолет как-то странно смотрела. Совсем не сердито, не обиженно, а нежно, что ли. Он решил, что она хочет его уговорить, и сразу перешел к делу.
— Ну, вот. Я ему сказал, — начал он.
— Всю правду?
Она странно улыбалась.
— Да.
— Как это хорошо!
Теперь она улыбалась, как дама былых времен, которой довелось узнать, что ее рыцарь — без единого пятна и порока. Кроме того, она подошла и положила ладонь ему на руку.
— Ты думал, я и впрямь тебя брошу? Я тебя испытывала. Я проверяла твое мужество и твое чувство чести.
Он тупо на нее глядел. Ему казалось, что это сон — что-то слышишь, а знаешь, что неправда. Так не говорят. Во всяком случае, Вайолет так не говорит. Какие-то титры из немого фильма. И потом, где она прятала такое бескорыстие и благородство?
Вайолет быстро его поцеловала.
— Мне пора, — шепнула она. — Столько дел! Завтра кончишь работать, зайди ко мне.
Она быстро вышла, Тони тупо смотрел ей вслед. Поцелуя он не заметил, гадая, что все это значит. Сзади послышался голос:
— Тони!..
Он повернулся. В дверях стояла Полли с чашкой чая.
— Я принесла тебе чай, — сказала она. — Он стынет. Тони посерел и машинально протянул руку.
— Спасибо.
На улице заиграла шарманка. Катили омнибусы. Лондон занимался своими делами.
Тони поставил чашку и медленно сказал:
— Я не подлец, Полли.
— Я знаю, Тони.
Он сел в кресло. У него кружилась голова.
— Ты видела? — спросил он.
— Да.
— Слышала, что она сказала?
— Да.
Тони разъярился и ударил кулаком по ручке кресла.
— Что мне делать?!
Полли побледнела и закусила губу.
— Она говорила, если я скажу Сиду… Ну, про них, что его обманывают… Она меня бросит. А теперь… Испытывала, видите ли! Что мне делать?!
— Что ж, не повезло.
— Не повезло! — он истерически засмеялся. — Прости. Я прямо впал в детство. Но и ты смотри, что говоришь. Не повезло! Это потерять тебя? А, черт! Не женюсь я на ней, и все. Хорошо, я свинья, пусть меня свиньей и считают. Пойду, объясню ей… Попрошу, чтобы она меня отпустила…
Полли покачала головой.
— Нельзя.
— Полли!
— Это уже будешь не ты.
— Пол-ли!!!
— Ты не будешь счастлив, — сказала Полли, — если сделаешь что-то плохое. И я не буду. Я не думала, что она такая. Я думала, она щучка. И вот, ошиблась. Нельзя ее бросать. Это подло.
— Да, Господи! Как же мы будем жить? Я нужен тебе, ты нужна мне.
— Ее бросать нельзя.
— Но, Полли…
— Одеколончик забыла, — сказала, входя, мамаша Прайс. Как и Полли, она несла чай.
— Эй, ты чего это? — заорал Сид, входя за нею.
— Одеколончик…
— Мой чай унесла!
Мамаша удивилась и посмотрела на чашку.
— Чай?
Сид очень сердился.
— Дай, Господи, — благочестиво сказал он, — чтоб ты совсем не спятила. Суд на носу. Наговоришь чего-нибудь…
Мамаше показалось, что самое время открыть правду. Можно бы и повременить, но очень неприятно смотреть, как твое дитя заблуждается. Она издала странный, блеющий звук.
— Сид… Я тебе что скажу…
Именно в этот миг с улицы вошли леди Лидия, сэр Герберт и Вайолет. Сид расправил плечи.
— Хо! — заорал он. — Рыптилии. Справа налево — сэр Змий и леди Змеюка!
Баронеты обидчивы. Будь сэр Герберт женщиной, мы бы сказали, что он затрепетал. Во всяком случае, он побагровел.
— Однако! — сказал он. — Однако!
— Еще чего!
— Я не позволю!
— Дэ? А меня морочить? Хо-хо! Выкурить думали? Прям счас! Чихать я на вас хотел!
— Нет, — сказала леди Лидия.
— То есть это как?
— Дело в том, — сказал сэр Герберт, — что у меня есть бумага, подписанная миссис Прайс, где она абсолютно отказывается от своих измышлений.
Челюсть у Сида отвисла. Он посмотрел на баронета. Он посмотрел на его супругу. Он обернулся, чтобы посмотреть на мамашу, как смотрел Цезарь на Брута. Та беспокойно засопела.
— Я как раз тебе хотела сказать!
Тони вышел вперед и протянул руку. Сэр Герберт передал ему документ с той осторожностью, с какой кладут сокровище в сокровищницу.
— Возьми, Тони, — сказал он. — И храни получше. Тони сел на ручку кресла и, хмурясь, стал читать. Мамаша вступила в беседу:
— Я думаю, я хорошо сделала.
— Да-да, — сердечно признал сэр Герберт. — Очень хорошо. Прекрасно.
— Спасибо, Сырырбырт. Так мне и барышня сказала.
— Какая барышня? — спросил Тони.
— А вот эта, миленький, — мамаша указала на Вайолет. — Я ей, значит, говорю, а она меня и похвалила.
— Естественно, — заметил сэр Герберт.
— Конечно, — подхватила леди Лидия.
— Когда это было? — спросил Тони. — Перед тем, как я пришел?
Он посмотрел на Вайолет, потом отвернулся.
Сэр Герберт тем временем сказал побежденному Сиду:
— Надеюсь, даже вам понятно, что дело автоматически проваливается?
Сид глубоко вздохнул, глядя на мамашу.
— Надо было знать! — простонал он. — Если уж она пошла в церковь…
Сэр Герберт немного смягчился.
— Поскольку вы признаете, что иск отпадает, лорд Дройтвич проявит снисходительность. Скажем, если вы хотите переехать на Бонд-стрит…
Он резко замолчал, испуганный криком жены, и тут же крикнул сам:
— Тони!
Сидя на краю раковины, Тони держал в левой руке драгоценный документ, а в правой — зажигалку. Бумага потрескивала и крошилась в пламени.
— Что ты делаешь! — крикнула Вайолет, а он ей странно улыбнулся. Пепел осыпался вниз. Тони встал и обтер пальцы.
— Тут нужна твердая рука, — сказал он.
Легкий свет, льющийся через французские окна, залил гостиную Ленгли-энда мирным пламенем. Оно играло на бокалах и серебре. Оно плясало на старых креслах. Оно омывало золотым потоком портрет Длинного Меча. Однако последнего из его потомков оно омыть не смогло, поскольку Сид, не любивший солнца, спрятался в тени, где и читал про бега в утренней газете.
Солнце не освещало его, но согревало изнутри, ибо со сцены в салоне Прайса прошло две недели, и каждый день он поздравлял себя с ее поразительным завершением. Все шло как нельзя лучше, и Сид приятно мурлыкал, читая газету.
Его отвлек звук шагов по гравию. Взглянув поверх газеты, он с удивлением увидел Тони, который должен был находиться за семьдесят миль, в Лондоне. Однако против такого гостя он ничего не имел. Сэру Герберту и леди Лидии он охотно говорил, что о них думает, не щадил и достопочтенного Чок-Маршалла, а к Тони относился неплохо. Мало того, он ему нравился, правильный человек. Поэтому Сид обратился к Тони совсем не так, как обращается хозяин к незаконному пришельцу, влезающему во французское окно.
