— Наши чувства здесь ни при чем, — сказала она. — Это невозможно.
— Именно, — согласился сэр Герберт.
Мистер Уэзерби ничего не сказал. Он полировал ноготь уголком платка.
— Почему? — спросил Тони.
— Она маникюрша!
— Самая подходящая жена для парикмахера. Сид мне только что говорил…
— Исключено, — сказал сэр Герберт.
— Вот что, мои дорогие, — сказал Тони. — Спорить нам незачем. Я женюсь. Если мне удалось заполучить саму Полли, не так я глуп, чтобы отказаться.
— А если суд признает тебя лордом Дройтвичем?
— Тогда в семье будет наконец нормальная леди Дройтвич.
Сэр Герберт посмотрел на леди Лидию. Леди Лидия посмотрела на сэра Герберта. Оба они посмотрели на мистера Уэзерби, но зря, поскольку он полировал другой ноготь. Семейные юристы умеют хранить удивительное безучастие. Физически Уэзерби присутствовал, духовно был за сотни миль.
— Говорила я, что он сошел с ума? — вскричала леди Лидия.
Тони жалел этих страдальцев, но уступать не собирался.
— Ну, тетя! Ну, моя дорогая! — сказал он. — Ты же знаешь, что огорчаться незачем. Улыбнись, тебе же нравится Полли. Сама знаешь…
— Ничего я такого не знаю.
— Тогда узнай. Жаль приставлять пистолет к голове, но если семья не примет Полли, я оставляю это дело. Что вам лучше, графиня Полли или граф Сид? Подумайте. Как заметил он сам, даю вам десять минут по моим золотым.
И Тони вышел на лужайку. Сэр Герберт и леди Лидия снова обменялись взглядами.
— Он так и сделает, — сказал сэр Герберт.
— Да, — сказала леди Лидия.
— И заметь, он упрям, как осел.
— Да. Отец был точно таким же.
— Старый Прайс? — спросил Уэзерби.
— Мой брат Джон, — ответила леди Лидия. — Помню, он хотел жениться на официантке.
— Потом, потом, — сказал сэр Герберт. — Сейчас главное — миссис Прайс.
Мистер Уэзерби мгновенно ожил. Это его касалось, и он снова обрел ту прыть, которую обретают стряпчие, если тронуть их сердце.
— Для меня очевидно, — сказал он, — что она должна снова подписать отказ.
— Именно, — согласился сэр Герберт. — Вы ее и убедите. Ваши доводы весомей наших.
— Нас она слушать не будет, — пояснила леди Лидия. — Герберт несколько раз взывал к ее высшему «я», и все без толку.
— Понимаете, — прибавил сэр Герберт, — она очень суеверна. Ей кажется, что это знамение. Такой знак с неба.
— Конечно, вы ее убедите! — вступила леди Лидия. — Она темная старая женщина. Если говорить торжественно… сурово… ну, вы знаете, юридическим тоном…
Мистер Уэзерби умудренно кивнул. Он не сумел бы найти такие слова, но совершенно соглашался с хозяйкой.
— Понимаю, понимаю. Лучше будет сейчас составить бумагу, чтобы иметь ее наготове.
Он поднялся и подошел к столу, но заметил, что сообщество увеличилось. Безупречно одетого пришельца бурно приветствовали родные.
— Фредди! — воскликнул сэр Герберт. — Я думал, ты не приедешь.
Фредди кивнул и пояснил:
— Передумал, знаете ли. Привет, тетя Лидия.
— Доброе утро, Фредди. Ты знаком с мистером Уэзерби?
— Конечно. Здравствуйте, мистер Уэзерби. Как там иски и киски?
Стряпчий угрюмо улыбнулся, сел к столу и стал строчить пером по бумаге. Леди Лидия обратилась к племяннику:
— А почему ты решил приехать?
— Важное дело. Где Тони?
— В саду. С… невестой.
— Что? — Фредди вздрогнул. — Я думал, Вайолет его бросила.
— Да. Это другая, Полли Браун. Фредди очень обрадовался.
— Неужели Тони подцепил такую девушку? Молодец! Да, прямо скажу, молодец!
— Рада, что тебе это нравится…
— А уж он, я думаю, рад! — не унимался Фредди. — У меня для него тоже хорошие новости. Будет петь и плясать.
Сэр Герберт, звонивший в звонок, вернулся и спросил:
— Какие новости?
Племянник посмотрел на него сурово.
— Такие, — сказал он. — Только для Тони. Прости, дядя Герберт, ты чересчур любопытен.
И, погрозив баронету пальцем, он направился в сад. Леди Лидия пожала плечами, заметив при этом:
— Ну и семейка!
Открылась дверь, появился Слингсби.
— Вы звонили, сэр Герберт?
— Где миссис Прайс?
— Здесь, сэр Герберт.
— За дверью?
— Да, сэр Герберт.
— Пусть войдет. Останьтесь и вы. Нам будет нужен свидетель.
Мистер Уэзерби встал с бумагой в руке.
— Готово? — спросил сэр Герберт. Юрист вручил ему бумагу.
— Прекрасно.
Дверь открылась снова, и появилась мамаша Прайс в черном шелковом платье.
Мамаша была трезва и настороженна. Ей все это не нравилось. Как греки и римляне, она руководствовалась знамениями и, когда Тони сжег документ, сочла это знаком небес. Иначе говоря, она считала, что ошиблась, поставив подпись.
Две недели жила она в таком убеждении, но сегодня, на Мотт-стрит, ей перешла дорогу черная кошка. Мнения об этих кошках разделяются. Одна школа мысли полагает, что они к счастью, другая — что к беда. Третья, самая маленькая, считает ее просто предупреждением. К этой школе принадлежала и мамаша Прайс, а потому не знала, чего, собственно, ждать. Тем самым держалась она, как Даниил, только что попавший в львиный ров.[83]
— А, миссис Прайс! — сказал сэр Герберт.
— Да, Сырырбырт, — согласилась она, хотя и несколько нервно.
— Садитесь, — сказала леди Лидия таким голосом, словно с удовольствием бы предложила ей чашечку цикуты.
— Спасибо, Ледилиди.
— Это, — сообщил сэр Герберт, — мистер Уэзерби, наш поверенный.
Мамаша Прайс, осторожно присевшая на краешек кресла, поднялась и сделала книксен. Тревога снедала ее. Из разных журналов она знала все о семейных поверенных. От них добра не жди. Им по силам отменить последнюю волю, похитить наследника, что там — убить баронета. Этого Уэзерби она заподозрила сразу, и теперь, ерзая в кресле, жалобно глядела на хозяйку.
— А можно я капельку выпью, Ледилиди?
— Нет!
— Ну, ладно, — смирилась мамаша, безутешно сопя.
— Поймите, миссис Прайс, — вкрадчиво сказал сэр Герберт, — мы пригласили вас не на пир и не на банкет. Это — деловое совещание. Позже вас угостят портвейном.
— Спасибо вам большое, Сырырбырт…
— Ну, что ж, Уэзерби, начнем, — сказал баронет. Юрист, протиравший до сих пор очки, надел их и сухо, резко покашлял. От этих неприятных звуков свидетельница затряслась, как желе. Можно было и не кидать на нее дополнительный взгляд над очками, чтобы сообщить, что охота началась. Если бы зловещий служитель закона крикнул «Ату ее, ату!», это бы ничего не прибавило.
— Миссис Прайс, — начал он.
— Да, сэр?
— Насколько я понял, вы нервничаете.
— Чего я делаю, сэр?
— Беспокоитесь, — перевел сэр Герберт.
— Да нет, Сырырбырт, меня в автомобиле укачало.
— Ага, ага… Что ж, возьмите себя в руки. Бояться вам нечего, если… Как вы считаете, Уэзерби?
— Именно, — подтвердил юрист. — Если вы скажете правду.
— Всю правду, — уточнила хозяйка.
— И ничего кроме правды.
— Ой, Господи! — пробормотала мамаша, несмело поднимая руку.
Сэр Герберт взглянул на юриста.
— Подпишем бумагу? — сказал он.
— Вот именно.
— Другими словами, документ?
— Именно, именно, — подтвердил поверенный, держащий упомянутый листок.
Все помолчали. Мужчины и леди Лидия серьезно смотрели друг на друга. Мамаша заползла в кресло, как черепаха в панцирь. Странные слова свистели над ее головой, и она совсем пала духом. Бодрости ей не прибавил и новый кашель юриста.
— Итак, миссис Прайс…
— Да, сэр?
Он вперил в нее очки.
— Мне известно, — грозно произнес он, — что вы распространяете крайне сомнительные слухи, пытаясь принести вред нынешнему лорду Дройтвичу, то есть лишить его имений и титула.
Из двадцати слов этой фразы мамаша поняла не больше семи, но покорно ответила:
— Да, сэр.
— Теперь скажите, миссис Прайс, не бывало ли у вас галлюцинаций?
— Чего, сэр?
— Ну, видений.
— Нет, сэр.
— А на мой взгляд, бывали. Вы обладаете очень богатым воображением, — произнес юрист, все больше походивший на удава, гипнотизирующего жертву. — Я утверждаю… утверждаю, миссис Прайс… что ваша история — чистейшая фикция.
— А что это, сэр? — осторожно спросила мамаша.
Юрист опять покашлял, а кроме того, постучал по столу футляром от очков.
— Задам вам несколько вопросов, — сказал он. — Любите ли вы читать, миссис Прайс?
— Да, сэр.
— Что именно?
— Журнал такой, «Фэмили Геролд».
— Так-так. А ходите ли вы в театр?
— Да, сэр. Если пьеса хорошая… Чувствительная.
— Та-ак. Теперь слушайте, миссис Прайс. Напомню вам, что подмененные дети — распространенный сюжет журнальных рассказов, что же до пьес, именно эту ситуацию пародирует покойный У. Ш. Гилберт в «Отмщении младенца».
