— А я уже сомневался, что ты придешь? Это Викарьос. Брюне говорит:
— Как видишь, я пришел.
Они не подают друг другу руки. Теперь у Викарьоса борода, она седая. Он приковывает лихорадочный взгляд ко лбу Брюне, как раз над бровями. Брюне отворачивается: он испытывает отвращение к больным, его взгляд блуждает между бараками и вдруг он замечает вдалеке вспышку света из-под полуприкрытых век, потом убегающую спину: это Морис. Он за мной шпионит. Сейчас он помчался в санчасть предупредить Шале. Брюне выпрямляется, это его забавляет, даже веселит. Он поворачивается к Викарьосу:
— Зачем я тебе понадобился?
— Я хочу бежать.
Брюне вздрагивает: он неизбежно погибнет где-то в снегу.
— В разгар зимы? Но почему тебе не подождать до весны?
Викарьос улыбается, Брюне видит эту улыбку и отводит взгляд.
— Я тороплюсь.
— Что ж, — говорит Брюне. — Беги.
Тяжелый мрачный голос скользит вдоль его затылка:
— Мне нужна гражданская одежда.
Брюне заставляет себя поднять голову и с досадой отвечает:
— В лагере есть организация, которая помогает людям бежать. Обратись туда.
— А ты кого-нибудь из этой организации знаешь? — спрашивает Викарьос.
— Нет, я о ней только слышал.
— Все о ней только слышали, но никто толком ничего не знает. А истина в том, что такой организации не существует.
Он снова обращает чернильный взгляд на брови Брюне, у него вид слепца, его грубоватый, вялый голос как бы нехотя вытекает изо рта.
— К сожалению, только вы можете мне помочь. У вас повсюду свои люди. Маноэль работает на складе, а там тысячи костюмов.
Брюне спрашивает:
— Но почему ты хочешь бежать?
Викарьос поднимает ладонь и улыбается, глядя на свои ногти. Он отвечает, разговаривая как бы с самим собой:
— Я хочу защитить себя.
— От кого? Перед чем? — устало спрашивает Брюне. — Партия существенно изменилась.
Викарьос глуховато и жестко смеется.
— Посмотрим! — говорит он. — Посмотрим! Брюне устал и настроен миролюбиво: он погибнет где-то в снегу, для меня спокойнее узнать эту новость в лагере.
— А какая тебе разница, что мы о тебе думаем? Ты от нас ушел больше года назад: оставь же нас в покое.
— Моя жена еще у вас, — говорит Викарьос. Брюне опускает голову и не отвечает. Через минуту Викарьос добавляет:
— Моему старшему десять лет: для него партия — Бог. Уверен, что уже нашелся кто-то, кто сказал ему, что он — сын предателя.
Викарьос тихо усмехается, глядя на свои пальцы.
— Увы, это отнюдь не то, чего бы я желал ему в начале жизни.
— Почему ты обратился ко мне? — раздраженно спрашивает Брюне.
— А к кому, по-твоему, мог я еще обратиться? Брюне вскидывает голову и сует руки в карманы,
— На меня не рассчитывай.
Викарьос не отвечает: он ждет. Брюне тоже ждет, потом теряет терпение и погружает взгляд в эти незрячие глаза.
— Ты против нас, — говорит он.
— Нет, ни за, ни против. Просто я хочу защитить себя, только и всего.
— Что бы ты ни делал, ты против нас Ответа нет, Брюне продолжает:
— И потом, сейчас не время пересматривать твой случай. Ты дал веские доводы врагу, ты сам на себя наклеил ярлык: ярый коммунист, которому партия в конце концов опротивела. Никогда товарищи не будут полностью тебе доверять: даже если ты частично невиновен, им нужно, чтобы ты был виновен полностью. Но вернемся к этому попозже.
— Попозже!
Викарьос слегка опускает глаза, потом говорит напрямик:
— Нет, Брюне, только не ты!
Они смотрят друг на друга. Ни тот, ни другой не отводят взгляда.
— Только не ты. Ты — единственный, кто не имеет права меня обвинять.
— Почему?
— Потому что ты прекрасно знаешь, что я не предатель: если ты мне откажешь в помощи, то сознательно помешаешь товарищам узнать правду.
Но Правда — это то, что решила партия. Правда и партия — одно целое. Если партия ошибается — все люди одиноки. Все люди одиноки, если выяснится, что ты не предатель.
— Ты нас бросил, когда мы были в дерьме, — сурово говорит Брюне, — ты попытался очернить партию в своей газете. Это так же преступно, как если бы ты продался губернатору.
— Это, может быть, так же преступно, — тихо говорит Викарьос, — но это разные преступления.
— У меня нет времени обращать внимание на оттенки.
Они смотрят друг на друга. Внезапно в голове Брюне снова завертелось: СССР будет разгромлен. Он смотрит на бледное лицо Викарьоса: он видит свое собственное лицо. Он тоже будет разгромлен, все люди одиноки, Викарьос и Брюне одиноки и похожи друг на друга. В конце концов, если он хочет погибнуть, это его дело.
— Ладно, будет у тебя одежда.
Тяжелое лицо Викарьоса по-прежнему ничего не выражает. Он просто говорит:
— Мне нужны также галеты.
— Они у тебя будут, — Брюне раздумывает. — Я попытаюсь достать тебе компас.
Глаза Викарьоса в первый раз зажигаются:
— Компас? Это было бы здорово!
— Твердо ничего не обещаю, — говорит Брюне.
Они одновременно отворачиваются. Брюне глубоко дышит. Ему остается только уйти. Он не уходит, он пытается понять, почему не уходит Викарьос. Вдруг он слышит смущенный печальный голос:
— А ты постарел.
Брюне смотрит на седую бороду Викарьоса и не отвечает.
— У тебя все в порядке? — спрашивает Викарьос. — Да.
— А товарищи? Что вы им сказали обо мне?
— Что ты был болен, и что я перевел тебя к Тибо, потому что там не так холодно.
— Очень хорошо.
Он качает головой и бесстрастно замечает:
— Никто ко мне не пришел…
— Это тоже хорошо.
— Да, естественно.
— Тебе больше нечего мне сказать?
— Нечего.
— Ну, ладно.
Брюне уходит, он вышагивает по снегу, лихорадочные глаза Викарьоса сопровождают его и движутся вместе с его глазами. Он делает над собой усилие, глаза гаснут: погибнет он или нет, в любом случае он пропал, наборщик тоже пропал, в партии бывают отщепенцы, это нормально. Он сжимает кулаки, делает крутой поворот: никто не сделает меня отщепенцем. Он идет дальше: дружеская дискуссия, Шале сердечно станет меня укорять, тогда я встану перед всеми… На пороге барака Мулю с наслаждением курит сигарету с позолоченным фильтром. Брюне останавливается:
— Что это такое?
— Сигарета.
— С позолоченным фильтром? В столовой таких не продают.
Мулю багровеет.
— Это окурок. Я его подобрал у комендатуры.
— Как вы мне надоели с вашей привычкой подбирать окурки, — ворчит Брюне. — В конце концов, вы все подхватите сифилис.
Мулю, весь красный, полузакрыв глаза и втянув голову в плечи, поспешно затягивается. Брюне думает: раньше он сразу же выбросил бы сигарету.
— Ребята на работе?
— Нет еще: они в комнате с Шале.
— Сходи за Маноэлем, — говорит Брюне. — Быстренько. И постарайся, чтобы никто этого не видел.
— Понятно, — важно произносит Мулю.
Он убегает. В другом конце коридора открывается дверь, быстро выходят Сенак и Раек. Они замечают Брюне, их глаза гаснут, они останавливаются, засовывают руки в карманы и снова вдут небрежной походкой. Они приближаются к Брюне, он им улыбается, они ненатурально кивают в ответ. Они удаляются, Брюне рассеянно провожает их взглядом и думает: Сенака я выделял. Его тянут за рукав, он оборачивается: это Туссю.
— Опять ты! — раздражается Брюне. — Что тебе надо? У Туссю странный вид. Он спрашивает:
— Правда, что Шнейдера на самом деле зовут Викарьос?
— Кто тебе сказал? — спрашивает Брюне.
— Шале.
— Когда?
— Только что.
Он недоверчиво смотрит на. Брюне и повторяет:
— Так это правда? — Да.
— Правда, что он вышел из партии в тридцать девятом году?
— Да.
— Правда, что он был связан с губернатором Алжира? — Нет.
— Значит, Шале ошибается? — Да.
— Я думал, он никогда не ошибается.
— В данном случае он ошибается.
— Он говорит, что партия разослала предупреждения относительно Викарьоса. А это правда?
— Да.
— Значит, партия тоже ошибается?
— Товарищи были плохо информированы, — говорит Брюне. — Все это не очень серьезно.
Туссю качает головой:
— Для Викарьоса это серьезно. Брюне не отвечает. Туссю констатирует:
— Ты же очень любил Викарьоса. Раньше он был твоим другом.
— Да, — говорит Брюне. — Раньше.
— А сейчас тебе наплевать, что ему набьют морду? Брюне хватает его за руку:
— Кто хочет набить ему морду?
— Ты видел Раска и Сенака? Они пошли к нему.
— Это Шале им приказал?
— Он не приказывал. Он пришел с Морисом, а потом кое-что им рассказал.
— Что рассказал?
— Что Викарьос предатель, что он тебя обвел вокруг пальца, что ты с ним не расставался, что это опасно и что в один прекрасный день всех нас заложат.
