– Совершенно верно, сэр.
– А вы хорошо знаете, Дживс, для тети Агаты и того, кого она сочтет виновным, Лондон становится слишком тесен.
Я вскрыл второе письмо и пробежал его глазами.
– Ха! – сказал я.
– Сэр?
– Еще одно «Ха!», Дживс, однако на этот раз оно означает умеренное удивление. Это письмо от мисс Уикем.
– Вот как, сэр?
В голосе Дживса я почувствовал озабоченность, и для меня не было секретом, какой вопрос он сейчас себе задает: «Неужели мой молодой господин близок к тому, чтобы снова поскользнуться?» Видите ли, в свое время сердце Берти Вустера было до некоторой степени пленено этой самой Робертой Уикем, которая никогда не удостаивалась одобрения со стороны Дживса. Он считал ее ветреной, своевольной и опасной для людей и животных. И я обязан сказать, что события в известной мере подтвердили его точку зрения.
– Она хочет, чтобы я сегодня пригласил ее на обед.
– Вот как, сэр?
– А также двух ее друзей.
– Вот как, сэр?
– Сюда. К половине второго.
– Вот как, сэр?
Я почувствовал раздражение.
– Дживс, бросьте подражать попугаю, – сказал я, решительно взмахнув куском хлеба с маслом. – Какой смысл стоять тут и твердить «Вот как, сэр?»? Я знаю, что у вас на уме, и прямо заявляю – вы ошибаетесь. По отношению к мисс Уикем Бертрам Вустер холоден как сталь. Но не вижу, черт побери, причины отказывать ей в такой малости, как обед. Вустер может разлюбить, но он всегда сохраняет учтивость.
– Очень хорошо, сэр.
– В таком случае посвятите утро хлопотам и запасите снедь. В традициях старого короля Венцеслава[138]. Помните? «Принеси мне мясо и принеси мне птицу…»
– «Принеси мне мясо и принеси мне вина», сэр.
– Может, и так. Вам лучше знать. Да, Дживс, и еще фруктовый рулет.
– Сэр?
– Да, фруктовый рулет, и в нем как можно больше варенья. Мисс Уикем особо об этом упоминает. Загадочная история, верно?
– Чрезвычайно загадочная, сэр.
– Кроме того, устрицы, мороженое, горы шоколадных конфет с такой вязкой, скользкой начинкой. От одной мысли о них тошнит.
– Да, сэр.
– Вот и меня тоже. Но она этого хочет. Должно быть, сидит на особой диете. Ладно, что поделаешь! Позаботьтесь обо всем, Дживс, хорошо?
– Да, сэр.
– К половине второго.
– Хорошо, сэр.
– Благодарю вас, Дживс.
В половине первого я вывел Макинтоша в парк на утреннюю прогулку и, вернувшись минут через сорок, обнаружил, что в гостиной сидит Бобби Уикем, курит и болтает с Дживсом, который отвечает ей, по-моему, довольно сухо.
Думаю, я вам уже рассказывал о Бобби Уикем. Это та самая рыжеволосая девица, которая безжалостно опозорила меня в истории с Таппи Глоссопом и грелкой. Я тогда приехал к ним на Рождество в Скелдингс-Холл, это их имение в Хартфордшире. Мать Бобби, леди Уикем, пишет романы, которые, по-моему, хорошо раскупаются теми, кто любит сентиментальный вздор. Леди Уикем – внушительная особа, похожая на мою тетушку Агату. Бобби совсем другая, фигурка у нее – как у кинозвезды Клары Бау. Когда я вошел в гостиную, Бобби так сердечно со мной поздоровалась, что Дживс, который направлялся в буфетную, чтобы смешать коктейли, замер у двери и послал мне печальный, полный тревоги взгляд, каким мудрый старый отец предостерегает легкомысленного сына, увлеченного местной красоткой. Я кивнул Дживсу с таким видом, будто хотел сказать: «Холоден как сталь!» – и он выскользнул, предоставив мне играть роль радушного хозяина.
– Берти, ужасно мило с твоей стороны, что ты согласился угостить нас обедом, – сказала Бобби.
– Не бери в голову, старушка. Всегда тебе рад.
– Ты приготовил все, о чем я просила?
– Вся перечисленная тобой гадость лежит в буфетной. Послушай, с каких пор ты пристрастилась к фруктовому рулету?
– Берти, это не для меня. Должен прийти маленький мальчик.
– Что?!
– Берти, прости, пожалуйста, – сказала она, заметив мое волнение. – Мне понятны твои чувства, и я не собираюсь притворяться, будто не знаю, что этот мальчишка совсем не подарок. Даже не верится, что бывают такие дети. Но мне позарез надо к нему подлизаться, всячески его ублажить и вообще принять его как важного гостя, потому что все зависит только от него.
– В каком смысле?
– Сейчас объясню. Ты ведь знаешь маму?
– Чью маму?
– Мою.
– Ну конечно. Я думал, ты говоришь о матери этого ребенка.
– У него нет мамы. У него только папа – крупный театральный деятель из Америки. Я с ним познакомилась на днях на одной вечеринке.
– С папой?
– Ну да.
– Или с ребенком?
– Нет, с папой.
– Понятно. Пока все понятно. Валяй дальше.
– Ну вот, мама – моя мама – написала пьесу по одному из своих романов, и когда я познакомилась с этим папой – с театральным папой – и, между нами, он положил на меня глаз, я себе сказала: «А почему бы нет?»
– Что «почему бы нет»?
– Почему бы не подсунуть ему мамину пьесу.
– Ты говоришь о своей маме?
– Ну конечно, о своей. Не о его же. У него, как и у ребенка, тоже нет мамы.
– Наверное, это у них наследственное.
– Понимаешь, Берти, так уж получилось, что мама сейчас на меня ужасно сердится. Во-первых, я разбила автомобиль… ну и еще кое-что было. Вот я и подумала, что мне выпал шанс наладить отношения. Я поворковала с этим Блуменфелдом…
– Знакомая фамилия.
– Да, он крупный деятель у себя, в Америке. Сейчас приехал в Лондон узнать, нельзя ли тут купить стоящую пьесу. Ну вот, я с ним поворковала, а потом спрашиваю, не хочет ли он прослушать мамину пьесу. Он согласился, и я пригласила его на обед, чтобы прочитать ему эту пьесу.
– Ты собираешься читать ее здесь? – спросил я, бледнея.
– Да.
– О Господи!
– Я тебя понимаю, – сказала Бобби. – Конечно, это тоска зеленая. Но надеюсь, мне повезет. Все зависит от мальчишки. Видишь ли, этот Блуменфелд, непонятно почему, всегда полагается на его мнение. Наверное, считает, что интеллект среднего зрителя не выше, чем у этого ребенка, и…
Я издал слабый стон, и Дживс, который появился в дверях с коктейлями, бросил на меня страдальческий взгляд. Я вспомнил все.
– Дживс!
– Сэр?
– Помните, когда мы были в Нью-Йорке, отвратительный мальчишка по имени Блуменфелд буквально с грязью смешал Сирила Бассингтон-Бассингтона, который хотел поступить на сцену?
– Весьма живо, сэр.
– Ну так приготовьтесь. Он будет у нас обедать.
– Вот как, сэр?
– Рад, что вы отнеслись к моему сообщению с таким спокойствием. Я видел это исчадие ада всего несколько минут, и перспектива снова оказаться в его обществе вызывает у меня дрожь.
– Вот как, сэр?
– Хватит твердить «Вот как, сэр?». Вы видели этого монстра в действии и знаете, чего он стоит. Он сказал Сирилу Бассингтон-Бассингтону, человеку, которому даже не был представлен, что у него физиономия как у рыбины. Сразу же, едва только его увидел. Даю честное слово, что, если паршивец скажет мне, что у меня физиономия как у рыбины, я размозжу ему голову.
– Берти! – в волнении вскричала Бобби.
– Да, размозжу.
– Но ты погубишь все дело!
– И пусть. У нас, у Вустеров, есть гордость.
– Возможно, юный джентльмен не заметит, что у вас лицо как у рыбины, сэр, – сказал Дживс.
– М-м, это, конечно, меняет дело.
– Но мы не можем полагаться на счастливый случай, – сказала Бобби. – Скорее всего это будет первое, что он заметит.
– В таком случае, мисс, – сказал Дживс, – было бы разумнее, если бы мистер Вустер не присутствовал на обеде.
Я так и просиял. Как всегда, Дживс нашел выход.
– Но мистеру Блуменфелду это может показаться странным.
– Хорошо, можешь сказать ему, что я чудак. Скажи, что иногда на меня внезапно что-то находит, и тогда я не выношу общества людей. Придумай что хочешь.
– Но его это может оскорбить.
– Он еще больше оскорбится, если я двину его сыночку по зубам.
– Мне кажется, мисс, было бы целесообразно принять план, предложенный мной.
– Ладно уж, – сказала Бобби. – Тогда дуй побыстрей отсюда. Правда, мне хотелось, чтобы ты тоже слушал мамину пьесу и хохотал в нужных местах.
– Не думаю, что в пьесе будут такие места, – сказал я. И с этими словами в два прыжка выскочил в холл, схватил шляпу и рванул на улицу. В этот миг у подъезда остановился автомобиль, в котором сидели папаша Блуменфелд и его мерзкий отпрыск. Я понял, что мальчишка меня узнал, и сердце у меня ушло в пятки.
– Привет! – сказал он.
– Привет, – выдавил я.
– Куда это ты шпаришь? – спросило дитя.
– Хм-м, – буркнул я и припустил в открытые просторы.
Я пообедал в «Трутнях» в свое полное удовольствие, потом довольно долго сидел за кофе, покуривал сигареты. В четыре часа я решил, что можно, пожалуй, подумать о том, чтобы вернуться домой, но, не желая рисковать, я сначала позвонил Дживсу:
– Путь свободен, Дживс?
– Да, сэр.
– Младшего Блуменфелда поблизости не наблюдается?
– Нет, сэр.
