Янко Есенский - Демократы

— Господа! Не следует играть с огнем, как бы не обжечься.

«Поступило предложение не играть с огнем», — хотел было повторить за ним президент. Нагромождение предложений уже раздражало его. Он не стал больше ничего повторять и лишь толкнул Кияка, чтобы облегчить душу:

— Яно! Не играй с огнем!

— Прочтите все, что он пишет, — Мангора протянул письмо Клинчеку, — там всевозможные ужасы и чудовища, а не только мелкие паразиты.

— Я не играю, — с запозданием встрепенулся Кияк.

— Кто говорит, что вы играете? — недоуменно обернулся к нему Мангора.

Содержательная дискуссия тянулась еще около часа. Постановили, что помимо приютского врача наблюдение должен вести участковый врач, и не помешает, если иной раз в приют заглянет нотариус, чем не будет нарушено право надзора со стороны окружного врача и ответственного за здравоохранение, равно как и референта по здравоохранению и референта по социальным вопросам. На всякий случай послать комиссию из членов комитета и врачей, поскольку они единогласно опровергают содержащиеся в сигнале факты. В попечительский совет приюта следует послать двух членов комитета. Поскольку приют субсидирует край, он должен иметь информацию обо всем, касающемся приюта. Далее необходимо выяснить, кто писал клеветнические письма, и особенно тщательно проверить, не кроются ли тут интриги персонала против начальства или начальства против персонала, не стремится ли автор писем кого-нибудь подсидеть, занять чье-либо место, не продиктовано ли письмо местью. И действительно, не стоит играть с огнем. Поэтому просьба в газетах об этом не писать, чтобы не получилось, как бывало не раз, когда рассусоливалась в деталях всякая ерунда. С заседания комитета сор выносить нельзя. Что здесь родилось, здесь должно и умереть, неслучайно заседания комитета считаются закрытыми.

Мангора возразил:

— Закрытыми, но не тайными.

Эта тонкость вызвала к жизни новую дискуссию — как квалифицировать «закрытое» и «тайное». Единое мнение выработать не удалось. По предложению доктора Рубара вопрос был передан на разрешение юристу, профессору университета Врабцу.

Наконец президент смог поблагодарить Мангору за то, что он обратил внимание достопочтенного комитета на непорядки в приюте «Азил».

Раздался звонок на обед.

— Кто хочет выступить, прежде чем мы приступим к повестке дня?

Ни одна рука не поднялась.

— Перейдем к повестке дня… пункт двести тысяч девяносто восемь, триста сорок пять… Преграждение Слезного потока… Группа двенадцать. Раздел двадцать пять… Пан… государственный советник Трезвый.

Трезвый поднялся. Касса края была вывернута им наизнанку, из нее тотчас посыпались тысячи, десятки и сотни тысяч.

— Из-за одной вши два часа толочь воду в ступе! — не мог успокоиться президент.

— Вошь — тварь компанейская, — тихонько возразил ему доктор Кияк, — есть одна, найдется и другая. А где вши, там и люди. Напомни про вошь, и все начнут чесаться. Вы не обратили внимания, как все господа члены комитета ерзали и почесывались?

— Меня тоже что-то кусало… Вот и сейчас шевелится под поясом… Номер триста тысяч два, четыреста… Плотина на реке Нитре.

Докладчики менялись, поднимались и садились, как персонажи в опере «Святоплук»{122}, появляясь то на одном холме, то на другом. Мелодичным речитативом произносили они свои роли с неизменным рефреном: «Предлагается…» или «Не рекомендуется…». Ведущий солист запевал:

— Возражений нет?

Если ответом было молчание, он затягивал: «Представляется», или «Принимается», или «Одобряется». Почти ничего не было отвергнуто. Все шло гладко. Комитет был необыкновенно щедр, и лишь изредка кто-нибудь уточнял:

— Да ладно, дадим пять тысяч.

— Кто за пять?

Президент успевал только подытоживать:

— Большинство.

Если кто-нибудь из комитета сморщивал нос, следовал вопрос:

— Кто против?

И член комитета моментально расправлял морщины и прятал руки под стол.

— Ассигнуется пять тысяч.

Время приближалось к часу. Члены комитета из провинции спешили пообедать и уехать в половине третьего, чтобы на следующей неделе приехать снова на заседание собрания представителей, которое, по непроверенным слухам, должно было быть последним — после утверждения краевого бюджета его распускали в связи с подготовкой выборов в парламент, чтобы его члены могли целиком посвятить себя вербовке избирателей.

Докладчики, чувствуя, что комитет торопится, тоже заспешили.

Задержались еще ненадолго, выбирая помощников главного врача, и особенно — санитаров и истопников. Претендентов было много, почти каждый третий член комитета предлагал своего помощника главврача, санитара, истопника. Доктор Гомлочко раздавал восьмушки бумаги, писались и подсчитывались имена.

— Роздано двенадцать бюллетеней, — читал президент и, складывая бюллетени кучками, называл фамилии кандидатов — доктор Грюн, доктор Грюн, доктор Ахматов, доктор Ахматов, доктор Ахматов, доктор Бенцик, доктор Грюн, доктор Ахматов, доктор Бенцик, доктор Бенцик, доктор Бенцик, доктор Бенцик. Итак, доктор Грюн — один, два, три… доктор Ахматов — один, два, три, четыре… доктор Бенцик — один, два, три, четыре, пять… Пятью голосами избран доктор Бенцик…

А после голосования только и слышалось:

— Туристическое общество в Зволене… Ассигнуется три тысячи крон.

— Против никого?.. Принимается.

— Туристическое общество в Банской Быстрице — пять тысяч крон.

Президент уже не говорил «Кто против?», а только «Дальше!».

— Туристическое общество в Брезно-на-Гроне — две тысячи.

— Дальше!

— Туристическое общество в Ружомберке — пять тысяч.

Президент лишь громко глотнул воздух, словно хотел поторопить референта; это означало — «дальше».

— …ическое общество в Микулаше — три тысячи… Общество в Попраде — пять… Кежмарок — четыре, — сокращал и референт.

— Сколько там их у вас? — на мгновение остановил его президент.

— Двадцать восемь.

— Дальше!

— Стара Вес — три… Нова — четыре…

— Что Нова? Нова Баня или Нова Вес? Говорите хоть названия. — Этот галоп президента уже раздражал.

— Нова Вес. Туристическое общество в Новой Веси просит пособия. В своем заявлении…

— Да ладно, не надо, — раздались голоса, — сколько?

— Предлагается четыре тысячи.

— Чего четыре тысячи? — нервно перебил президент.

— Крон.

— Так и скажите… Толковей докладывайте, — посетовал, покосившись на соседа, доктор Кияк. — Болван.

Сбитый с толку докладчик докудахтал свой доклад и с надутым видом сел.

— Никак не угодишь, — заворчал он себе под нос.

Следующим на очереди было просвещение.

Поднялся пожилой господин, причесанный на косой пробор, и заговорил неторопливым тенорком. Пенсне на его носу сидело боком и подрагивало, готовое свалиться. Оратор то и дело поправлял его, прижимая к переносице.

«Чего он нового пенсне себе не купит?!» — опять вспылил президент.

Просьбы нескольких школ об ассигнованиях на строительство были удовлетворены без возражений. Все обошлось благополучно и для национальных просветительных учреждений. Музеи встретили поддержку. Только при упоминании о монастырской гимназии социалист Малерник замахал руками, словно отгоняя назойливую муху. Сидевший неподалеку Корень насмешливо спросил его из-за спины Мангоры:

— Не нравится?

— Нравится, — отрезал Малерник. — Я бы еще шесть тысяч добавил, лишь бы покончить с этим.

— С чем — с заседанием или с гимназией? — ехидно вмешался в разговор Мангора.

— С тем и с другим, — буркнул Малерник.

Президент посмотрел в их сторону.

— Просите слова?

Они затихли.

Никто не протестовал против пособий — на доисторические, исторические, археологические, естествоведческие, астрономические, этнографические, языковедческие, технические, художественные и прочие изыскания. Гладко прошла и кампания против глистов и древесного вредителя — жука-короеда обыкновенного. Никто не придрался ни к «Просветительному обществу», ни к «Сельскохозяйственному просвещению», ни к «Социалистической академии»{123}, ни к «Клерикальной культуре», ни к «Обществу культурных связей с СССР», ни к «Клубу искусств и наук», ни к обществам всевозможных писателей второго, третьего и четвертого поколений. Каждому безропотно выделяли кусок… Не пикнул и Петрович.

И все же!

Когда докладчик неуверенно, сквозь сжатые зубы процедил: «Национальная академия…», член комитета Клинчек повел ушами, словно заяц на капустных грядках, вытянул руки ладонями вперед, будто отгонял сатану, и прервал этим доклад; затем он встал, пригладил помятый сзади длинный пиджак и серьезным басом отрезал: