И тут Сиддхартху осенила догадка, он понял, почему, будучи брахманом, а затем аскетом, так и не смог одолеть это Я: слишком много знания, слишком много священных стихов, слишком много правил, по которым совершались жертвенные обряды, слишком много самоистязания, слишком много деяний и рвения — вот что мешало ему достичь цели. Он всегда был полон высокомерия, всегда самый умный, самый усердный, всегда на шаг впереди других, всегда вооруженный знанием, всегда поглощенный заботой о духе, всегда жрец или мыслитель. В это жречество, в это высокомерие, в эту духовность и забилось его Я, надежно укрылось там и росло, в то время как он полагал, что убивает его постом и суровым покаянием. Теперь он понял это и понял, что тайный голос был прав: ни один учитель никогда не смог бы избавить его от этого Я. Поэтому и пришлось ему отправиться в мир, растрачивать себя на удовольствия и власть, на женщин и золото, стать торговцем, игроком в кости, пьяницей и стяжателем, пока не умерли в нем жрец и саман. Поэтому и должен был он изнывать под бременем тех уродливых, страшных лет, терпеть отвращение, пустоту и бессмысленность своей убогой, загубленной жизни, до конца, до горького отчаяния, пока не пробил час смерти и для сластолюбца Сиддхартхи, для стяжателя Сиддхартхи. Он умер, вместо него у реки проснулся новый Сиддхартха. И ему суждено состариться, и ему суждено однажды умереть, смертен был Сиддхартха, преходящ, как и всякая форма. Но сегодня он был молод, сегодня он был ребенком, этот новый Сиддхартха, и был полон радости.
Вот о чем думал он, с улыбкой прислушиваясь к своему желудку, с благодарностью внимая жужжанию пчел. Весело глядел он на спешащий мимо поток, ни одна река не нравилась ему так, как эта, никогда еще песнь-притча движущейся воды не казалась ему столь величественной и прекрасной. Река словно хотела сказать ему что-то важное, что-то, чего он еще не знал, но обязательно должен был узнать. В этой реке он хотел утопиться, в ней утонул сегодня старый, уставший, отчаявшийся Сиддхартха. А новый Сиддхартха чувствовал глубокую любовь к этому неутомимому потоку и решил, что не станет торопиться вновь покидать его.
«Я останусь у этой реки, — думал Сиддхартха, — это та самая река, которую я пересек однажды на пути к людям, похожим на детей; добрый перевозчик доставил меня на этот берег, к нему я и отправлюсь: от его хижины повел меня когда-то мой путь в новую жизнь, и теперь, когда эта жизнь, состарившись, умерла, — пусть и мой сегодняшний путь, моя сегодняшняя, новая жизнь возьмет начало в той хижине».
Он с нежностью смотрел на реку, погрузив взор в ее прозрачную зелень, вслушиваясь в ее хрустально-звонкий голос, в ее загадочную мелодию. Он видел, как из глубины поднимались крупные жемчужины — воздушные пузыри — и беззвучно плясали на поверхности, отражая небесную синеву. Тысячами глаз — зеленых, белых, хрустальных, небесно-голубых — смотрела на него река. Как он любил эту реку, как ласкала она его взор, как он был ей благодарен! В своем сердце он вновь слышал Голос, который так долго молчал. И Голос говорил ему: «Люби эту воду! Останься с ней! Учись у нее!» О да, он будет учиться у нее, он будет внимать ей! Кто сумеет понять эту воду, разгадать ее тайны, тот сумеет — так казалось ему — понять и многое другое, разгадать многие тайны — все тайны.
Но из множества тайн этой реки он видел сегодня лишь одну, которая смутила его душу. Он видел: эта вода все течет и течет, постоянно течет и все же остается на месте, не покидает своего русла, всегда, во все времена одна и та же и каждый миг — другая, новая! О, кто сможет это понять, постичь! Ему это было не под силу, он услышал лишь, как шевельнулось в нем некое предчувствие, далекое воспоминание, отзвук божественных голосов.
Сиддхартха поднялся, голод, терзавший его желудок, становился невыносимым. Захваченный своими чувствами и мыслями, он отправился дальше, против течения, вверх по тропе, ведущей вдоль берега, прислушиваясь к плеску воды и злобному ворчанию своего желудка.
Когда он достиг переправы, то увидел у берега лодку, а в ней того самого перевозчика, который однажды перевез через реку молодого самана. Сиддхартха сразу же узнал его, хотя тот очень постарел.
— Не перевезешь ли ты меня на тот берег? — спросил он его.
Перевозчик, удивленный тем, что такой знатный господин путешествует пешком и без спутников, пригласил его в лодку и оттолкнулся веслом от берега.
— Славную жизнь избрал ты себе, — заговорил Сиддхартха. — Прекрасно, должно быть, каждый день видеть эту реку, жить возле нее и плавать по ней.
Перевозчик, ловко управлявшийся с веслом, улыбнулся:
— Все так, как ты говоришь, господин. Это и в самом деле прекрасно. Но разве не прекрасна и всякая другая жизнь, всякая другая работа?
— Должно быть, ты прав. Однако мне больше нравится твоя жизнь и твоя работа.
— Ах, она скоро наскучила бы тебе. Она не для людей в дорогом платье.
Сиддхартха рассмеялся:
— Ты не первый сегодня, кого смутило мое платье, в ком оно возбудило подозрение. Не хочешь ли ты, перевозчик, принять от меня это платье, которое мне в тягость? Ибо у меня нет денег, чтобы заплатить тебе.
— Господин шутит, — рассмеялся перевозчик.
— Я не шучу, друг. Однажды ты уже перевез меня через реку на твоем плоту, не требуя платы. Так окажи мне и сегодня эту милость, но возьми взамен мое платье.
— Не хочет ли господин сказать, что станет путешествовать без платья?
— Сказать по совести, у меня больше нет никакой охоты путешествовать. Гораздо охотнее я просил бы тебя, перевозчик, дать мне какой-нибудь старый фартук и позволить мне остаться с тобой твоим помощником, а еще лучше твоим учеником, ибо я должен сперва научиться управлять лодкой.
Долго смотрел перевозчик на знатного незнакомца, стараясь понять, что кроется за его словами, а может быть, припоминая что-то.
— Теперь я узнаю тебя, — сказал он наконец. — Однажды ты спал в моей хижине, давно, лет двадцать тому назад, а потом я перевез тебя через реку, и мы расстались как добрые друзья. Но разве ты не был тогда саманом? Не могу припомнить твоего имени.
— Меня зовут Сиддхартха, и я был саманом, когда мы виделись в последний раз.
— Что ж, добро пожаловать, Сиддхартха. Меня зовут Васудева, и я надеюсь, что ты и сегодня будешь моим гостем и проведешь ночь в моей хижине и расскажешь мне, откуда идешь и почему твое красивое платье стало тебе в тягость.
Они добрались до середины реки, и Васудева, борясь с течением, сильнее налег на весло. Он работал спокойно, его сильные руки крепко сжимали весло, взгляд его был устремлен вперед, на нос лодки. Сиддхартха сидел и смотрел на него, и ему вспомнилось, как в его сердце однажды, в последний день подвижничества, зародилась любовь к этому человеку. Он с благодарностью принял приглашение Васудевы. Когда они пристали к берегу, он помог ему привязать лодку к колышку, после чего перевозчик пригласил его в свою хижину, дал ему хлеба и воды, и Сиддхартха с радостью принялся за еду, а затем с радостью отведал и плодов мангового дерева, которыми его угостил Васудева.
Потом, на закате, они уселись на лежащее у берега бревно, и Сиддхартха поведал перевозчику о своих родителях и о своей жизни, изобразив ее такою, какой она сегодня, в тот миг отчаяния, предстала перед его мысленным взором. Рассказ его длился до поздней ночи.
Васудева слушал очень внимательно. Он словно впитывал душою все, что слышал: отчий дом и родину Сиддхартхи, детство и юность, бесконечные упражнения и поиски, все радости и беды. Это было одной из главных добродетелей перевозчика: он умел слушать. Слушать так, как это умеют лишь очень немногие. И хотя Васудева не проронил ни слова, рассказчик чувствовал, как тот впускает в свою душу его слова — безмолвно, открыто, терпеливо и бережно, стараясь не упустить ни одного из них, не понукая и не держа наготове упрек или похвалу, а просто слушая. Сиддхартха с удивлением понял, какое это счастье — довериться такому слушателю, погрузить в его сердце свою собственную жизнь, свои тревоги и раздумья, свои страдания.
Когда рассказ Сиддхартхи уже близился к концу, когда он заговорил о дереве у реки и о своем глубочайшем падении, о священном слове «Аум» и о том, как, проснувшись, он обнаружил в себе небывалую любовь к этой реке, перевозчик стал слушать с удвоенным вниманием, со смеженными глазами, весь без остатка отдавшись тому, что слышал.
Но вот Сиддхартха умолк, и наступила долгая тишина. Васудева первым нарушил ее, молвив:
— Все так, как я думал. Река говорила с тобой. Она стала тебе другом, и она говорит с тобою. Это хорошо. Это очень хорошо. Оставайся со мной, Сиддхартха, друг мой. Когда-то у меня была жена, ее ложе было рядом с моим, но она уже давно умерла, и я давно живу один. Оставайся со мной, места и пищи хватит для двоих.
