— Первая старшая карта — десятка, — промолвил четвертый. — Это такие письма, в которых люди сообщают друг другу что-нибудь новое, интересное.
— Вторая крупная карта — валет, или хлап, — сказал пятый. — Это те письма, что пишутся между добрыми друзьями.
— Третья старшая карта — дама, — произнес шестой. — Такое письмо человек посылает другому, чтобы ему приятное сделать.
— Четвертая старшая карта — король, — сказал седьмой. Это такое письмо, в котором выражена любовь.
— А самая старшая карта — туз, — докончил восьмой старичок. — Это такое письмо, когда человек отдает другому все свое сердце. Эта карта все остальные бьет, над всеми козырйтся. К вашему сведению, господин Колбаба, это такие письма, которые мать ребенку своему пишет либо один человек другому, которого он любит больше жизни.
— Ага, — промолвил г-н Колбаба. — Но в таком случае позвольте спросить: как же вы узнаете, что во всех этих письмах написано? Ежели вы их вскрываете, судари мои, это никуда не годится! Этого, милые, нельзя делать. Разве можно нарушать тайну переписки? Я тогда, негодники вы этакие, в полицию сообщу. Это ведь страшный грех — чужие письма распечатывать!
— Про это, господии Колбаба, нам хорошо известно, — сказал первый домовик. — Да мы, голубчик, ощупью сквозь запечатанный конверт узнаем, какое там письмо. Равнодушное — на ощупь холодное, а чем больше в нем любви, тем письмецо теплее.
— А стоит нам, домовым, запечатанное письмо на лоб себе положить, — прибавил второй, — так мы вам от слова до слова скажем, про что там написано.
— Это дело другое, — сказал г-н Колбаба. — Но уж коли мы с вами здесь собрались, хочется мне вас кое о чем расспросить. Конечно, ежели позволите…
— От вас, господин Колбаба, секретов нет, — ответил третий домовой. — Спрашивайте, о чем хотите.
— Мне любопытно знать: что домовые кушают?
— Это как кто, — сказал четвертый карлик. — Мы, домовые, живущие в разных учреждениях, питаемся, как тараканы, тем, что вы, люди, роняете: крошку хлеба там, либо кусочек булочки. Ну, сами понимаете, господин Колбаба: у вас, людей, не так-то уж много изо рта сыплется.
— А нам, домовым почтовой конторы, неплохо живется, сказал пятый карлик. — Мы варим иногда телеграфные ленты; получается вроде лапши, и мы ее почтовым клейстером смазываем. Только этот клейстер должен быть из декстрина.
— А то марки облизываем, — добавил шестой. — Это вкусно, только бороду склеивает.
— Но больше всего мы любим крошки, — заметил седьмой. Вот почему, господин Колбаба, в учреждениях редко крошки с мусором выметают: после нас их почти не остается.
— И еще позвольте спросить: где же вы спите? — промолвил г-н Колбаба.
— Этого, господин Колбаба, мы вам не скажем, — возразил восьмой старичок. — Ежели люди узнают, где мы, домовые, живем, они нас оттуда выметут. Нет, нет, этого вы знать не должны.
"Ну, не хотите говорить, не надо, — подумал Колбаба. — А я все-таки подсмотрю, куда вы пойдете спать".
Сел он опять к печке и стал внимательно следить.
Но так уютно устроился, что начали у него веки слипаться, и не успел он досчитать до пяти — уснул как убитый и проспал до самого утра.
О том, что он видел, г-н Колбаба никому не стал рассказывать, потому что, вы сами понимаете, на почте ведь нельзя ночевать. А только с тех пор стал он людям письма разносить охотней. "Вот это письмо, — говорил он себе, — теплое, а это вот прямо греет — такое горячее: наверно, какая-нибудь мамаша писала".
Как-то раз стал г-н Колбаба письма разбирать, которые из почтового ящика вытащил, чтобы по адресам их разнести.
— Это что ж такое? — вдруг удивился он. — Письмо запечатанное, а ни адреса, ни марки на нем нету.
— Да, — говорит почтмейстер. — Опять кто-то опустил в ящик письмо без адреса.
Случился в это время на почте один господин, посылавший матери своей письмо заказное. Услыхал, что они говорят, и давай того человека ругать.
— Это, — говорит, — какой-то чурбан, идиот, осел, ротозей, олух, болван, растяпа. Ну где это видано: посылать письмо без адреса!
— Никак нет, сударь, — возразил почтмейстер. — Таких писем за год целая куча набирается. Вы не поверите, сударь, до чего люди рассеянны бывают. Написал письмо и сломя голову на почту; а не думает о том, что адрес забыл написать. Право, сударь, это чаще бывает, чем вы полагаете.
— Да неужто? — удивился господин. — И что же вы с такими письмами делаете?
— Оставляем лежать на почте, сударь, — ответил почтмейстер. — Потому что не можем адресату вручить.
Между тем г-н Колбаба вертел письмо без адреса в руках, бурча:
— Господин почтмейстер, письмо такое горячее. Видно, от души написано. Надо бы вручить его по принадлежности.
— Раз адреса нет, оставить, и дело с концом, — возразил почтмейстер.
— Может, вам бы распечатать его и посмотреть, кто отправитель? — посоветовал господин.
— Это не выйдет, сударь, — строго возразил почтмейстер. Такого нарушения тайны корреспонденции допускать никак нельзя.
И вопрос был исчерпан.
Но когда господин ушел, г-н Колбаба обратился к почтмейстеру с такими словами:
— Простите за смелость, господин почтмейстер, но насчет этого письма нам, может быть, дал бы полезный совет кто-нибудь из здешних почтовых домовых,
И рассказал о том, что однажды ночью сам видел, как тут хозяйничала почтовая нечисть, которая умеет читать письма, не распечатывая.
Подумал почтмейстер и говорит:
— Ладно, черт возьми. Куда ни шло, попробуйте, господин Колбаба. Ежели кто из господ домовых скажет, что в этом запечатанном письме написано, может, мы узнаем, и к кому оно.
Велел г-н Колбаба запереть его на ночь в конторе и стал ждать. Близко к полуночи слышит он топ-топтоп по полу — будто мыши бегают. И видит опять: домовые письма разбирают, посылки взвешивают, деньги считают, телеграммы выстукивают. А покончив с этими делами, сели рядом на пол и, взявши в руки письма, в марьяж играть стали.
Тут г-н Колбаба их окликнул:
— …брый вечер, господа человечки!
— А, господин Колбаба! — отозвался старший человечек. Идите опять с нами в карты играть.
Господин Колбаба не заставил себя просить дважды — сел к ним на пол.
— Хожу, — оказал первый домовой и положил свою карту на землю.
— Крою, — промолвил второй.
— Бью, — отозвался третий.
Пришла очередь г-н Колбабы, и он положил то самое письмо на три остальные.
— Ваша взяла, господин Колбаба, — сказал первый чертяка. — Вы ходили самой крупной картой: тузом червей.
— Прошу прощения, — возразил г-н Колбаба, — но вы уверены, что моя карта такая крупная?
— Конечно! — ответил домовой. — Ведь это письмецо парня к девушке, которую он любит больше жизни.
— Не может быть, — нарочно не согласился г-н Колбаба.
— Именно так, — твердо возразил карлик. — Ежели не верите, давайте прочту.
Взял он письмо, прислонил ко лбу, закрыл глаза и стал читать:
— "Ненаглядная моя Марженка, пышу я тебе…" Орфографическая ошибка! — заметил он. — Тут надо и, а не ы… что получил место шофера так ежли хочишь можно справлять сватьбу напиши мне ежели еще меня любишь пыши скорей твой верный Францик".
— Очень вам благодарен, господин домовой, — сказал г-н Колбаба. — Это-то мне и надо было знать. Большое спасибо.
— Не за что, — ответил мужичок с ноготок. — Но имейте в виду: там восемь орфографических ошибок. Этот Францик не особенно много вынес из школы.
— Хотелось бы мне знать: какая же это Марженка и какой Францик? — пробормотал г-н Колбаба.
— Тут не могу помочь, господин Колбаба, — сказал крохотный человечек. — На этот счет ничего не сказано.
Утром г-н Колбаба доложил почтмейстеру, что письмо написано каким-то шофером Франциком какой-то барышне Марженке, на которой этот самый Францик хочет жениться.
— Боже мой, — воскликнул почтмейстер. — Это же страшно важное письмо! Необходимо вручить его барышне.
— Я бы это письмецо мигом доставил, — сказал г-н Колбаба. — Только бы знать, какая у этой барышни Марженки фамилия и в каком городе, на какой улице, под каким номером дом, в котором она живет.
— Это всякий сумел бы, господин Колбаба, — возразил почтмейстер. — Для этого не надо быть почтальоном. А хорошо бы, несмотря ни на что, это письмо ей доставить.
— Ладно, господин почтмейстер, — воскликнул г-н Колбаба. — Буду эту адресатку искать, хоть бы целый год бегать пришлось и весь мир обойти.
Сказав так, повесил он через плечо почтовую сумку с тем письмом да хлеба краюхой и пошел на розыски.
Ходил-ходил, всюду спрашивая, не живет ли тут барышня такая, Марженкой звать, которая письмецо от одного шофера, по имени Францик, ждет. Прошел всю Литомержицкую и Лоунскую область, и Раковницкий край, и Пльзенскую и Домажлицкую область, Писек, и Будейовицкую, и Пршелоучскую, и Таборскую, и Чаславскую область, и Градецкий уезд, и Ический округ, и Болеславскую область. Был в Кутной Горе, Литомышле, Тршебони, Воднянах, Сущице, Пршибраме, Кладне и Млада Болеславе, и в Вотице, и в Трутнове, и в Соботке, и в Турнове, и в Сланом, и в Пелгржимове, и в Добрушке, и в Упице, и в Гронове, и у Семи Халуп; и на Кракорке был, и в Залесье, — ну, словом, всюду. И всюду расспрашивал насчет барышни Марженки. И барышень этих Марженок в Чехии пропасть оказалось: общим числом четыреста девять тысяч девятьсот восемьдесят.
