— Ярдом?
— Консультируются, знаете… По особо важным делам.
— О!
— Что поделаешь, они — не всесильны. Простые дела — убийство там, кражи, поджоги — вполне в их возможностях, но если дойдет до… вы понимаете…
— Я бы понял, если б знал, о чем речь.
— Да? Хорошо, речь идет о том, чтобы познакомиться с неким Мерфи. Сыщика — их сыщика — он почует издалека. Но вы… Типичный американец, слоняющийся по Лондону. Кому-кому, а вам удастся его обдурить.
— Зачем его дурить? Кто он?
— Откройте дверь, — прошептал Перси.
— Какую?
— Эту.
— Ах, эту!
Бифф послушно открыл дверь и постоял, дожидаясь инструкций, но Перси показал жестом: «Закройте. Идите сюда».
— Итак, вы спросили, кто он, — начал сыщик. — По его словам, вольный газетчик, но мы-то знаем, что он — агент одной недружественной державы. Называть ее не будем.
— Не будем?
— Нет. Опять же, по его словам, фамилия его — Мерфи, но мы предполагаем, что она скорее оканчивается на «…ский» или, скажем, «…вич». Возможно и «…офф».
— Русский?
— Вы умны. Итак, Ярд хочет узнать, что он замышляет. Что-то он замышляет, тут спора нет, но что? Это выведаете вы. Вечера он проводит на Флит-стрит, в «Розе и короне». Мы с ним знакомы, я вас представлю — и покину.
— А я все выведаю?
— Вот именно.
Бифф помолчал.
— Можно спросить? — решился он. — Эти шпионы — очень сдержанные. Во всяком случае, судя по книгам.
Перси снова позволил себе ту ужасную улыбку, которая придавала ему сходство с персонажами триллеров.
— К этому мы и подходим, — отвечал он. — Придется его напоить.
— Тогда и я буду пить!
— Конечно. О расходах не беспокойтесь, сейчас я вручу вам десять фунтов. Загляните завтра, вас будут ждать еще сорок.
Бифф глубоко вздохнул, как бы слыша шорох бумажек. Но пред его мысленным взором встало лицо Линды.
— Простите… — начал он, собираясь героически отказаться; и тут раздался звонок.
— Вас, — сказал Перси Пилбем.
— Бифф? — сказал телефон.
— А, Джерри!
— Слушай, у меня плохие новости. Сейчас звонила твоя Линда.
— Хотела со мной поговорить?
— Ну, как бы и говорила. Она не дала мне объяснить, обращалась — к тебе. Понимаешь, она видела тебя с блондинкой.
— А, черт!
— Когда она решила отдышаться, я сказал, что это — я, и дал телефон «Аргуса». Спросила, что поделаешь! Так что, жди.
— О, Господи!
— Думай побыстрей, надо ей как-то объяснить. Пока, желаю удачи.
— Неприятности? — спросил Перси Пилбем, и снова раздался звонок.
Кроме «Здравствуй, дорогая», Биффу не пришлось сказать ничего. Женщины славятся тем, что, говоря по телефону, не дают вставить слова. Наблюдательный Перси заметил, как у Биффа отвисла челюсть и появился ужас в глазах. Обзаведись сыщик сердцем, оно бы болело за страдальца. Собственно, и он знал, что такое женский крик.
Но дело — это дело, и он был рад, когда, проблеяв «Послушай! Нет, послушай!», «Линда, Линда», Бифф положил трубку.
— Ну как, — спросил он, — берете работу?
Бифф очнулся и поморгал, как боксер, которого стукнули по носу. Прикинув, стоит ли плакать на плече у прыщавого субъекта, который накручивает ус на орудие письма, он решил, что не стоит. Лицо его стало суровым. Такими бывают лица у тех, чье сердце разбито на куски, зато им уже не надо потакать женским капризам. Шпион? Да пожалуйста! Пить? Да что угодно, хоть виски, хоть джин. Или, скажем, bourbon.[58]
— Беру, — отвечал он и достойно вышел, а Перси (по темноте своей не вспомнивший Аластора, о котором писал Шелли[59]) вернулся к текущим делам. Когда сыщик проглядывал фотокопии писем, призванных разрушить союз м-сс Босток (Грин-стрит, Лондон) и м-ра Бостока (прож. там же), ему явилась мысль. Он снял трубку, набрал телефон Тилбери и сказал:
— Гвен?
— А, Перси!
— Слушай, ты видишься с этим Кристофером?
— Вижусь. Сейчас были в кафе. А что?
— Дай ему под зад.
— Он миллионер!
— Ничего подобного.
— В каком смысле?
— А вот, слушай.
Приспособившись к низшим видам интеллекта, он рассказал все, ничего не упустил.
— Так что, гони в шею, — заключил он. — Тилбери, и только Тилбери.
— Ух ты! — вскричала прекрасная Гвендолен. — Спасибо, что сказал.
1Обосновавшись на ночь в скромной гостинице и собираясь посетить наутро Хэлси-чамберс, 3, Кэй размышляла о Генри, а точнее — о его матери, вдове сэра Хьюберта Блейк-Сомерсета.
Встреча их была неприятной. В сущности, может ли быть приятной встреча пожилой дамы, которая в свое время разделяла судьбу колониального губернатора, и молодой американки, которая живет в Париже? Леди Блейк-Сомерсет, воспитанная на «Трильби», не признавала за жительницами Парижа никакой респектабельности, и очарование, сразившее Джерри Шусмита, пропало втуне. Вела она себя в точности, как та особа из песенки, которая, знакомясь с невестой сына, говорила: «О, бедный, бедный Джон!» Словом, думая о ней, Кэй невесело хмурилась.
Прошло это лишь тогда, когда, позвонив в квартиру 3, она увидела Джерри. Снова взлетело у нее сердце, и ей показалось, что она пришла домой.
— Привет, — сказала она. — Вот и я. Почему вы так смотрите? Не ждали?
Джерри смотрел так, а не иначе, поскольку ощутил что-то вроде удара по голове. Пока он приходил в себя, Кэй прибавила:
— Если хотите, я уйду.
— Господи, что вы говорите! — воскликнул он. — Прошу, прошу. Как вам тут нравится?
Кэй вошла и осмотрелась.
— Уютно, — сказала она. — Казалось бы, два холостяка должны устроить беспорядок, но нет, уютно. А где Бифф?
— Наверное, спит. Не выходил.
— Лентяй собачий!
— Благодарите Бога, что он спит.
— Почему это?
— Он бы проклял вас братским проклятием. Когда я сказал про картину, он разволновался.
— Разве я не права?
— Правы, правы. Сколько она стоит?
— Тысяч десять.
— Ну, вот! Можно ему столько иметь?
— Ни в коем случае.
— Вот именно.
— Какой вы разумный, трезвый человек!
— Не говорите мне гадостей.
— Это комплимент. Если бы вы знали, что за подонки водятся с ним в Париже, вы бы поняли. Приведет, скажет: «Это Жюль», или там «Гастон» — и все, не выкуришь. Я вообще не вижу приличных людей, кроме наших, в газете и, конечно, Генри. Ой! Мои ушки и усики![60]
— Что случилось?
— Я сегодня с ним обедаю.
Джерри сам надеялся с ней пообедать и сказал без должного пыла:
— Успеете, еще рано.
— Да он в Париже! Он не знает, что я уехала. Мы должны обедать с его мамой.
— У него есть мама?
— И какая!
— Мне кажется, она вам не очень приятна.
— Как и я — ей.
— Видимо, она ненормальная.
— Нет, что мне делать? Что я скажу?
— Что у вас выпадение памяти. А зачем вообще объяснять?
— Он рассердится.
— Навряд ли. Холодно удивится, не больше.
— Может быть, может быть… Поговорим лучше о вас. Почему вы дома? Сержант говорил секретарю, что вы служите.
— Меня выгнали.
— Ой, простите!
— Ничего, противная была служба.
— Кто же вас выгнал?
— Сам лорд Тилбери.
— Кажется, он — дядя Линды.
— И хозяин «Мамонта», где издается моя газетка.
— Надеюсь, он сломает ногу. А, вот!
— Что такое?
— Я скажу Генри, что меня срочно послали из газеты.
— Не очень убедительно.
— Да, не очень. Генри это примет… ну, холодно.
— Он все принимает холодно. Читали Роберта Сервиса?
— Как-то не довелось.
— Он писал о Юконе.
— Это я знаю.
— Если ему верить, там снег, лед и мороз. Самое место для вашего Сомерсета.
Кэй посмотрела на него.
— По-моему, — сказала она, — Генри вам не нравится.
— Вы правы. Я — не эскимос.
— В посольстве его очень ценят.
— Откуда вы знаете?
— От него. Когда-нибудь он будет послом.
— Не дай Бог, а то начнется третья мировая война. Нет, как вы можете думать о таком браке? Лучше просто залезть в холодильник.
— Мистер Шу-Смит, я его люблю.
— Ну, прямо!
— Что, что? Не надо так говорить.
— А вы не говорите всякую чушь. Люблю! Этот ходячий труп со стеклянными глазами!
— Перестаньте!
— Ни за что. Я имею полное право высказывать свое мнение.
Кэй вздохнула.
— Вот мы и поссорились! Нельзя же так, Шу-Смит. Если б не моя тонкость, я бы обиделась. Зачем вы лезете в мои дела?
— Затем. Какие женихи?! Вы выйдете за меня, мы же созданы друг для друга. Вспомните, как мы плыли на этом корабле. Родственные души! А тут какие-то Генри… Прямо не знаешь, смеяться или плакать. Слава Богу, я появился вовремя. Бифф правильно сказал…
