— Идет! Теперь я непременно одержу победу. — И я опять нарочно плохо играл, чтобы, как обычно, проиграть.
— Ну, что? Досадно, наверно, что проиграли ребенку? Нет, что ни говорите, а вам меня не обыграть! Каково? Взрослый тридцатилетний мужчина, а не может обыграть восемнадцатилетнюю девочку… Дзёдзи-сан совсем не умеет играть! — говорила она и, постепенно теряя всякую сдержанность, заявляла: — Возраст тут ни при чем, нужно иметь голову на плечах! — Или: — Если башка не варит, как ни плачь, ничего не добьешься! — И громко смеялась своим обычным нахальным смехом.
Результат, однако, получился прескверный. Сначала я хотел всячески угодить Наоми, по крайней мере, таковы были мои намерения. Но по мере того как это повторялось изо дня в день, у Наоми и в самом деле появилась уверенность в себе, и теперь уже, как я ни старался, я и впрямь не мог ее обыграть.
Победа достигается не только умом, важную роль играет сила духа, заложенная в нас, иными словами, все дело в животном электричестве. Тем более при азартной игре Наоми мобилизовывала всю свою энергию, с самого начала была начеку, потому я всегда терпел поражение.
— Без денег играть неинтересно, давайте сделаем ставки, — окончательно вошла во вкус Наоми и уже не хотела играть без денег. Чем выше бывали ставки, тем больше я проигрывал. Хотя у Наоми совсем не было денег, она то и дело по собственному почину произвольно повышала ставки — десять сэн, двадцать сэн — и таким образом добывала себе деньги на карманные расходы.
— Ах, когда я накоплю тридцать иен, я смогу купить себе то кимоно… Давайте опять сыграем в карты! — говорила Наоми, вызывая меня на поединок. Случалось все же, что игра кончалась не в ее пользу. Тогда она прибегала к разным уловкам, стремясь во что бы то ни стало, любой ценой завладеть «банком». Для этого, садясь за карты, она почти всегда с нарочитой небрежностью набрасывала халатик. Если ей не везло, она садилась ко мне на колени, гладила меня по щеке, щипала за уголки губ, раскрывала ворот, выставляла ноги, одним словом, всячески старалась очаровать меня, и я поистине был не в силах противостоять этим уловкам. Наконец, она пускала в ход последнее средство — об этом, быть может, не следует здесь писать, — у меня темнело в глазах, и было уже не до игры.
— Что ты делаешь?… Наоми-тян, хитрая!
— Ничего я не хитрая, это просто такой прием…
Все уплывало вдаль, покрывалось смутной завесой, сквозь нее слышался только голос Наоми и виднелось ее дразнящее лицо. Это лицо со странной улыбкой в уголках губ…
— Хитрая, хитрая, разве в карточной игре существуют такие приемы?
— Конечно! Когда женщина играет с мужчиной, она может пускать в ход разные чары. Я сама видела… В детстве я видела, к каким способам прибегала старшая сестра, когда играла в карты с мужчинами!
Наверное, вот так же Клеопатра одержала верх над Антонием. Он не мог сопротивляться и в конце концов оказался полностью в ее власти. Очень хорошо внушить любимой женщине уверенность в себе, но в результате сам теряешь власть над собой. И коль скоро это произошло, нелегко побороть в женщине сознание собственного превосходства над мужчиной. Отсюда — все несчастья, которых совсем не ждешь.
Это случилось жарким октябрьским вечером. Наоми как раз исполнилось тогда восемнадцать лет. Освободившись от службы на час раньше и возвратясь в Омори, я неожиданно увидел в саду незнакомого юношу, разговаривавшего с Наоми. Юноша был одних лет с ней, может быть, на год старше. На нем было кимоно с черным рисунком на белом фоне, на голове — шляпа на манер янки, соломенная, с нарядной лентой. В руках он держал стек, слегка ударяя им по кончикам своих гэта. Лицо красноватое, густые брови. Черты лица неплохие, вот только портило его то, что он был угреват, Наоми сидела на корточках, за клумбой. Из-за цинний и канн смутно виднелся только ее профиль и волосы.
— Ну, пока… — сказал он Наоми, заметив меня, снял шляпу и, распрощавшись с ней коротким поклоном, сразу же быстро направился к воротам.
— До свиданья, — ответила Наоми, тоже поднявшись. Проходя мимо меня, он слегка коснулся шляпы рукой и удалился.
Эта сцена показалась мне странной.
— Кто это? — спросил я скорее с легким любопытством, чем с ревностью.
— Это мой приятель, Хамада-сан.
— Когда же ты успела с ним подружиться?
— Давно уже. Он тоже ходит в Исараго учиться петь. Лицо у него некрасивое, все в прыщах, но поет он чудесно, у него прекрасный баритон. Недавно мы вместе пели в квартете, на музыкальном вечере.
Упоминание о прыщеватом лице, вовсе не обязательное, внезапно показалось мне подозрительным, и я взглянул ей прямо в глаза, но она спокойно выдержала мой взгляд.
— Он часто заходит к тебе?
— Нет, сегодня в первый раз. Сказал, что был тут неподалеку, оттого и зашел. Он говорил, что собирается организовать клуб салонных танцев и советует мне тоже обязательно записаться.
По правде сказать, все это мне не очень понравилось, но, слушая Наоми, я убедился, что она не лжет. В самом деле, когда я пришел, они мирно болтали в саду. Эта мысль успокоила меня.
— И ты согласилась?
— Я сказала, что подумаю, но… — И вдруг сладким, как мурлыканье кошечки, голосом, она продолжала: — А разве нельзя? Ну, пожалуйста, разрешите! Дзёдзи-сан тоже запишется в этот клуб, и мы будем заниматься вместе.
— Разве я тоже могу вступить?
— Конечно, каждый может. Преподает русская, знакомая моей учительницы Сугидзаки из Исараго. Она недавно в Японии, денег у нее нет, она очень нуждается, и вот, чтобы помочь ей, решили организовать этот клуб. Чем больше учеников, тем ей выгоднее. Давайте запишемся?
— Ты запишись, а мне научиться танцевать трудновато.
— Глупости! Вы быстро научитесь.
— Но я ничего не понимаю в музыке…
— Когда поступите, быстро поймете, само собой все получится… Дзёдзи-сан, обязательно запишитесь! Даже если я и научусь, все равно одной мне на танцы ходить нельзя. А вместе мы будем с вами изредка ходить на танцевальные вечера… Хорошо? Ведь это же скучно — проводить все время только у себя дома…
Я смутно догадывался, что в последнее время Наоми начинает немного тяготиться однообразием нашей жизни.
В самом деле, прошло уже три года, как мы переехали в наше гнездышко в Омори. Мы затворились в нашем «сказочном домике» и, за исключением летнего отпуска, порвали всякую связь с внешним миром. Мы видели только друг друга, и какие бы ни придумывали «игры», они быстро надоедали. Не удивительно, что Наоми начинала скучать, тем более что ей вообще быстро надоедали всякие развлечения, хотя сперва она увлекалась ими до самозабвения. И карты, и шахматы, и подражание киноактрисам — все это было скоро заброшено. Зато она стала усердно возиться в саду, сажать цветы, сеять семена, но и это длилось недолго.
— Ах, все надоело! Нет ли чего-нибудь интересного? — говорила Наоми, громко зевая, лежа на диване и читая роман.
Я чувствовал, что нужно как-то изменить эту монотонную жизнь вдвоем. И вот как раз в это время представился случай. Что ж, научиться танцевать тоже неплохо… Наоми уже не та, что три года назад, она переменилась со времени нашей поездки в Камакуру. Если она появится теперь нарядная, прекрасно одетая в обществе, то, пожалуй, не уступит другим женщинам. При этой мысли я испытывал невыразимую гордость.
Как я уже говорил вначале, у меня со школьных времен не было близких друзей, и я всегда избегал ненужных знакомств, но я любил общество. Я — провинциал, мне незнакомо искусство, остроумной беседы и удачных комплиментов. Я не любил встречаться с людьми, но в душе я жаждал блестящего общества. Сделав Наоми своей женой, я хотел, чтобы все говорили: «Его жена — модная женщина», — и хвалили ее. Будучи от природы честолюбив, я вовсе не собирался посадить Наоми, как птицу, в клетку.
По словам Наоми, преподавательницу танцев зовут Александра Шлемская и она русская графиня. Муж ее бежал во время революции и пропал без вести. У нее двое детей, но где они сейчас находятся, неизвестно. Оказавшись в Японии, она испытывала нужду и немного оправилась только теперь, после того как начала давать уроки танцев. Учительница музыки Наоми, госпожа Харуэ Сугидзаки организовала клуб, где администратором стал Хамада, студент университета Кэйо.
Танцевальный зал помещался на улице Хидзиридзака, в районе Мита, во втором этаже магазина европейских музыкальных инструментов Есимура. Госпожа Шлемская бывала там два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Члены клуба могли приходить в удобное для них время от четырех до семи часов вечера и заниматься в течение часа. Месячная плата равнялась двадцати иенам и вносилась в начале каждого месяца. Нам с Наоми нужно было платить сорок иен. Мне показалось это дорого, даже при том, что преподавательница — иностранка. Наоми же считала, что европейские танцы, гак же как и японские, являются роскошью и такая плата вполне нормальна. Конечно, бездарному нужно учиться несколько месяцев, а способный и за месяц научится.
