— Уж лучше бы ему остаться младшим батраком, — ворчал старик. — Мне он нужен тут, за книгами!
— Тогда он тоже уйдет! — предостерегла отца Эльке.
Старик испугался и перевел Хауке в старшие батраки; но тот, как и прежде, помогал ему в расчетах и прочих делах, касающихся плотины.
Спустя еще один год Хауке заговорил с Эльке о том, что отец его стал плох; в течение немногих дней, когда хозяин позволяет ему поработать на отцовском дворе, ничего нельзя успеть; старик мучается, а любящий сын не в силах больше на это смотреть.
Разговор случился летним вечером; оба они, в сумерках, стояли под большим ясенем, что рос у дверей. Какое-то время Эльке молчала, разглядывая ветви дерева, и наконец ответила:
— Мне не хотелось бы советовать; я думаю, ты сам всегда знаешь, как лучше поступить.
— Тогда я должен от вас уйти, — заметил Хауке. — И в будущем уже не смогу к вам вернуться.
Эльке снова некоторое время молчала, наблюдая, как далеко за плотиной, над морем, догорает вечерняя заря.
— Ты ведь знаешь, что я была у твоего отца сегодня утром, — произнесла она наконец. — И застала его спящим в кресле; в руке он сжимал рейсфедер[43], а на столе лежала чертежная доска с наполовину готовыми чертежами. Он проснулся, когда я вошла, и устало заговорил со мной; когда же, через четверть часа, я хотела уже идти домой, он вдруг испуганно схватил меня за руку, как если бы боялся, что видит меня в последний раз; и все же…
— Что «все же», Эльке? — спросил Хауке, так как девушка медлила с ответом.
Две слезинки скатились по ее щекам.
— Я подумала тогда о своем отце, — сказала она. — Поверь, ему будет очень трудно, если ты уйдешь.
Как если бы понуждая себя что-то сказать, она продолжала:
— Порой мне кажется, что он готовится к своему смертному часу.
Хауке ничего не ответил; ему вдруг показалось, что кольцо шевельнулось у него в кармане; но прежде чем он успел подавить в себе недовольство, вызванное этим порывом, Эльке заговорила опять.
— Не сердись, Хауке, — сказала она. — Я надеюсь все же, что ты нас в любом случае не оставишь!
Хауке с горячностью схватил девушку за руку, и она не отняла своей руки. Так они стояли некоторое время в сгущающихся сумерках, наконец руки их разъединились, и каждый последовал своим путем.
Внезапный порыв ветра зашелестел кроной ясеня, застучал ставнями на фасаде дома; но постепенно воцарилась ночь, и тишина объяла огромную равнину.
Благодаря стараниям Эльке старик смотритель освободил Хауке от службы, хотя тот и не заявил своевременно о своем уходе, и теперь в доме появилось двое новых батраков. А через пару месяцев умер старый Теде Хайен, но перед смертью он позвал сына к своему ложу.
— Садись ко мне, дитя мое, — сказал старик слабым голосом. — Садись поближе! Не бойся; возле меня никого нет, кроме темного ангела Господня[44], который пришел по мою душу.
Сын, потрясенный, уселся рядом с отцом на сумрачной постели.
— Говорите, отец, что вы хотите мне сказать.
— Да, сын, я должен тебе кое-что сообщить. — Старик вытянул руки поверх одеяла. — Ты еще почти подростком поступил в услужение к смотрителю и уже тогда мечтал со временем занять его место. Желание это поразило меня, и я, раздумывая, мало-помалу пришел к выводу, что ты для этого вполне годишься. Однако имущество твое было бы недостаточно велико для получения такой должности, и потому, пока ты служил у смотрителя, я старался быть рачительным, чтобы его прирастить.
Хауке с горячностью схватил отца за руки; старик попытался выпрямиться на постели, чтобы лучше видеть сына.
— Да-да, сынок, — продолжал он. — Там, в верхнем отделении шкатулки, лежит документ. Тебе известно, что старая Антье Волерс владеет участком в пять с половиной дематов; на одну аренду ей при ее немощах не прожить, и я давал бедняге постоянно в праздник святого Мартина определенную сумму, а когда у меня водились деньги, то и больше; за это она мне передала свое поле. Бумага уже оформлена. Старая также лежит при смерти; болезнь наших маршей — рак — свалила ее[45]. Теперь тебе уже не надо ничего выплачивать.
Старик на несколько секунд закрыл глаза, а потом заговорил снова:
— Земли немного и все же больше, чем было раньше. Пусть она послужит тебе в дальнейшей жизни!
Старик уснул под слова сыновней благодарности. Теперь ему уже не о чем было беспокоиться; не прошло и недели, как темный ангел Господень навсегда сомкнул ему очи, и Хауке вступил в права наследства.
На следующий после похорон день его навестила Эльке.
— Спасибо, что заглянула, Эльке! — сказал Хауке в ответ на ее приветствие.
— Янс заглянула., — возразила Эльке, — а пришла прибрать в доме, чтобы тебе тут жилось уютней. Твой отец за расчетами и чертежами не замечал, что творится вокруг, да и смерть все привела в расстройство. Мне хотелось бы все немного оживить.
Серые глаза юноши взглянули на нее доверчиво.
— Что ж, наведи порядок, — ответил он. — Так мне будет лучше.
И Эльке взялась за уборку: вытерла пыль с чертежной доски, которая все еще лежала на столе, и перенесла ее на чердак, карандаш, перья и мелки аккуратно сложила в одно из отделений шкатулки, позвала молоденькую служанку и с ее помощью переставила мебель, после чего комната стала выглядеть светлей и просторней.
— Это умеем лишь мы, женщины, — сказала она с улыбкой, и Хауке, хоть и чувствовал еще боль утраты, взглянул на Эльке счастливыми глазами. Он тоже с охотой включался в хлопоты, когда требовалась его помощь.
Когда с наступлением сумерек — а происходило все это в начале сентября — уборка была закончена, Эльке взяла Хауке за руку и взглянула на него ободряюще своими темными глазами:
— А теперь идем к нам ужинать, я обещала отцу привести тебя; и потом ты уже спокойно сможешь вернуться к себе домой.
Когда они вошли в просторную комнату смотрителя, окна уже закрыли ставнями и на столе горели обе свечи. Старик хотел было подняться навстречу бывшему слуге, но тяжело опустился назад в кресло и только воскликнул:
— Молодец, Хауке, что не забываешь старых друзей! Подойди-ка поближе!
Хауке приблизился к его креслу, и смотритель сжал руку юноши пухлыми руками.
— Не сокрушайся, мой мальчик, все мы когда-нибудь умрем; а твой отец был не из худших!.. Ты, Эльке, поставь на стол жаркое, нам необходимо подкрепиться. Предстоит много работы, Хауке! Перед осенней проверкой нужно будет сделать много расчетов в связи с плотиной и водостоком, и возле западного кога имеются повреждения — как со всем этим справиться моей старой голове? А ты молодой, у тебя ум острей. Ты бравый парень, Хауке!
После сей длинной речи, сказанной от всего сердца, старик позволил себе откинуться на спинку кресла и с нетерпением воззрился на дверь; в комнату вошла Эльке, неся большую сковороду с жарким. Хауке, улыбаясь, стоял подле смотрителя.
— Садись же, — предложил ему старик. — Не станем терять времени даром, а не то жаркое остынет и будет невкусным.
Хауке казалось само собой разумеющимся помогать отцу Эльке в проверке счетов. С наступлением осенних ливней и позднее, через несколько месяцев, когда год подошел к концу, Хауке сидел со смотрителем над расчетами и старался, как только мог.
Рассказчик прервал повествование и огляделся. За окном громко крикнула чайка, а в коридоре затопали, как если бы кто-то стряхивал комья глины, налипшие на сапоги.
Смотритель и уполномоченные повернули головы к двери.
— Что там? — крикнул смотритель.
Крупный мужчина, с шапкой-зюйдвесткой на голове, вошел в комнату.
— Господин, — сказал он, — мы оба его видели, Ганс Никельс и я. Всадник на белом коне бросился в промоину.
— Где это было?
— Там только одна промоина. На участке Янсена, где начинается ког Хауке Хайена.
— Вы его видели только раз?
— Да, пронесся почти как тень; но это не значит, что он лишь раз там появлялся.
Смотритель поднялся с места.
— Прошу прощения, — обратился он ко мне. — Надо пойти взглянуть, где может приключиться беда.
Смотритель, вместе со сторожевым, покинул комнату, а за ним поднялись и все остальные.
Мы с рассказчиком остались одни в большой пустынной зале; сквозь незанавешенные окна, уже не заслоненные спинами сидящих, можно было видеть, как буря гонит по небу темные тучи.
Старик все еще оставался сидеть на своем стуле, с высокомерной, почти сострадательной усмешкой на губах.
— Тут как-то уж очень пусто стало, — заметил он. — Позвольте мне пригласить вас в мою комнату. Я живу здесь же, в этом доме, мне ли не знать, какой может быть погода на плотине? Уверяю вас, нам бояться нечего.
Я с благодарностью принял его приглашение, потому что начинал уже зябнуть, и мы при свете свечи поднялись по лестнице в мансарду, окна которой выходили на запад и были завешены плотными шерстяными коврами. На книжной полке хранилась небольшая библиотека, рядом с ней — портреты двух старых профессоров; у стола стояло большое кресло с боковыми стенками.
