Еще длилась ночь. Прокоп наметил направление между отвалами и перелез через забор. Спрыгнул, отряхнулся и пошел искать шоссе.
Дорога едва проступает во тьме. Прокоп вглядывается, дрожа от холода. Куда идти? В Балттин?
Сделав несколько шагов, он остановился; постоял, потупив глаза. Стало быть, в Балттин? Всхлипнул тяжко, без слез — и круто повернулся.
В Гроттуп!
Удивительно вьются дороги в мире. Сосчитай все свои шаги и пути — какой изобразится сложный узор! Ибо каждый шагами своими чертит собственную карту земли.
Был вечер, когда Прокоп подошел к решетчатой ограде гроттупского завода боеприпасов. Это — обширное поле, застроенное корпусами, озаренное молочными шарами дуговых фонарей; еще светится одно-два окна; Прокоп просунул голову между прутьев решетки, позвал:
— Алло!
Подошел не то привратник, не то сторож.
— Что вам? Вход запрещен.
— Скажите, пожалуйста, у вас еще работает инженер Томеш?
— А на что он вам?
— Мне надо с ним поговорить.
— …Господин Томеш не выходит из лаборатории. К нему нельзя.
— Скажите ему… скажите, что его ждет друг, Прокоп… я должен передать ему одну вещь.
— Отойдите от ограды, — пробурчал сторож и пошел звать кого-нибудь.
Через четверть часа к ограде подбежал человек в белом халате.
— Это ты, Томеш? — вполголоса окликнул его Прокоп.
— Нет, я лаборант. Господин инженер не может выйти. У него важная работа. Что вам угодно?
— Я обязательно должен поговорить с ним.
Лаборант, верткий, бодрый человек, пожал плечами.
— Извините, ничего не выйдет. Сегодня господин Томеш не может ни на секунду…
— Делаете кракатит?
Лаборант подозрительно фыркнул:
— Вам-то какое дело?
— Я обязан… предостеречь его. Мне надо поговорить с ним, отдать кое-что.
— Он просил передать это мне. Я отнесу ему.
— Нет, я… я отдам только в его руки. Скажите ему…
— Тогда, он сказал, оставьте это при себе.
И человек в белом халате повернулся, пошел прочь.
— Подождите! — крикнул Прокоп. — Отдайте ему! И скажите… скажите… — Он вытащил из кармана, протянул через решетку тот самый измятый, толстый пакет. Лаборант недоверчиво взял его двумя пальцами, и Прокопа охватило такое чувство, будто вот сейчас он оборвал какую-то нить. — Скажите ему, что я… жду его здесь, и прошу… прийти!
— Я отнесу ему, — отрезал лаборант и ушел.
Прокоп сел на тротуарную тумбу. По ту сторону ограды стояла молчаливая тень, следила за ним. Ненастная ночь; голые ветки деревьев распростерлись в тумане, в воздухе сыро и знобко. Четверть часа спустя подошел к ограде невыспавшийся подросток с бледным, будто из творога, лицом.
— Господин инженер велели передать, что очень благодарны и что не могут выйти и чтоб вы не ждали, — заученно отрапортовал мальчик.
— Погодите! — нетерпеливо воскликнул Прокоп. — Скажите ему, что я должен говорить с ним: дело идет… о его жизни. И что я отдам все, что он захочет, только… только пусть он пришлет мне имя и адрес той дамы, от которой я принес пакет. Вы меня поняли?
— Господин инженер велели только передать, что они очень благодарны, — сонным голосом повторил мальчик, — и чтоб вы не ждали…
— Ах так, черт возьми! — скрипнул зубами Прокоп. — Тогда скажите ему, пусть придет, или я не двинусь отсюда! И пусть… пусть бросит работу, иначе… все взлетит на воздух, понятно?
— Понятно, — тупо сказал мальчик.
— Пусть… пусть выйдет ко мне! Пусть даст мне адрес, только этот адрес, и я тогда… все ему оставлю, ясно?
— Ясно.
— Ну, идите же, идите скорей, черт бы вас…
Прокоп ждал в лихорадочном нетерпении. Не… не шаги ли это, там, за оградой? Он представил себе Дэмона, как тот, насупленный, кривя фиолетовые губы, всматривается в голубые искры своей станции. А этот болван Томеш все не идет! Все возится — вон там, где светится окошко, — и не знает, не знает, что его уже обстреливают, что он торопливыми руками сам себе роет могилу, и… Не шаги ли это? Нет, никого.
Сильный кашель сотрясает Прокопа. Все отдам тебе, безумец, только приди, скажи ее имя! Я ничего не хочу; не хочу уже ничего, лишь бы разыскать ее; от всего откажусь, оставь мне одно только это! Прокоп устремил глаза в пустоту: стоит перед ним, скрытая вуалью — сухие листья у ног ее, — стоит, бледная и удивительно серьезная в этом сером сумраке; сжимает у груди руки, в которых уже нет конверта, смотрит на него глубоким, пристальным взглядом; и капельки холодного дождика на ее вуали и горжетке. «Мне не забыть вашей доброты ко мне», — тихо и глухо говорит она. Он поднял к ней руки — и согнулся в приступе жестокого кашля. О-о-о, неужели никто не Придет? Прокоп бросился к ограде, чтоб перелезть.
— Ни с места, или буду стрелять, — крикнула тень за решеткой. — Что надо?
Прокоп разжал руки.
— Пожалуйста, — в отчаянии прохрипел он, — скажите господину Томешу… скажите ему…
— Сами говорите, — без всякой логики возразил сторож. — Да убирайтесь поживей!
Прокоп снова опустился на тумбу. Быть может, Томеш явится, когда его постигнет новая неудача. Ни за что, ни за что ему не понять, как делается кракатит; тогда он придет сам и позовет меня… Прокоп сидел сгорбившись, как проситель.
— Слушайте, — заговорил он, — я дам вам… десять тысяч, если… вы пропустите меня к нему.
— Я велю вас задержать, — прозвучал резкий неумолимый ответ.
— Я… я… хочу только узнать один адрес, понимаете? Я только… хочу… узнать… Я все отдам вам, если вы его достанете! Вы… вы женаты, у вас есть дети, а я… совсем один… и только хочу разыскать…
— Замолчите, — оборвали его. — Вы пьяны.
Прокоп умолк; сидел, раскачиваясь всем телом. Я должен дождаться, — тупо соображал он. — Почему никто не идет? Ведь я все ему отдам, и кракатит, и все остальное, только бы… только бы… «Мне не забыть вашей доброты ко мне». Нет, боже сохрани; я злой человек; это вы, вы разбудили во мне страсть быть добрым; я готов был сделать все на свете, когда вы на меня взглянули; видите — потому-то я и здесь. Самое прекрасное в вас — это то, что у вас есть власть заставить меня служить вам; поэтому, слышите, поэтому я не могу вас не любить!
— Да что вы там все бормочете? — сердито окликнули его из-за ограды. — Замолчите вы или нет?
Прокоп встал.
— Прошу вас, прошу — передайте Томешу…
— Я собаку спущу!
К решетке лениво приблизилась белая фигура с горящим угольком сигареты.
— Томеш, ты? — окликнул Прокоп.
— Нет. Вы еще здесь? — Это был лаборант. — Слушайте, вы сошли с ума.
— Ответьте ради бога, придет сюда Томеш?
— И не подумает, — презрительно бросил лаборант. — Он в вас не нуждается. Через пятнадцать минут у нас все будет готово, и тогда — gloria, victoria![166] — тогда я напьюсь.
— Умоляю вас, скажите ему — пусть он только даст мне адрес!
— Это уже передавал мальчишка, — процедил лаборант. — И господин инженер послал вас к лешему. Станет он отрываться от работы! И когда — сейчас, в самом разгаре… Мы уже, собственно, кончили, теперь только — и готово!
Прокоп вскрикнул от ужаса:
— Бегите… бегите скорей! Скажите, пусть не включает ток высокой частоты. Пусть остановит работу! Или… или случится такое… Бегите же скорей! Он не знает… он не знает, что Дэмон… Ради бога, остановите его!
— Ха! — коротко хохотнул лаборант. — Господин Томеш знает, что ему делать. А вы… — И через ограду перелетел горящий окурок. — Спокойной ночи!
Прокоп рванулся к решетке.
— Руки вверх! — взревел голос с той стороны, и тотчас пронзительно заверещал свисток. Прокоп бросился бежать.
Он промчался по шоссе, перепрыгнул через канаву, побежал по мягкому лугу; спотыкаясь в бороздах пашни, падал, вставал и мчался дальше. Наконец он остановился; сердце бушевало в груди. Вокруг — туман, безлюдные поля; теперь уже не поймают. Прислушался; все тихо, слышно только собственное сиплое дыхание. Но что, если… что, если Гроттуп взлетит на воздух? Прокоп схватился руками за голову, побежал дальше; скатился в глубокий овраг, выкарабкался из него, прихрамывая, побежал по вспаханному полю. Ожила боль в ноге, там, где был недавний перелом, в груди сильно закололо; он не мог идти дальше, сел на холодную межу, стал смотреть на Гроттуп, неясно мерцающий в тумане своими дуговыми фонарями. Город был похож на светящийся островок в бескрайнем море мрака.
Стылая, задавленная тишина; а ведь в радиусе тысяч и тысяч километров разыгрывается ужасающая, безостановочная атака; Дэмон со своей Магнитной горы управляет чудовищной беззвучной бомбардировкой всей земли; летят в пространстве неведомые волны, чтобы нащупать, взорвать порошок кракатита в любой точке земного шара. А здесь, в глубине ночи, работает упрямый безумец, склоненный над таинственным процессом превращения…
