Сара сидела так тихо, что крыса набралась смелости. Она очень боялась Сары, но, может быть, сердце сказало ей, как и воробью, что у Сары нет когтей. Крыса была очень голодна. У нее под полом осталась жена и целая куча детей, и все они сильно голодали в последние дни. Выходя из дому, этот отец семейства слышал отчаянный писк своих детей и теперь, глядя на лежавшие на полу крошки, решил рискнуть и завладеть ими.
— Иди, — сказала Сара, — я не мышеловка. Ты можешь взять эти крошки, бедняжка! Заключенные в Бастилии приручали крыс. Попробую и я приручить тебя.
Крыса, по-видимому, поняла, что Сара не желает ей зла — несмотря на то что она крыса. Она поняла, что человеческое существо, сидящее на красной табуретке, не вскочит, не станет пугать ее диким пронзительным криком и не будет швырять в нее разными тяжелыми вещами. И, убедившись в этом, крыса тихонько подошла к крошкам и принялась есть их. Во время еды она, как и воробьи, изредка взглядывала на Сару и притом так робко, что девочка была тронута.
Она сидела неподвижно и смотрела на крысу. Одна крошка была очень большая; ее по-настоящему даже нельзя было назвать крошкой. Крыса, по-видимому, очень желала завладеть ею, но не решалась, так как она лежала около самой табуретки.
«Ей, должно быть, хочется отнести этот кусочек домой, своей семье, — думала Сара. — Если я буду сидеть не двигаясь, она, может быть, решится подойти».
Она сидела тихо, сдерживая дыхание. Крыса подошла поближе, съела еще несколько крошек и, остановившись, искоса взглянула на Сару. Потом она бросилась на кусочек лепешки, схватила его и, подбежав к стене, проскользнула в свою норку.
«Я видела, что ей хотелось взять этот кусочек для своих детей, — подумала Сара. — Кажется, мне удастся подружиться с ней».
Через неделю после этого Эрменгарда, которой очень редко удавалось без риска приходить к Саре, постучалась к ней в дверь. Но Сара отворила не сразу. В комнате было сначала очень тихо, и Эрменгарда подумала, что ее подруга заснула. Потом она с удивлением услыхала, как Сара тихонько засмеялась и сказала кому-то:
— Вот тебе! Бери его, Мельхиседек, и неси домой к жене.
Дверь отворилась. Сара выглянула из нее и увидала растерявшуюся от изумления Эрменгарду.
— С кем… с кем ты говорила, Сара? — спросила Эрменгарда.
Сара улыбнулась и пропустила ее в комнату.
— Я скажу тебе, — ответила она, — только в том случае, если ты обещаешь не пугаться и не кричать.
Эрменгарда почувствовала сильное желание закричать сейчас же, но удержалась. Она огляделась кругом — в комнате не было никого. А между тем Сара говорила с кем-то. Уж не привидение ли было здесь?
— Это… это что-нибудь такое… страшное? — робко спросила она.
— Для некоторых — да, — ответила Сара, — сначала я боялась, а теперь не боюсь.
— Это… привидение? — дрожа от страха, спросила Эрменгарда.
— Нет, — со смехом ответила Сара. — Это крыса.
Эрменгарда вскочила на постель и, присев на корточки, закутала ноги своим красным платком. Она не кричала, но с трудом переводила дыхание от охватившего ее страха.
— Ах, Господи! — прошептала она. — Крыса! Крыса!
— Я так и знала, что ты испугаешься, — сказала Сара. — Но бояться нечего. Я приручила эту крысу. Она знает меня и приходит, когда я зову ее. Хочешь посмотреть на нее?
В продолжение последней недели Сара каждый день приносила из кухни кусочек хлеба или остатки кушанья и угощала ими крысу. Благодаря этому она приручила ее и между ними установились дружеские отношения.
Сначала Эрменгарда только сжималась в комочек на постели и упрятывала ноги под платок. Но, глядя на спокойное лицо Сары, она и сама понемногу успокоилась, когда та рассказала ей о первом визите Мельхиседека. Эрменгарда заинтересовалась и согласилась взглянуть на него. Она, однако, не сошла с кровати, но, наклонившись, с любопытством смотрела, как Сара подошла к щелке в полу и опустилась около нее на колени.
— Он… он не выскочит сразу, — спросила Эрменгарда, — и не вспрыгнет на постель?
— Нет, — ответила Сара. — Он такой благовоспитанный — совсем как человек. Ну, теперь смотри!
Сара тихонько свистнула. Это был такой тихий нежный свист, что его можно было услыхать только при полной тишине. Несколько раз повторяла Сара свой зов, а Эрменгарде все это казалось до того таинственным, что она уже начала подумывать, не колдует ли ее подруга. Наконец из щели показалась усатая головка с блестящими глазками. У Сары были в руке хлебные крошки. Она высыпала их на пол, и Мельхиседек спокойно съел их. Кусочек же хлеба, оказавшийся между крошками, он с самым деловым видом потащил домой.
— Вот видишь, — сказала Сара. — Он понес хлеб жене и детям. Он очень хороший. Он ест только самые маленькие кусочки, а большие сберегает для своей семьи. Когда он приносит их домой, тотчас же поднимается страшный писк. И писк бывает трех родов. Я знаю теперь, когда пищат дети, когда пищит миссис Мельхиседек и когда сам мистер Мельхиседек.
Эрменгарда расхохоталась.
— Какая ты странная! — воскликнула она. — И какая хорошая!
— Я знаю, что я странная, — весело сказала Сара, — и стараюсь быть хорошей. Папа всегда смеялся надо мной, но мне нравилось это, — прибавила она, и на лице ее появилось нежное выражение. — Он считал меня странной, но любил, чтобы я придумывала разные вещи. Я не могу не придумывать; мне кажется, без этого я бы умерла. И без этого я не могла бы жить здесь, — тихо проговорила она, оглядевшись кругом.
— Когда ты придумываешь что-нибудь, — сказала Эрменгарда, — мне всегда кажется, что это правда. Ты говоришь о Мельхиседеке, точно он человек.
— Да он и в самом деле очень похож на человека. Он чувствует голод и страх, как мы, он женат, и у него есть дети. Почем мы знаем, может быть, он и думает, как мы. У него такие умные глазки, точно у человека. Вот потому-то я и дала ему имя.
Сара села на пол в своей любимой позе, обхватив руками колени.
— Кроме того, — прибавила она, — Мельхиседек — тюремная крыса, посланная сюда, в Бастилию, чтобы быть моим другом. Я каждый день приношу ему из кухни маленький кусочек хлеба, и этого вполне достаточно для него и его семьи.
— Значит, тут Бастилия? — спросила Эрменгарда. — Ты еще представляешь себе, что ты в Бастилии?
— Да, почти всегда, — ответила Сара. — Иногда я представляю себе, что это что-нибудь другое; но Бастилия подходит больше всего, в особенности, когда холодно.
В эту минуту кто-то громко стукнул два раза в стену. Эрменгарда вздрогнула и подпрыгнула на постели.
— Что это такое? — спросила она.
— Это стучит заключенная в соседней камере, — серьезно ответила Сара и встала с пола.
— Бекки? — воскликнула Эрменгарда.
— Да, Бекки, — ответила Сара. — Два стука значат: «Ты здесь?»
И она постучала в стену три раза.
— Это значит: «Да, я здесь, и все благополучно». В стену стукнули четыре раза.
— А это значит, — продолжала объяснять Сара: — «Так давай ложиться спать. Спокойной ночи!»
Эрменгарда сияла от восторга.
— Ах, Сара! — прошептала она. — Это точно сказка!
Они поболтали еще некоторое время, а потом Сара напомнила Эрменгарде, что ей нельзя оставаться в Бастилии всю ночь и нужно потихоньку спуститься с лестницы и лечь в постель.
Глава Х
Джентльмен из Индии
Путешествия Эрменгарды и Лотти на чердак представляли немалую опасность. Девочки никогда не знали наверное, застанут ли они там Сару, и, кроме того, мисс Амелия довольно часто обходила спальни по вечерам, чтобы убедиться, что все воспитанницы легли спать. А потому Эрменгарда и Лотти редко навещали Сару, и она вела одинокую жизнь.
Внизу она чувствовала себя еще более одинокой, чем у себя на чердаке. Когда она шла по улице с корзиной или свертком и ветер старался сорвать с нее шляпу, а дождь пробирался к ней в башмаки, она еще сильнее чувствовала свое одиночество среди окружающей ее толпы.
Когда она была принцессой Сарой и каталась в хорошеньком экипаже или гуляла в сопровождении Мариетты, многие, взглянув на ее живое светлое личико и красивый костюм, оборачивались и провожали ее глазами. Счастливый, хорошо одетый ребенок всегда обращает на себя внимание; бедные же и оборванные дети неинтересны, и потому никто не смотрит на них и не улыбается им.
Никто не смотрел теперь на Сару. Она стала расти очень быстро, а так как ей приходилось донашивать свои коротенькие старые платья, то у нее был очень странный вид. Она и сама знала это. Иногда, проходя мимо зеркального окна магазина и мельком увидав себя в нем, она внутренне смеялась; иногда же лицо ее вспыхивало, и она, закусив губы, ускоряла шаг.
Вечером, проходя мимо домов, в которых уже были зажжены лампы, Сара часто останавливалась. Так приятно было смотреть в окна на хорошенькие уютные комнаты, на людей, сидящих около камина или вокруг стола, и придумывать разные вещи про них!
