– Да ты умирай, не стесняйся, — посоветовал ему Мэйтэй.
– А вот не буду умирать, — с непонятным упорством ответил хозяин.
– При рождении никто не думает о рождении, — сказал Кангэцу — Но вот смерть неприятна для всех.
– Занимая деньги, никто не испытывает душевных мук, — в тон ему откликнулся Мэйтэй. — Но вот отдавать долги весьма неприятно. Обычная история.
Докусэн-кун с отсутствующим и отрешенным видом проговорил:
– Счастлив тот, кто не думает о возвращении долга, и счастлив тот, кто не помышляет о смерти.
– Из твоих слов выходит, что прозревшие, не помышляющие о смерти, порядочные нахалы.
– Считай как угодно. В учении йогов сказано: «Будь с лицом из железа и с сердцем буйвола или будь с лицом буйвола и с сердцем из железа».
– Ты вот типичный представитель такого прозревшего.
– Я бы этого не сказал. Впрочем, мысль о смерти стала мучительной только с тех пор, как была изобретена болезнь, именуемая неврастенией.
– Поистине, ты человек доневрастенический, откуда ни посмотри на тебя.
Пока Мэйтэй препирался таким образом с Докусэном, хозяин выражал Кангэцу и Тофу-куну свое недовольство современной культурой.
– Весь вопрос в том, как уйти от возвращения долгов.
– Да ведь вопрос так не стоит; одолженное нужно возвращать.
– Погоди. Это же вопрос теоретический. Слушай и молчи. Вопрос о возвращении одолженных денег я уподоблю вопросу о неизбежности смерти. Такой вопрос уже ставился. Это была алхимия. Алхимия провалилась. Стало очевидно, что при всех обстоятельствах смерть неизбежна.
– Это было очевидно и до алхимии.
– Погоди. Молчи и слушай. Я рассуждаю теоретически. Ну вот. Когда неизбежность смерти стала очевидной, возник второй вопрос.
– Какой же?
– Если смерть неизбежна, то как надо умирать? Одновременно с этим вторым вопросом возник, разумеется, и Клуб самоубийц.
– Вот оно что!
– Умирать тяжело. Но жить еще тяжелее. Для неврастеников жизнь еще более мучительна, чем смерть. Вот почему их терзают проблемы смерти. Неврастеник мучается не потому, что не хочет умирать, а потому, что не знает, как умирать. Большинство по причине собственного скудоумия полагаются на природу, а тем временем их потихоньку добивает общество. Но человек с характером не может удовлетвориться гибелью от руки общества. Я не сомневаюсь, что в ходе глубоких и разносторонних исследований способов смерти будет открыт какой-нибудь новый, замечательный способ. Число самоубийств в мире будет возрастать, и каждый самоубийца будет покидать этот мир своим особым, индивидуальным путем.
– Ух, что-то даже страшно стало.
– Страшно будет потом. В пьесе Артура Джонса есть философ, который пропагандирует самоубийство.
– И он кончает самоубийством?
– К сожалению, нет. Я убежден, что лет через сто все будут кончать самоубийством. А через десять тысяч лет иной смерти, кроме самоубийства, люди даже не будут знать.
– Вот ужас-то будет!
– К тому времени самоубийство будет обстоятельно изучено и превратится в особую науку. И в такой гимназии, как «Ракуункан», вместо этики будут в качестве обязательного предмета преподавать самоубийство.
– Чудовищно! Мэйтэй-сэнсэй, вы слыхали эту великолепную теорию Кусями-сэнсэя?
– Слышал, — откликнулся Мэйтэй-кун. — В эти времена преподаватель этики в гимназии «Ракуункан» будет говорить примерно так: «Господа! Откажитесь от этого дикого пережитка, именуемого общественной пользой! Каждый из вас, как представитель молодежи, обязан в первую очередь помнить о самоубийстве. Но поскольку естественно желать другому того, чего желаешь себе, вам следует сделать один шаг от самоубийства и перейти к убийству. Вот здесь рядом живет некий господин Тинно Кусями. Жизнь измучила его, и он пребывает в полном отчаянии. Вашей обязанностью является убить его. Причем в нашу цивилизованную эпоху ни в коем случае не следует пользоваться древними видами оружия, такими, как пика, секира или пистолет. Применяйте более возвышенное оружие — насмешку и издевательство. Лишь в этом случае убийство принесет пользу и ему, и вам…»
– Интересная лекция.
– Есть еще кое-что интереснее. В настоящее время основной функцией полиции является охрана жизни и собственности населения. А в рассматриваемое время полицейские будут ходить с дубинками, как живодеры, и убивать прохожих…
– Зачем же?
– Как зачем? Современному человеку жизнь дорога, поэтому его охраняет полиция. А в будущем жизнь станет в тягость, и полиция будет избивать людей из милосердия. Тем не менее все, кто обладает хоть частичкой здравого ума, покончат самоубийством, поэтому на долю полиции останутся лишь отчаянные трусы, кретины, неспособные себя убить, да калеки. Люди, желающие быть убитыми, будут вывешивать на дверях объявление. Тогда полицейские во время обхода явятся к ним в удобное для себя время и выполнят их желание. Трупы? Трупы будут увозить тоже полицейские. На ручной тележке. Но есть вещи, куда более интересные…
– Шуткам вашим нет конца, сэнсэй, — восхищенно сказал Тофу-кун. Но Докусэн-кун, теребя, как всегда, свою козлиную бородку, промямлил:
– Можно, конечно, сказать, что это шутка. Но можно назвать это и пророчеством. Люди, которые не постигли всей глубины истины, люди, которых захлестнула рутина повседневной жизни, склонны считать, что такой порядок вещей вечен и неизменен, хотя все это не что иное, как заблуждение и мираж. И когда таким людям рассказывают о чем-нибудь отвлеченном, они воспринимают это как шутку.
– Откуда ласточке и воробью знать помыслы феникса? — покорно согласился Кангэцу-кун.
Докусэн-кун пренебрежительно кивнул и продолжал:
– В старину в Испании была область, именуемая Кордовой…
– Разве теперь нет?
– Возможно, есть. Дело не в этом. Там существовал обычай: когда вечером в храме звонил колокол, все женщины города выходили из домов и шли к реке купаться…
– И зимой тоже?
– Н-не знаю точно. Во всяком случае, все женщины — старые и молодые, благородные и простые, все погружались в реку. Мужчины к ним не допускались, они только могли наблюдать издали, и они видели: среди зеленых волн, озаренных предзакатным солнцем, двигаются белые, словно крахмал, тела…
– Как поэтично! — Тофу-куна разговор об обнаженных женщинах заинтересовал сразу же. — Можно написать стихи в стиле новой поэзии. Где это было?
– В Кордове. Местным молодым людям было очень досадно, что им не разрешают поплавать вместе с женщинами, более того, им даже не позволяют подойти к ним поближе. И вот они решили подшутить…
– Что же они выкинули? — осведомился Мэйтэй.
– Они подкупили звонаря, и тот ударил в колокол на час раньше. Женщины, услыхав благовест, собрались на берегу и в одних трусиках попрыгали в воду. Прыгнуть-то они прыгнули, но ведь солнце еще не зашло!
– А ослепительное осеннее солнце не сияло?
– Но тут они поглядели на мост и увидели, что там собралось множество мужчин, которые смотрели на них. Им стало ужасно стыдно, но было уже поздно. Они сгорали от стыда.
– И что же?
– Я хочу сказать, что человеку свойственно блуждать среди обыденных и повседневных фактов, совершенно забыв о главных истинах. Нужно быть очень внимательным.
– Поистине благодатное нравоучение! Давайте, я тоже расскажу вам о блужданиях среди повседневных фактов, — предложил Мэйтэй. — Недавно в одном журнале я прочитал роман про афериста. Вот, предположим, я открываю антикварную лавку и выставляю в витрине картины и творения великих мастеров. Не какие-нибудь репродукции, а самые настоящие, без обмана, только высший сорт! И поскольку все это высший сорт, цены тоже высоки. Приходит ко мне любитель антикварных редкостей и спрашивает меня, сколько стоит вот эта картина Мотоногу. Она стоит шестьсот йен, — отвечаю я. Покупатель говорит, что картина ему нравится и он очень хотел бы приобрести ее, но, к сожалению, у него нет с собой шестисот йен, а поэтому ему приходится отказаться…
– Почему это он обязательно скажет именно так? — спросил хозяин. У него никогда не было воображения.
Мэйтэй снисходительно ответил:
– Это ведь роман. Предположим, что он так и сказал. Тогда я прошу его не беспокоиться о плате. Если вам нравится, — говорю я, — можете взять. Покупатель колеблется. Он говорит, что с удовольствием возьмет в рассрочку. И вот я говорю: «Вы будете моим постоянным клиентом, так что можете взять в рассрочку на продолжительное время. И не стесняйтесь. Вас устроит по десять йен в месяц? Могу даже уступить по пять йен». Покупатель задает вопросы, я отвечаю, и в конце концов мы приходим к соглашению. Я продаю ему картину Богоокого Мотонобу за шестьсот йен, в рассрочку по десять йен в месяц.
– Совсем как продают энциклопедию «Таймса».
