Но у меня из головы не шли мои собственные проблемы, и я перебил антиквара:
— Только вы можете мне помочь, Липотин. Знайте же: всеми силами моей души взывал я к Яне. Но она не приходила! Вместо неё стала являться княгиня!
— Естественно, ничего другого и быть не могло, — невозмутимо буркнул Липотин. — Кто первым откликается на крик о помощи? Наши близкие, не так ли? В конце концов, своя рубашка ближе к телу… А что может быть ближе того, что живет в нас? Потому-то княгиня и является вам!
— Но я не хочу её видеть!
— Ну и что! Она чувствует эротический импульс в вашей крови, слышит далёкое эхо страсти в вашем голосе.
— Боже Всемогущий, но я же её ненавижу!
— Ненависть — это её любимое лакомство.
— Я проклинаю это исчадие ада всеми силами преисподней, истинной её родины! Ненавижу, ненавижу! Я бы задушил, растерзал её на части, если бы только мог, если бы только знал как…
— Неужели вы не понимаете, что ядовитые языки того страшного пламени, которое вы называете «ненавистью», только доставляют ей наслаждение, доводя до экстаза, и чем яростнее они жалят, тем исступленней становится оргия чёрного Эроса? Магическая пиромагия своего рода, почтеннейший!..
— Вы полагаете, Липотин, что я втайне люблю княгиню?
— Любите?.. Вы её уже ненавидите! А это, как утверждают в один голос ученые, высочайшая степень магнетизма. Или симпатии, если вам так больше нравится…
— Яна! — тоскливо вскрикиваю я.
— Опасный призыв! — предостерегающе останавливает меня Липотин. — Княгиня непременно перехватит его! Дело в том, почтеннейший, что женская составляющая мужской эротической энергии зовется «Ян». И призывать на помощь её — все равно что усесться на бочку с пироксилином. Конечно, это будет понадёжней любой брони, тут уж гарантия стопроцентная — ни один злоумышленник к вам на пушечный выстрел не подойдет, но и риск велик. Чуть что — огненная вспышка, и поминай как звали!..
От полной безнадёжности у меня даже в глазах зарябило. Я схватил Липотина за руку:
— Помогите же мне, старый друг! Вы должны мне помочь!
Липотин косится на лежащий между нами кинжал и неуверенно бормочет:
— Ничего не поделаешь, придётся.
Какое-то недоброе предчувствие заставляет меня придвинуть оружие к себе и время от времени поглядывать на него краем глаза. Липотин сделал вид, что ничего не заметил, неторопливо закурил новую сигарету и, когда завеса табачного дыма скрыла его лицо, проскрипел:
— Вы имеете какое-нибудь представление о тибетской эротической магии?
— Да, небольшое.
— В таком случае вам, наверное, известно, что трансформация сексуальной энергии человеческого полового инстинкта в магическую энергию осуществляется посредством специальной техники, которая называется «вайроли-тантра»!
«Вайроли-тантра»! — эхом откликается во мне. В какой-то редкой книге я действительно что-то читал об этой таинственной практике; ничего определенного, конечно, не помню, но всё равно термин этот ассоциируется у меня с чем-то тёмным, противоестественным, идущим наперекор человеческой природе. Видно, не зря секрет этой традиционной техники так строго охраняется посвященными в тантрические мистерии.
— Ритуальный экзорцизм? — словно в забытьи спросил я.
Липотин недоуменно качнул головой:
— Вы ещё скажите: искусственная стерилизация! Изгонять пол?.. Что же, тогда останется от человека? Ничего, ровным счетом ничего, даже благостного облика аскета-великомученика, причисленного церковью к «лику святых». Стихию истребить нельзя! И совершенно бессмысленно пытаться избавиться от княгини.
— Липотин, мне иногда кажется, что это вовсе не княгиня. Это…
От звука липотинского голоса у меня даже зубы заныли, такое впечатление, словно кто-то ногтем царапал по стеклу.
— Вы думаете, это — Исаис Понтийская?! Ну что ж, неплохо! Очень неплохо, мой новоявленный Вильгельм Телль, почти в яблочко!
— Или Исаис Чёрная Бартлета Грина, ублажающая свою утробу кровью шотландских кошек… По мне — один чёрт, как ни назови!.. Однажды она явилась своей будущей жертве под именем леди Сисси…
— Как бы то ни было, а она — та, в чьём кресле сейчас сижу я, ничтожный Маске, та, которая больше чем привидение, больше чем любая самая очаровательная женщина, больше чем почитаемое когда-то, а теперь забытое божество, — она повелительница человеческой крови, и тот, кто хочет её победить, должен подняться над кровью!
Невольно я хватаюсь за горло: чувствую, как бешено, в рваном, сбивчивом ритме пульсирует артерия, словно хочет меня о чем-то оповестить — так, азбукой Морзе, перестукиваются через тюремные стены заключенные! А может, это беснуется, рвётся на волю нечто инородное?.. И я замираю, не в силах отвести взгляда от кроваво-алого горла своего визави.
— Так, значит, вы поднялись над кровью? — шепчу я непослушными губами.
Липотин съёживается — седой, древний, ветхий, он словно проваливается в себя, и оттуда, как из могильной ямы, доносятся натужные стоны его расстроенной фисгармонии:
— «Над», почтеннейший, — это почти то же самое, что «под». Быть над кровью или под кровью, над жизнью или никогда не жить — какая разница, в конце концов?.. Сами видите: никакой… никакой!..
Отчаянный ужас, прозвучавший в этих словах, казалось, пытался ухватиться за меня своей костлявой старческой рукой. И прежде чем до меня дошло, что сейчас, может быть, единственный раз в жизни антиквар на мгновение приоткрыл свою безнадёжно больную, обреченную душу, Липотин уже проводит по волосам, выпрямляется и зловещая ухмылка, полуутопленная в алый платок, мгновенно стирает то странное впечатление, которому так и не суждено запечатлеться в моей памяти. Он перегибается ко мне и сипит:
— Хочу вас предупредить: сфера Исаис и Асайи Шотокалунгиной — это остров, который находится в самом средоточии жизни, в центре Алого моря, и с его берегов, в чьи неприступные скалы оглушительным прибоем колотится кровь, ещё никому, ни по сю, ни по ту сторону, не удалось сбежать: ни достопочтенному магистру Джону Ди, ни его тезке эсквайру Роджеру, ни вам, почтеннейший покровитель. Так что лучше не тешьте себя радужными надеждами.
— Неужели никакого пути к спасению нет?!
— Вайроли-тантра! — невозмутимо ответствует, окутываясь дымом, призрачный визитёр. Я уже отметил про себя, что всякий раз, произнося эти слова, он прячет свое лицо.
— В чем же суть вайроли-тантра?
— Гностики называли подобную технику «обращением вспять течения Иордана». Что имеется в виду, вы легко догадаетесь сами. Только не забывайте, что это лишь внешний аспект, который может кому-то показаться весьма непристойным. Скрытое под этой скорлупой ядро можно добыть только самостоятельно; если же вы прибегнете к моим услугам, то ничего, кроме пустой шелухи, не получите. А ритуал, исполняемый вслепую, без реального проникновения в его внутреннее содержание, — это уже практика красной магии, доступная исключительно лишь немногим посвященным в эту древнейшую традицию, доставшуюся нам по наследству от красной, атлантической расы. Любые же профанические попытки имитации чреваты в ритуальной магии очень тяжёлыми последствиями, одно из которых — страшный, испепеляющий всё на своем пути огонь; потушить его, кстати, невозможно. Не слушайте ничьих советов, человечество, слава Всевышнему-, не имеет об эзотеризме ни малейшего понятия: профанация, гм, всегда каралась самым решительным и жестоким образом, так что держитесь, пожалуйста, подальше от всех этим самозваных гуру, седобородых кудесников и прочей нечисти, имя коей — легион;, тот несусветный вздор, который плетут эти высокопарные шарлатаны о чёрной и белой магии, не лезет ни в какие ворота… А сокровенное…
Тут липотинская речь переходит в заунывное монотонное бормотание, которое льется и льется с его губ сплошным потоком, так молятся ламаистские монахи, до бесконечности повторяя свои медитативные мантры. У меня такое чувство, что это говорит уже не Липотин, а кто-то далекий и невидимый… Последнее, что я ещё разобрал, было:
— Разрешение от уз. Связывает любовь. Любовь устраняется ненавистью. Ненависть устраняется представлением. Представление устраняется знанием. Знание устраняется незнанием — вот кристалл алмазного Ничто.
Журчащий поток обтекает меня со всех сторон, но расчленить его на отдельные слова или фразы я не могу, не говоря уж о том, чтобы уловить хотя бы тень смысла. Эта речь предназначена для Бафомета, догадываюсь я и делаю отчаянную попытку расслышать то, что слышит Двуликий. Но мои уши остаются глухи…
Когда я наконец понимаю, что все мои усилия напрасны, и поднимаю глаза, то вижу пустое кресло. Липотин бесследно исчез.
Да и был ли он у меня?..
«Время» не поддается никакому учету, снова куда-то запропастился целый кусок, и я даже приблизительно не могу представить себе размеров пропажи. Так в один прекрасный день можно недосчитаться и нескольких лет, решил я и не поленился завести все часы в доме; теперь не без удовольствия прислушиваюсь к их усердному, педантичному тиканью, правда, все они показывают разное время, так как переводить стрелки я не стал: в моем странном душевном состоянии эта противоречивость в свидетельских показаниях не только не кажется неестественной, но и наоборот — забавляет, особенно смешно, когда они, как на самой настоящей очной ставке, начинают своим сварливым механическим боем, перебивая друг друга, выяснять, кто из них прав. Для меня же смена дня и ночи уже давно означает не более чем чередование белого и чёрного, а в том, что спал, я убеждаюсь лишь после того, как обнаруживаю себя протирающим глаза в одном из кресел, В этом случае равновозможны два варианта: вокруг меня либо непроницаемая темень, либо смутное, потустороннее свечение — это бледное, практически невидимое солнце пальпирует своими холодными, равнодушными лучами слепые, воспаленные окна моего дома, выдавливая из углов кабинета бесчисленные белёсые тени, похожие на отвратительные гнойные выделения…
