он смог составить некоторое представление о том, что там было не совсем уютно. Ему было жалко этого Симеона, но сейчас, сидя в кресле, в своем офисе, он гадал, а из-за чего, собственно, тот делал столько шума? Скорее всего, он был неженка. Голод, видите ли! Что-нибудь он да ел, иначе бы давно умер. Если покопаться, кто-нибудь снабжал его снизу какао и печеньем.
Да, этот Симеон — просто любитель. Перехвалили, и все.
Сон отказывался прийти к нему на помощь. Ноги затекли, а дальше — ничего. Он встал, чтобы размять их.
Именно в этот момент он полностью утвердился во мнении, что история Симеона Столпника — просто сибаритские россказни. Если бы это была правда, в ней нашлось бы место хрусту в… Но не будем отвлекаться.
Примерно часов через шесть (часов у него не было, а все эти боли, колики и судороги просто не могли уложиться в более короткий промежуток времени), дух окончательно покинул его. Не будем судить его слишком строго. Та девушка наверху разбила его сердце, погубила его жизнь, низвела, сравнив его с Роландом Бином… но у нее были печенье и какао. В таких обстоятельствах и король Артур стал бы ползать в ногах у Гиневеры.
Он бросился к двери и распахнул ее. Из темноты послышался испуганный возглас.
— Надеюсь, я вас не побеспокоила, — произнес кроткий голосок.
Мистер Фергюсон не ответил. Его ноздри раздулись, учуяв знакомый аромат.
— Вы не спите? Можно мне войти? Я принесла немного печенья и какао.
Он принял ее дары молча. В жизни бывают такие святые моменты, когда слова неуместны. Загадочность происходящего лишила его дара речи. Еще минуту назад все его устремления были нацелены на это печенье. Он был готов получить его под градом усмешек и колкостей, типа «Я же вам говорила». А сейчас он осушал свою чашку и в то же время мог честно смотреть миру в глаза.
Его орлиный взор заметил крошку на рукаве. Подобрав и употребив ее, он обернулся в поисках объяснений.
Она изменилась. Боевой огонек в глазах потух. Казалась, она даже подавлена и чем-то явно напугана. Весь ее вид умолял о спасении.
— Этот ужасный мальчишка! — выговорила она.
— Бин? — спросил Фергюсон, поднимая с ковра очередную крошку.
— Он невыносим.
— Не удивлюсь, что он вас немного утомил. Чем же он все это время занимался?
— Говорил. Сил никаких нету! Он как эти толстые ужасные энциклопедии! Знаете, сколько тонн воды низвергает Ниагара в год?
— Нет, не знаю.
— А он знает.
— Я говорил, он полон полезных сведений. Ну, просто как в книгах об успехе! К примеру, однажды утром ваш шеф хочет узнать, сколько сейчас в Брикстоне диванов, набитых конским волосом, или сколько понадобится булавок, чтобы соединить Лондон и Ватерлоо. Вы делитесь с ним этими полезными сведениями, и он берет вас в долю. Через несколько дней, глядишь, и вы уже миллионер. Но я совер-шенно забыл поблагодарить вас за какао. Очень вкусно.
Он ждал насмешки, но не дождался. Приятное удивление разлилось по его телу. Даже как-то не верилось.
— И главное, даже не то, что именно он говорит, — продолжала она, — а этот менторский тон.
— Я думал над этим. Скорей всего, весь секрет — в очках.
— Когда он на меня так смотрит, я просто не могу. Сразу вспоминается все плохое, что я успела сделать или даже подумать.
— На вас это так же действует? — оживился он. — Со мной было то же самое.
Родственные души обменялись понимающим взглядом. Она начала первой:
— Мы всегда смотрели на все одинаково, правда?
— Ну конечно, — сказал он и придвинул поближе кресло. — Это моя ошибка… ну, то что случилось.
— Нет, это…
— Нет, моя. Я должен вам кое-что сказать. Конечно, это уже ничего не изменит, но я хочу, чтобы вы знали. Я изменился с тех пор, как приехал в Лондон. К лучшему, надеюсь. Конечно, я и сейчас не ахти что, но, по крайней мере, бросил мерить все своим аршином. Нет смысла судить о мире глазами провинциального городка. Лондон научил меня этому. Я надеюсь, у вас не будет причин сравнивать меня с этим Бином. Я больше не сужу людей. По крайней мере, стараюсь. С меня достаточно смотреть за собой.
— Я тоже должна кое-что сказать, — начала она. — Наверное, уже слишком поздно, но все равно, вы должны об этом услышать. Я тоже изменилась с того времени, как живу в Лондоне. Я привыкла считать, что Вселенная создана для того, чтобы смотреть на мои великие дела и хлопать в ладоши. Лондон как будто приложил лед к моей воспаленной голове, и воспаление прошло. Амбиций поубавилось. Я рада, что у меня есть работа, а потом — свободное время.
Он подошел к ее креслу.
— Мы говорили, что встретимся как незнакомцы, и вот, встретились. Мы никогда не знали друг друга. Вы не против, если мы снова познакомимся? — сказал он.
Тут раздался почтительный стук в дверь.
— Заходите, — раздраженно откликнулся Фергюсон. — Ну, что там еще?
Из-за золотой оправы очков мягко светил взгляд, скорее умиротворенный, чем осуждающий.
— Простите за вторжение. Я больше не на службе, но в сложившейся ситуации, надеюсь, вы простите мне мою смелость. Обдумывая затруднительное положение, в которое мы попали, мне пришла мысль, которая, как мне кажется, дает нам надежду покинуть это здание.
— Что!
— Мне показалось, что, позвонив в ближайший полицейский участок…
— О, Господи! — вскричал Фергюсон и схватился за телефон.
Через две минуты, положив трубку, он сказал:
— Все в порядке. Я все им объяснил. Скоро будут здесь вместе с лестницей. Интересно, а сколько сейчас времени?
Мастер Бин извлек часы.
— Почти ровно половина одиннадцатого, сэр.
— Половина одиннадцатого! Мы здесь уже часов десять! Проверьте-ка, часы.
— Нет, сэр, я стараюсь держать все в полном порядке, я никогда бы не рискнул оказаться непунктуальным.
— Пол-одиннадцатого! — вскричал Фергюсон. — Да у нас еще куча времени, чтобы успеть поужинать в «Савое». Великолепно! Прямо сейчас им и позвоню, закажу столик.
— Ужин! Я думала… Она остановилась.
— Что вы думали?
— Вы же сегодня и так ужинаете… Он удивленно уставился на нее.
— Конечно, нет. Откуда вы взяли?
— Мне казалось, вы что-то говорили о мисс Тэмплтон…
— Мисс Тэмп… А! — Он успокоился. — Ее и не было. Я ее выдумал. Просто пришлось, когда вы обвинили меня, что я такой же, как наш миазмический друг. Допустимая самооборона.
— Я не хочу вас прерывать, сэр, когда вы заняты, но… — сказал мастер Бин.
— Загляните ко мне завтра утром, — сказал мистер Фергюсон.
— Боб, — сказала девушка, когда бормотание оркестра стало предвещать бурю веселой мелодии, — что ты собираешься сделать, когда он придет завтра утром?
— Вызову полицию.
— Нет, правда! Что-то сделать надо. Если бы не он, мы бы здесь не сидели.
— Верно, верно. — Он задумался. — Нашел! Я дам ему работу у Рейкиса и Куртенэ.
— Почему?
— Потому что у меня на них зуб. А в первую очередь потому, — и тут мистер Фергюсон улыбнулся дьявольской улыбкой, — что их филиал в Эдинбурге, а Эдинбург, как ты, конечно, знаешь, находится далеко-далеко от Лондона.
Он перегнулся через столик.
— Правда, как в добрые старые времена? А ты помнишь, первый раз, когда мы с тобой попело…
И тут грянул оркестр.
Заметьте, я не защищаю Джеймса Датчета и не оправдываю его. Наоборот, я решительно на стороне тех, кто считает, что ему не следовало это делать. Я просто указываю на то, что в этом деле есть смягчающие обстоятельства. Только на это, и ничего больше.
Позвольте нам начать рассмотрение дела спокойно и беспристрастно; не будем делать скоропалительных выводов, изучим само существо вопроса и посмотрим, не найдут ли мои взгляды фактического подтверждения.
Мы начнем с того времени, когда тема колоний впервые начала потихоньку, но угрожающе закрадываться в ежедневные беседы его дяди Фредерика.
Дядя Джеймса и ранее имел тенденцию к обсуждению колоний и своих невероятных финансовых удач в Западной Австралии, но лишь когда Джеймс приехал из Оксфорда, они стали принимать по-настоящему опасный оборот. Вплоть до этого времени дядя Фредерик говорил о колониях как о колониях. Сейчас он стал упоминать о них в непосредственной связи со своим племянником, и вскорости в этих разговорах Джеймс вышел на главные роли. Можно было готовить афиши: «Фредерик Нот представляет Джеймса Датчета в „КОЛОНИЯХ"», и дата премьеры, казалось, была не за горами. Дело в том, что Фредерик Нот недолюбливал ту часть публики, к которой применял стандартное определение: «Им бы лучше зарабатывать себе на жизнь, а не бездельничать дома», и, когда бывал в гостях у своей сестры не упускал возможности распространиться по этому поводу Миссис Датчет была вдовой, и после смерти своего мужа принимала все, что он говорил, за мудрость высшей пробы, хотя на самом деле всей мудрости Фредерика Нота едва хватило бы для среднестатистического дятла. Он сделал капитал на овцеводстве, а пасти овец может и дурак. Однако он обрел репутацию, не бросал слов на ветер. Это произошло еще задолго до того, как ряды М.Л.К.Д.З.С.Н.Ж.А.Н.Б.Д. встали перед реальной угрозой потерять одного из своих членов.
