— Какъ глупо! Зачѣмъ я спрашиваю? — Не правда, ничего глупаго нѣтъ: тебѣ хочется говорить, быть въ сношен[іяхъ] съ людьми, потому что ты веселъ. Отчего же я веселъ? За полчаса ежели бы я сѣлъ въ сани, я бы не сталъ разговаривать. А оттого, что ты довольно хорошо говорилъ передъ отъѣздомъ, оттого, что ея мужъ тебя вышелъ провожать и сказалъ: «Когда жъ мы опять увидимся?» Оттого, что какъ только лакей тебя увидалъ, онъ сейчасъ встрепенулся и не смотря на то, что пахло отъ него петрушкой, онъ съ удовольствіемъ тебѣ услужилъ. Я ему какъ то далъ полтинникъ. Во всѣхъ нашихъ воспоминаніяхъ середина выпадаетъ, а остается первое и послѣднее впечатлѣніе, особенно послѣднее. Поэтому прекрасный обычай хозяину дома провожать гостя до двери, у которой, обыкновенно устроивъ ноги винтомъ, нельзя хозяину не сказать чего нибудь любезнаго гостю; не смотря ни на какую короткость отношеній, этимъ правиломъ пренебрегать не надо. Т[акъ] н[апримѣръ], «когда мы опять увидимся» ничего не значитъ, но невольно [изъ] самолюбія гость переведетъ такъ: когда[229] значитъ: пожалуйста поскорѣе, мы значитъ: я и жена, к[оторой] тоже очень пріятно тебя видѣть; опять значитъ: мы нынче провели вечеръ вмѣстѣ, но съ тобой нельзя соскучиться; увидимся значитъ: еще разъ намъ сдѣлай удовольствіе. И гостю остается пріятное впечатлѣніе. Также необходимо, особенно въ домахъ не хорошо устроенныхъ, гдѣ не всѣ лакеи, особенно швейцаръ (это самое важное лицо, потому что первое и послѣднее впечатлѣніе), учтивы, давать денегъ людямъ. Они васъ встрѣчаютъ и провожаютъ, какъ человѣка домашняго, и услужливость ихъ, источникъ коей полтинникъ, переводишь такъ: васъ здѣсь всѣ любятъ и уважаютъ, поэтому мы стараемся, угождая господамъ, угодить вамъ. Можетъ быть, только и любитъ и уважаетъ лакей, но все таки пріятно. Что за бѣда, что ошибаешься? ежели бы не было ошибокъ, то не было бы........
«Аль бѣлены объѣлся!.. Чоортъ!..»
Мы съ Дмитріемъ тихохонько и скромнехонько ѣхали какимъ то бульваромъ и держимся ледочкомъ правой стороной, какъ вдругъ какой то «лѣшій» (Дмитрій такъ назвалъ послѣ его) въ каретѣ парой столкнулся съ нами. Разъѣхались, и только отъѣхавши шаговъ 10, Дмитрій сказалъ: «вишь, лѣшій, правой руки не знаетъ!»
Не думайте, чтобы Дмитрій былъ робкій человѣкъ или не скоръ на отвѣтъ. Нѣтъ, онъ, напротивъ, хотя былъ небольшого роста, съ бритой бородой (но съ усами), онъ глубоко сознавалъ собственное достоинство и строго исполнялъ долгъ свой, но причиной въ этомъ случаѣ его слабости были два обстоятельства. 1) Дмитрій привыкъ ѣздить на экипажахъ, внушающихъ уваженіе, теперь же мы ѣхали на пошевенькахъ, запряженныхъ очень маленькой лошадкой въ весьма длинныхъ оглобляхъ, такъ что даже кнутомъ съ трудомъ можно было достать ее, и лошадка эта заплетала жалко задними ногами, что́ въ зрителяхъ постороннихъ могло возбудить насмѣшку, поэтому тѣмъ болѣе обстоятельство это было тяжело для Дмитрія и могло уничтожить чувство [1 неразобр.] 2) Должно быть вопросъ мой: морозитъ ли? напомнилъ ему такого же рода вопросы осенью въ отъѣздѣ. Онъ охотиикъ; охотнику есть о чемъ замѣчтаться — и забыть ругнуть впопадъ кучера, который не держитъ правую руку. У кучеровъ, какъ и у всѣхъ, тотъ правъ, кто съ бо́льшей увѣренностью и прежде крикнетъ на другого. Есть исключенія; напримѣръ Ванька никакъ не можетъ крикнуть на карету, одиночка, даже щегольская, съ трудомъ можетъ крикнуть на четверню; впрочемъ все зависитъ отъ характера, отъ обстоятельствъ времени, а главное, отъ личности кучера, отъ направленія, въ которомъ ѣдутъ. Я одинъ разъ видѣлъ въ Тулѣ разительный примѣръ вліянія, которое можетъ имѣть одинъ человѣкъ на другихъ дерзостью.
Было катанье на масляницѣ; сани парами, четвернями, кареты, рысаки, шелковые салопы — всѣ тянулись цѣпью по Кіевской, — пѣшеходовъ кучи. Вдругъ крикъ съ поперечной улицы: «держи, эй, держи лошадь то! Пади, эй!» самоувѣреннымъ голосо[мъ]. Невольно пѣшеходы посторонились, пары и четверни придержали. Чтожъ вы думаете? Оборванный извощикъ, стоючи на избитыхъ санишкахъ, размахивая надъ головой концами возжей, на скверной клячѣ съ крикомъ продралъ на другую сторону, покуда никто не опомнился. Даже буточники и то расхохотались.
Дмитрій хотя человѣкъ азартный и ругнуть любитъ, но сердце имѣетъ доброе, скотину жалѣетъ. Кнутъ онъ употребляетъ не какъ средство побужденія, но исправленія, т. е. онъ не погоняетъ кнутомъ: это несообразно съ достоинствомъ городского кучера, но ежели рысакъ не стоитъ у подъѣзда, онъ ему дастъ «раза». Я это сейчасъ имѣлъ случай замѣтить: переѣзжая изъ одной улицы на другую, лошадка наша насилу вытащила насъ и я замѣтилъ по отчаяннымъ движеніямъ его спины и рукъ и [по] чмоканью, что онъ б[ылъ] въ непріятномъ положеніи. Ударить кнутомъ? онъ къ этому не привыкъ. Ну, а что, ежели бы лошадь остановилась? Онъ не перенесъ бы этаго, хотя тутъ нельзя было бояться шутника, который бы сказалъ: «Аль кормить?» Вотъ доказательство, что Дмитрій дѣйствуетъ болѣе по сознанію долга, чемъ изъ тщеславія.
Я много еще думалъ объ многораз[лич]ныхъ отношеніяхъ кучеровъ между собою, объ ихъ умѣ, находчивости и гордости. Должно быть, при большихъ съѣздахъ они узнаютъ другъ друга, съ кѣмъ сталкивались, и переходятъ изъ враждебн[ыхъ] въ миролюбныя отношенія. Всѣ интересн[ы] на свѣтѣ, особенно отношенія тѣхъ классовъ, къ к[оторымъ] мы не принадлежимъ.
Ежели ѣдутъ экипажи по одному направленію, то распря бываетъ продолжительнѣе: тотъ, кто обидѣлъ, старае[тся] угнать или отстать, другой же иногда успѣваетъ доказать ему неправоту поступка и беретъ верхъ; впрочемъ, когда ѣдутъ въ одну сторону, то перевѣсъ на сторонѣ того, чьи лошади рѣзвѣе.
Всѣ эти отношенія очень удобно прикладываются къ отношеніямъ вообще въ жизни. Интересно[ы?] тоже для меня отношения господъ между собою и кучерами при такого рода столкновеніяхъ. — «Эка дрянь, куда прешь?» — Когда это обращается ко всему экипажу, невольно сѣдокъ старается принять видъ серьезной или веселой или беззаботной — однимъ словомъ такой, который онъ прежде не имѣлъ; замѣтно, что ему пріятно бы было, ежели бы было на оборотъ; замѣтилъ я, что г[оспо]да съ усами въ особенности сочувствуютъ обидамъ, нанесеннымъ ихъ экипажу. —
— «Кто ѣдетъ?»
Это прокричалъ буточникъ, который нынче утромъ при мнѣ очень былъ оскорбленъ тоже кучеромъ. У подъѣзда противъ этой самой будки стоя[ла] карета; славный съ рыжей бородой кучеръ, уложивъ подъ себя возжи и опершись локтя[ми] на колѣни, грѣлъ спину на солнцѣ, какъ было видно, съ большимъ удовольствіемъ, потому что даже почти совсѣмъ зажмурился. Напротивъ него буточникъ похаживалъ на площадкѣ передъ будкой и концомъ алебарды поправлялъ доску надъ лужей передъ своимъ балкономъ. — Вдругъ ему не понравилось, или что карета тутъ стоитъ, или завидно стало, что кучеру такъ пріятно грѣться, или хотѣлъ разговориться — онъ прошелъ по своему балкончику, заглянулъ въ переулокъ, потомъ, стукнулъ алебардой по доскѣ: «Эй ты, куда сталъ? дорогу загородилъ». Кучеръ немного отщурилъ лѣвый глазъ, по смотрѣлъ на буточника и опять закрылъ. — «Съѣзжай! тебѣ что ли говорятъ!» Никакого вниманія.— «Аль не слышишь! сворачивай, говорятъ!» Буточникъ, видя, что нѣтъ отвѣта, прошелъ по балкончику, еще заглянулъ въ переулокъ и видно собирался сказать что нибудь разительное. Въ это время кучеръ приподнялся, поправилъ подъ собой возжи и, повернувшись съ заспанными глазами къ буточнику: — «Что зѣваешь? Тебѣ, дураку то и ружья въ руки не давали, а туда же кричитъ!»
