Я задумался. Развѣ достаточно уничтожить причину зла, чтобы было добро? Добро положительно, а не отрицательно. Оттого имянно и достаточно, что добро положительно, а зло отрицательно; зло можно уничтожить, а добро нѣтъ. Добро всегда въ душѣ нашей и душа добро; а зло привитое. Не будь зла, добро разовьется. Сравненіе съ земледѣльцемъ не годится; ему надо посѣять и пахать, а въ душѣ же добро уже посѣяно. Художнику нужно упражняться и онъ достигнетъ искуства, ежели онъ не будетъ сообразоваться съ правилами отрицательными, но ему нужно [1 неразобр.] отъ произвола. Для упражненія въ добродѣтели не нужно упражненій — упражненія: жизнь.
Холодъ — отсутствіе тепла. Тьма — отсутствіе свѣта, зло — отсутствіе добра. — Отчего человѣкъ любитъ тепло, свѣтъ, добро? Оттого, что они естественны. — Есть причина тепла, свѣта и добра — солнце, Богъ; но нѣтъ солнца холоднаго и темнаго, нѣтъ злаго Бога. Мы видимъ свѣтъ и лучи свѣта, ищемъ причину и говоримъ, что есть солнце: намъ доказываетъ это и свѣтъ, и тепло, зак[онъ] тягот[енія]. Это въ мірѣ физическомъ. Въ моральномъ мірѣ видимъ добро, видимъ лучи его, видимъ, что такой же зак[онъ] тяготенія добра къ чему то высшему и что источникъ — Богъ. —
Сними грубую кору съ бриліанта, въ немъ будетъ блескъ; откинь оболочку слабостей, будетъ добродѣтель. Но неужели только одни тѣ мелочи, слабости, которыя ты пишешь въ журналѣ, мѣшаютъ тебѣ б[ыть] доб[рымъ]? нѣтъ ли большихъ страстей? И потомъ, откуда такое множество каждый день прибавляется: то обманъ себя, то трусость и т. д., прочно[го] же нѣтъ исправленія, во многомъ никакого хода впередъ. Это замѣтила опять частица, занимающаяся критикой. Правда всѣ слабости, которыя я написалъ, можно привести къ 3 разрядамъ, но такъ какъ каждая имѣетъ много степеней, то конбинац[ій] можетъ быть безъ числа. 1) гордость, 2) слабость воли, 3) недостат[окъ] ума. — Но нельзя всѣ слабости относить отдѣльно къ каждой, ибо онѣ происходятъ отъ соединенія. Первые два рода уменьшил[ись], послѣдняя, какъ независимая, можетъ подвинутся только со временемъ. Напримѣръ нынче я солгалъ, ка[къ] примѣтно было, безъ причины: меня звали обѣдать, я отказ[ался], потомъ сказалъ, что не могу отъ того, что у меня урокъ. — Какой? — Англ[ійскій] яз[ыкъ], когда у меня была гимнастика. Причины: 1) мало ума, что вдругъ не замѣтилъ, что глупо солгать, 2) мало твердости, что не сказалъ, поч[ему], 3) гордость глупая, полагая, что агл[ицкій] яз[ыкъ] скорѣе можетъ быть пред[логомъ], чѣмъ гимнастика. —
Развѣ добродѣтель состоитъ въ томъ, чтобы исправляться отъ слабостей, которыя тебѣ въ жизни вредя[тъ]? кажется, добродѣтель есть самоотверженіе. — Неправда. Доброд[ѣтель] даетъ счастье потому, что счастье даетъ доброд[ѣтель]. — Всякій разъ, когда я пишу дневникъ откровенно, я не испытываю никакой досады на себя за слабости; мнѣ кажется, что ежели я въ нихъ признался, то ихъ уже нѣтъ.
Пріятно. Я помолился и легъ спать. Вечеромъ я лучше молюсь, чѣмъ утромъ. Скорѣе понимаю, что говорю и даже чувствую; вечеромъ я не боюсь себя, утромъ боюсь — много впереди. Прекрасная вещь сонъ во всѣхъ фазахъ: приготовленіе, засыпаніе и самый сонъ. — Только что я легъ, я думалъ: какое наслажденіе увернуться потеплѣе и сейчасъ забыться; но только что я сталъ засыпать, я вспомнилъ, что пріятно засыпать, и очнулся. Всѣ наслажденія тѣла уничтожаются сознаніемъ. Не надо сознавать; но я созналъ, что сознаю, и пошло, и пошло, и заснуть не могу. Фу, досада какая! Для чего далъ намъ Богъ сознаніе, когда оно только мѣшаетъ жизни? Для того, что напротивъ моральныя наслажденія глубже чувствуются, когда они сознаны. Разсуждая такъ, я повернулся на другую сторону и раскрылся. Какое непріятное чувство въ темнотѣ раскрытся. Все кажется: вотъ схватитъ меня кто то или что то или тронетъ холоднымъ или горячимъ раскрытую ногу. Я поскорѣ[е] закрылся, подвернулъ подъ себя со всѣхъ сторонъ одѣяло, спряталъ голову и сталъ засыпать, разсуждая вотъ какъ.[231]
<«Морфей, прими меня въ свои объятія». Это Божество, котораго я охотно бы сдѣлался жрецомъ. А помнишь, какъ обидѣлась барыня, когда ей сказали: «Quand je suis passé chez vous, vous étiez encore dans les bras de Morphée.[232] Она думала, что Морфей — Андрей, Малафей. Какое смѣшное имя!...... А славное выраженіе: dans les bras; я себѣ такъ ясно и изящно предста[вляю] положеніе dans les bras, — особенно же ясно самыя bras — до плечъ голыя руки съ ямочками, складочками и бѣлую, открытую нескромную рубашку. — Какъ хороши руки вообще, особенно ямочка одна есть! Я потянулся. Помнишь, Saint Thomas не велѣлъ вытягиваться. Онъ похожъ на Дидрих[са]. Верхомъ съ нимъ ѣздили. Славная была травля, какъ подлѣ станового Гельке атукнулъ и Налетъ ловилъ изъ за всѣхъ, да еще по ко́лот[и?]. Какъ Сережа злился. — Онъ у сестры. — Что за прелесть Маша — вотъ бы такую жену! Морфей на охотѣ хорошъ [?] бы былъ, только нужно голому ѣздить, [а?] то можно найти и жену. — Пфу, какъ катитъ Saint Thomas — и за всѣхъ на угонкахъ уже барыня пошла; напрасно только вытягивается, а впрочемъ это хорошо dans les bras. Тутъ должно быть я совсѣмъ заснулъ.— Видѣлъ я, какъ хотѣлъ я догонять барыню, вдругъ — гора, я ее руками толкалъ, толкалъ, — свалилась; (подушку сбросилъ) и пріѣхалъ домой обѣдать. Не готово; отчего? — Василій куражится (это за перегородкой хозяйка спрашиваетъ, что за шу[мъ], и ей отвѣча[етъ] горнич[ная] дѣвка, я это слушалъ, потому и это приснилось). Василій пришелъ, только что хотѣли всѣ у него спросить, отчего не готово? видятъ — Василій въ камзолѣ и лента черезъ плечо; я испугался, сталъ на колѣни, плакалъ и цѣловалъ у него руки; мнѣ было такъ же пріятно, ежели бы я цѣловалъ руки у нее, — еще больше. Василій не обращалъ на меня вниманія и спросилъ: Заряжено? Кондитеръ Тульскій Дидрихсъ говоритъ: готово! — Ну, стрѣляй! — Дали залпъ. (Ставня стукнула) — и пошли Польской, я съ Василіемъ, который уже не Василій, а она. Вдругъ о ужасъ! я замѣчаю, что у меня панталоны такъ коротки, что видны голыя колѣни. Нельзя описать, какъ я страдалъ (раскрылись гол[ыя] [колѣни?]; я ихъ во снѣ долго не могъ закрыть, наконецъ закрылъ). Но тѣмъ не кончилось; идемъ мы Польской и — Королева Виртем[бергская] тутъ; вдругъ я пляшу казачка. Зачѣмъ? Не могу удержаться. Наконецъ принесли мнѣ шинель, сапоги; еще хуже: панталонъ вовсе нѣтъ. Не можетъ быть, чтобы это было на яву; вѣрно я сплю. Проснулся. — Я засыпалъ — думалъ, потомъ не могъ болѣе, сталъ воображать, но воображалъ связно, картинно, потомъ воображеніе заснуло, остались темныя представленія; потомъ и тѣло заснуло. Сонъ составляется изъ первого и послѣдняго впечатлѣнія.>
