— Посмотри, посмотри, папа! кричитъ счастливая мать. — У ней прорѣзался еще зубокъ, какой хорошенькій, посмотрите-ка, сэръ, вы не примѣчаете ничего?
— Что такое? спрашиваетъ Филиппъ.
— А вотъ, сэръ, говоритъ няня Бетси, тютюшкая малютку, такъ что ея бѣлое манто развѣвается по воздуху.
— Не правда ли, какое хорошенькое? кричитъ мама: — а дѣвочка въ нимъ похожа на ангельчика. Я купила его сегодня, такъ какъ ты получилъ деньги изъ Нью-Йорка, и знаешь ли, мой другъ, оно стоитъ только пять гиней.
— Недѣля работы, сказалъ бѣдный Филиппъ: — и я думаю, что я не долженъ скупиться, чтобы доставить удовольствіе Шарлоттѣ.
— Богъ да благословитъ васъ, Филиппъ, говоритъ моя жена съ глазами полными слизъ: — Онѣ были у меня сегодня, Шарлотта, няня и малютка въ новомъ… въ новомъ…
Тутъ мистриссь Лора схватила Филиппа за руку и просто залилась слезами. Если бы она поцаловала мистера Фирмина въ присутствіи своего мужа, я не удивился бы.
Теперь, братіи мои, посмотрите, какъ одно преступленіе порождаетъ многія, и одинъ двуличный поступокъ ведётъ къ цѣлой карьерѣ обмановъ. Во-первыхъ, видите, Филиппъ обманулъ жену съ похвальнымъ желаніемъ скрыть особенности своего отца. Еслибы отецъ Филиппа не обманулъ его, Филиппъ не обманулъ бы жену; еслибы онъ не обманулъ жену, она не дала бы пяти гиней за манто. Еслибы она не дала пяти гиней за манто, моя жена не вошла бы съ тайную корреспонденцію съ мистеромъ Фирминомъ, которая, еслибы не кротость моего характера, породила бы ревность, недовѣріе и самыя ужасныя ссоры — даже дуэль — между главами обоихъ семействъ. Представьте себѣ, что тѣло Филиппа вдругъ очутилось бы на Гвинстидской пустоши съ пулей, посланной рукою друга! Представьте себѣ, что къ моему дому подъѣхалъ бы кэбъ и въ глазахъ дѣтей, смотрящихъ изъ окна, вынули бы изъ кэба окровавленное тѣло! Пора прекратить эту ужасную шутку! Дни черезъ два послѣ приключенія съ манто я нашолъ письмо, почеркомъ Филиппа адресованное къ моей женѣ, я думая, что эта записка относится къ обѣду, о которомъ шла между нами рѣчь, я сорвалъ печать и прочолъ слѣдующее:
Торнгофская улица, четвергъ.
"Моя добрая, милая крёстная мама, какъ только я буду въ состояніи писать и говорить, я поблагодарю васъ за вашу доброту ко мнѣ. Мама говоритъ, что она очень ревнуетъ и такъ какъ она купила манто, она не можетъ позволить вамъ заплатитъ за него. Но она велитъ мнѣ никогда не забывать вашу доброту къ намъ, и хотя я этого теперь не понимаю, она обѣщаетъ мнѣ сказать, когда я выросту. А пока я остаюсь вашей признательной и любящей дочерью
"Л. К. Ф.".
Филиппа уговорили его друзья просить нью-йоркскихъ газетчиковъ платить жалованье ему самому, и я помню, что его родитель прислалъ величавое письмо, въ которомъ говорилъ скорѣе съ горестью чѣмъ съ гнѣвомъ объ этомъ. Докторъ указывалъ, что эта предосторожность набрасывала сомнѣніе со стороны Филиппа на честь его отца, а конечно онъ былъ уже довольно несчастливъ, не заслуживая недовѣріе своего сына. Обязанность чтить отца и мать указывалась съ чувствомъ и докторъ кротко надѣялся, что дѣти Филиппа будутъ имѣть къ нему болѣе довѣрія, чѣмъ онъ имѣлъ къ своему несчастному отцу. Нужды нѣтъ! Онъ не будетъ злопамятенъ, если фортуна ему улыбнётся опять, а что-то говоритъ ему, что это будетъ; онъ покажетъ Филиппу, что онъ умѣетъ прощать, хотя можетъ-быть онъ не будетъ въ состояніи забыть, что въ его изгнаніи, уединеніи, преклонныхъ лѣтахъ, несчастьи, сынъ показалъ къ нему недовѣріе. Онъ говорилъ, что это былъ самый жестокій ударъ для его сердца.
Это письмо съ родительскими увѣщаніями было вложено въ письмо доктора къ Сестрицѣ, въ которомъ онъ выхвалялъ открытіе, сдѣланное имъ и другими учоными господами, одного лекарства, которое имѣло благотворное дѣйствіе въ болѣзняхъ, которыми завималась мистриссъ Брандонъ, и онъ былъ увѣренъ, что продажа этого лекарства поправитъ его разстроенное состояніе. Онъ указывалъ на болѣзни, въ которыхъ особенно было полезно это лекарство. Онъ присылалъ его и наставленіе, какъ употреблять мистриссъ Брандонъ, которая могла попробовать его дѣйствіе на своихъ паціентахъ. Онъ писалъ, что подвигается медленно, но твёрдо въ своей медицинской профессіи, хотя, разумѣется, онъ долженъ былъ страдать отъ зависти своихъ собратовъ. Нужды нѣтъ! Онъ былъ увѣренъ, что для всѣхъ нихъ настанутъ лучшія времена, когда его сынъ увидитъ, что какіе-нибудь жалкіе сорокъ фунтовъ не помѣшаютъ ему заплатить всѣ его долги. Мы всѣ искренно желали, чтобъ наступилъ день, когда отецъ Филиппа будетъ въ состояній расплатиться со своимъ долгами… А между тѣмъ издателемъ нью-йоркской газеты было сообщено прямо посылать деньги къ ихъ лондонскому корреспонденту.
Хотя мистеръ Фирминъ хвалился своимъ вкусомъ, какъ помощникъ издателя Пэлль-Мэлльской газеты, я долженъ признаться, что его начальникъ часто имѣли причину сердиться на него. Однихъ хвалили въ газетѣ, на другихъ нападали. Восхищались скучными книгами, нападали на весёлыя. Однихъ хвалили за всѣ, другихъ критиковали, что бы они на дѣлали.
— Я нахожу, говаривалъ Филиппъ:- что, особенно въ критикѣ такъ часто имѣются частныя причины для похвалы и осужденія что я съ своей стороны радъ, что моя обязанность состоитъ только въ томъ, чтобъ читать корректуры. Напримѣръ Гэррокъ трагикъ отлично играетъ, его игра въ каждой пьесѣ составляетъ его величайшее торжество. Очень хорошо. Гэррокъ и мой хозяинъ короткіе друзья и обѣдаютъ другъ у друга, конечно Мёгфорду пріятно хвалить его друга и помогать ему во всёмъ. Но Бальдерсонъ тоже прекрасный актёръ. Почему же нашъ критикъ не видитъ его достоинствъ, какъ гэррокковыхъ? Въ бѣдномъ Бальдерсонѣ не находятъ никакихъ достоинствъ. О нёмъ говорятъ съ насмѣшкой или въ холоднымъ осужденіемъ, между тѣмъ какъ для его соперника цѣлью столбцы наполняются лестью.
— Какой вы странный, мистеръ Фирминъ, прошу извинить, замѣтилъ Мёгфордъ въ отвѣтъ на простое возраженіе помощника редактора. — Какъ мы можемъ хвалить Бальдерсона, когда Гэррокъ нашъ другъ! Мы съ Гэррокомъ закадычные друзья. Наши жоны искреннія пріятельницы. Если я позволю хвалить Бальдерсона, я сведу съ ума Гэррока. Развѣ вы не видите, что я не могу хвалить Бальдерсона изъ простой справедливости къ Гэрроку!
Быль еще одинъ актеръ, на котораго Бикертонъ вѣчно нападалъ. Они были въ ссорѣ и Бикертонъ метилъ такимъ образомъ. Въ отвѣта на возраженія Филиппа Мёгфордъ только смѣялся.
— Они враги, и Бикертонъ нападаетъ на него, какъ только представится случай. Это ужъ въ природѣ человѣка, мистеръ Фирминъ, говорилъ хозяинъ Филиппа.
— Великій Боже! заревѣлъ Фирминъ: — неужели вы хотите сказать, что этотъ человѣкъ на столько подлъ, что своего частнаго врага поражаетъ печатно?
— Частнаго врага! частнаго врага, мистеръ Фирминъ! кричитъ хозяинъ Филиппа. — Если бы у меня были враги — а они у меня есть, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія — и раздѣлываюсь съ ними, какъ и когда могу. И позвольте вамъ сказать, мнѣ не нравится, чтобы моё поведеніе называли низкимъ. Это естественно, это справедливо. Можетъ-быть вамъ пріятно хвалить вашихъ враговъ и бранитъ друзей? Если такъ, позвольте мнѣ сказать вамъ, что вамъ не слѣдуетъ заниматься въ газетѣ, лучше заняться какимъ-нибудь другимъ ремесломъ.
И хозяинъ разстался съ своимъ подчиненнымъ нѣсколько разгорячившись. Мёгфордъ даже говорилъ со мною о непокорности Филиппа.
— Что его онъ вздумалъ лишать себя куска хлѣба? Поговорите съ нимъ объ этомъ, мистеръ Пенденнисъ, а то мы поссоримся, а мнѣ этого не хотѣлось бы для его жены, такой деликатной бѣдняжечки.
Всякій, кто зналъ характеръ Филиппа такъ какъ знали мы, зналъ также, какъ мало совѣты и увѣщанія дѣйствовали на него.
— Боже мой! сказалъ онъ мнѣ, когда я старался убѣдить его принять примирительный тонъ съ его хозяиномъ: — или вы хотите, чтобъ я сдѣлался рабомъ Мёгфорда? Онъ, пожалуй, станетъ ругать меня такъ, какъ ругаетъ наборщиковъ. Онъ иногда заглядываетъ ко мнѣ въ комнату, когда разсержонъ, и такъ вытаращитъ на меня глаза, какъ будто хочетъ схватить меня за горло, а потомъ скажшетъ слова два и уйдёть, и я слышу, какъ онъ бранитъ наборщиковъ въ корридорѣ. Я увѣренъ, что скоро онъ примется и за меня. Я говорю вамъ, рабство начинаетъ остановиться ужасно. Я просыпаюсь во ночамъ со стономъ, а бѣдная Шарлотта тоже проснётся и спроситъ: "- Что съ тобою, Филиппъ?" А я отвѣчаю. "- Это ревматизмъ." Ревматизмъ!
Разумѣется, друзья Филиппа обращались къ нему съ пошлыми утѣшеніями. Онъ долженъ быть кротокъ въ своёмъ обращеніи. Онъ долженъ помнить, что его хозяинъ не родился джентльмэномъ, и что хотя онъ былъ грубъ и пошлъ въ разговорѣ, сердце у него доброе.
— Нечего мнѣ говорить, что онъ не джентльмэнъ, я это знаю, отвѣчалъ бѣдный Филь. — Онъ добръ къ Шарлоттѣ и къ малюткѣ это правда, и его жена также. Но всё-таки я невольникъ. Онъ меня кормить. Онъ еще меня не прибилъ. Когда я былъ въ Парижѣ, я не такъ сильно чувствовалъ свои оковы. Но теперь онѣ невыносимы, когда я долженъ, видѣть моего тюремщика пять разъ въ недѣлю. Моя бѣдная Шарлотта, зачѣмъ я вовлёкъ тебя въ эту неволю?
