– Хотите взглянуть на земную поверхность при максимальном увеличении, пока Луна не скрыла ее от нас? – спросил Лао.
– Да, конечно…
Инженер-астроном подошел к самому большому телескопу. Принялся щелкать какими-то рычажками. Труба телескопа бесшумно развернулась, уставясь объективом на Землю. Приват-доцент шагнул к ней, но, к своему удивлению, не обнаружил окуляра.
– Не торопитесь, – предупредил его Лао. – Мы не пользуемся окулярами – это неудобно. Да и зоркость сотворенного природой ока оставляет желать лучшего… Смотрите сюда…
Он указал на белый круг на противоположной прозрачной стене переборке. Борис увидел на нем изображение земного полумесяца. Инженер-астроном продолжал щелкать рычажками. Изображение становилось все более четким и укрупненным. Вскоре полумесяц уже не помещался на белом круге. Оба астронома видели только часть полумесяца, точнее – земного шара, располовиненного лунной тенью. На самой границе света и тьмы раскинулся большой город. Приват-доцент Беляев с замиранием сердца узнал Петербург. Изображение увеличилось снова, и он увидел Университетскую набережную, сфинксов, отбрасывающих длинные тени на ледяную броню, которой покрылась Нева, и множество людей вдоль парапета, вглядывающихся в вышину. Борису почудилось, что они смотрят прямо на него.
– Они наблюдают солнечное затмение, – пояснил Лао, разумеется уловивший мысли землянина.
– Да-да, я понимаю… – рассеянно отозвался Борис.
Он пристально вглядывался в женские фигурки, коих было немало, среди наблюдателей. Лиц разглядеть не удавалось, видимо, большой телескоп достиг предела своих возможностей, но приват-доценту Беляеву показалось, что он узнает шапочку из меха куницы, которую сам же и покупал Ане. Борис едва не бросился к магическому кругу, вдруг приблизившему столь легкомысленно покинутый им мир, но серое, расплывчатое нечто заслонило и стройную женщину в куньей шапочке, и набережную, и зловещие тени сфинксов, и саму Землю, от которой столь стремительно удалялся недавний ее обитатель.
– Луна! – торжественно, словно на приеме, объявил инженер-астроном.
Изображение погасло. Вновь появился белый круг. Приват-доцент нехотя обернулся к окну. За ним проплывал мрачный, дикий мир. Острые пики гор выглядели такими близкими, что казалось, вот-вот разорвут каменными клыками тонкую обшивку этеронефа. Тени в глубоких котловинах кратеров перемещались справа налево, словно Луна мириадами недобрых глаз следила за пролетающим над нею крохотным кораблем.
– Обратите внимание, Борис Аркадьевич, – сказал Лао. – Вы первый из людей имеете честь наблюдать обратную сторону вашего спутника Земли.
– Чрезвычайно польщен, – откликнулся Борис, думая о своем.
– Обратите внимание, – продолжал инженер-астроном, словно не чувствуя перемены настроения землянина. – Обратная сторона кратерирована гораздо сильнее видимой. На ней отсутствуют обширные лавовые равнины, именуемые морями… Полагаю, объясняется это тем, что обратная сторона принимала на себя больше метеоритных ударов из внешнего пространства…
– Простите, Лао, – вдруг перебил его приват-доцент, – я что-то не расположен сейчас беседовать об астрономии.
– Я знаю, Борис Аркадьевич, – сказал инженер-астроном, – но надеялся отвлечь вас от невеселых размышлений… Я очень хорошо понимаю вас… Думаете, нам было легко покидать Шэол? А ведь мы отправлялись почти на год по земному летоисчислению… А по нашему – на два.
– Вы ведь улетали открыто, – возразил Борис. – Вам не приходилось лгать близким людям.
– В этом вы правы, – согласился Лао. – Мне нечего сказать вам в утешение, кроме того, что за то знание, что теперь открыто перед вами, многие ваши коллеги, не задумываясь, пожертвовали бы жизнью…
– Я бы – тоже, мой дорогой Лао! – искренне ответил землянин. – Поверьте, я понимаю, что удостоился неслыханной чести… но… Страшно, что не справлюсь.
– Справитесь, Борис Аркадьевич, – произнес инженер-астроном с улыбкой. – До сих пор вы держались молодцом…
– Буду стараться.
– Вот и отлично.
Изрытая воронками метеоритной бомбардировки, лунная поверхность вдруг отдалилась, провалившись в усеянную алмазными зернами тьму. Ослепительно-белый диск Солнца, окруженный космами протуберанцев, завис посреди видимого сквозь прозрачную стену пространства. Борис отшатнулся, заслоняя рукою глаза. Лао охнул, бросился к стене, рванул шнур, свисающий из-под подволока. Сверху с шелестом опустилась почти непрозрачная штора.
– Простите, Борис Аркадьевич, – покаянно пробормотал инженер-астроном. – Я обязан был вас предупредить… Я немедленно вызову Мэй…
– Не нужно… – отмахнулся от него Борис, перед глазами которого все еще висел, похожий на раскаленный пятак, диск Солнца, отпечатавшийся на сетчатке. – Скоро пройдет…
– Хорошо, – неожиданно согласился Лао. – Сядьте вот здесь, на скамеечку. Посидите с закрытыми глазами.
Он взял землянина за руку и отвел в дальний угол обсерватории, куда не проникал приглушенный защитной шторой солнечный свет.
– Не открывайте глаза, покуда не почувствуете, что можете видеть, – продолжал напутствовать приват-доцента марсианин. – А я пока вам что-нибудь расскажу…
– Расскажите мне о вашем мире…
– Что именно?
– Что хотите.
Лао несколько минут молчал, меряя обсерваторию шагами. Наконец, заговорил:
– Шэол – гораздо однообразнее Земли… Океаны его давно высохли, оставив громадные напластования миллионолетних отложений, щедро насыщенные окаменелостями. Последнее море Марса сохранилось в Северном полушарии, питаемое таянием полярной шапки, но, как я уже говорил вам, воды в нем хватает лишь на то, чтобы увлажнять скудные посевы тамошних фермеров. Больше живительной влаги дает южная полярная шапка, именно она наполняет наши каналы и водохранилища. Благодаря ей, великие города Юга все еще окружены цветущими долинами, а Экваториальные нагорья – до сих пор обитаемы… Да, Борис Аркадьевич, наш мир, куда более скуден на дары природы и суровее условиями жизни, но, поверьте мне, он прекрасен… Днем, в кубово-синем небе, плывут бледные полумесяцы Иллы и Оллы – Фобоса и Деймоса. Ночью их свет серебрит глади громадных цирков, притягивает взоры влюбленных, что ищут уединения у подножия статуй, опутанных вьющимися растениями. По каналам скользят прогулочные барки, едва освещенные электрическими фонариками на верхушках шестов, которыми марсианские гондольеры отталкиваются от дна. Под звуки струн звучат старинные песни… Впрочем, вся эта пастораль свойственна лишь изнеженным обитателям южных селений. У нас, на Севере – иное… В великой рифтовой долине, по сравнению с которой знаменитый Колорадский каньон лишь царапина, тянется на множество верст Железный город. Здесь создается техническая мощь нашей цивилизации. Ржавыми уступами спускается он на дно тектонического разлома, и днем и ночью гудит как рассерженный улей. Между домами, громоздящимися один над другим, с тяжким гулом проносятся многоместные лодки. У нас, у северян, считается особым шиком летать в открытых аппаратах. Полощут по ветру парчовые шарфы женщин, блестят защитными очками сопровождающие их мужчины, вьется дымок наркотических газов. Иногда лодки сталкиваются. Рассыпаются в воздухе, роняя искалеченные тела на дно каньона, а их место в опасной высоте занимают другие любители острых ощущений, пяля пресыщенные и обессмысленные взоры в никуда… Под стеклянными сводами общественных зданий крутятся цифровые колеса тектографов. Примитивным методом случайных чисел они разыгрывают выделяемые правительством материальные блага: личный воздушный аппарат, поместье в землях Юга, возможность никогда не работать. Десятки тысяч горожан сходятся к этим механическим обманщикам, щедро поглощающим жетоны, которые работники и клерки получают в оплату своего, не столь уж обременительного труда. В этих же зданиях непрерывно мерцают экраны магнитного синематографа – пошлые драмы, разыгрываемые обожаемыми широкой публикой актерами, возмещают недостаток сильных чувств и ярких переживаний обитателям Железного города. Для тех, кто пресытился синематографом и не потратил последние жетоны в залах цифровых лотерей, наша утонченная цивилизация предлагает и другие развлечения, самое безобидное из которых наркотический газ, якобы пробуждающий древнее знание, а на самом деле убивающий мозговые клетки, отвечающие за реалистическое мышление, но я не буду рассказывать об этих мерзостях… Как ваши глаза, Борис Аркадьевич?
Синеватый диск под веками растаял, и Борис на пробу разомкнул их. Перед глазами немного плыло, но с каждым мгновением предметы обретали все более определенные очертания.
– Спасибо, – сказал приват-доцент. – Кажется, все прошло…
– Не утомил ли я вас своим рассказом?
– Нет, что вы, Лао… Напротив, мне еще сильнее захотелось увидеть ваш Шэол.
