В жизни вообще очень многое происходит одновременно. А в Аристани – тем более. Трудность в том, что рассказывать про одновременные события всегда приходится по очереди. Нельзя же так: слово про Тима – слово про Таську, опять несколько слов про Тима – и опять про Таську. Во-первых, вместо рассказа получится совершенно непонятный винегрет. А во-вторых, справедливо тогда рассказывать, что делал в этот же самый миг и учитель вранья, и пёс Кис Кисыч, и Скука… то есть тётя Лена (даже если она в это время, допустим, просто спала – но ведь сны-то она видела, и, может быть, тоже интересные) – словом, всё-всё-всё.
То-то и оно. Того, что происходит на свете в одно-единственное крохотное мгновение одновременно с миллионами людей, не рассказать даже в миллионе книг. Придётся всё-таки рассказывать про каждого по очереди.
Так вот, пока Тим незаметно для самого себя вздремнул, хотя и придерживал веки пальцами, чтобы не закрывались, хитрая его сестра встала, босиком, на цыпочках подошла к подоконнику и потихоньку достала там из выемки электрический фонарь. Она давно заметила, куда Тим его прячет, и хотела им поиграть, но знала, что брата даже просить бесполезно. Посмотрела, не раскрылся ли её Мишка – ну конечно, он, как всегда, скинул с себя одеяло. Она укрыла его получше, положила на свою подушку Поросёнка вместе с его сыночком (у Поросёнка как раз вчера появился сыночек). Потом надела сарафан, сандалии взяла в руку (чтоб тише идти), вышла во двор и лишь там обулась.
Было, конечно, страшновато, но она ещё утром кое-что задумала и решила не отступать. Во-первых, ей хотелось посмотреть, что Тим прячет за дверцей погреба. Во-вторых, у неё тоже в уме была какая-то путаница. Ведь если вспомнить совсем-совсем честно, она только кричала так: «Я всё видела, всё видела», а на самом деле не видела ничего, никакого чёрного ушастого зверька. Но после встречи с Кис Кисычем ей стало казаться, что она в самом деле кого-то видела. И она совсем по-настоящему слышала, как пёсик шепнул ей на ухо: «Я тебя тоже узнал». Словом, было зачем заглянуть в погреб. А кроме того, разве не интересно было просто выйти в тёмную ночь одной с фонариком?
Страх боролся с любопытством, и ещё было неизвестно, кто победит.
«Смотри, как темно, – говорил страх. – Вон там у забора кто-то белый машет руками!» – «Правда, машет, – говорило любопытство. – Как интересно!» Таська направила туда луч фонарика и поняла, что это была рубашка, оставленная на верёвке сушиться. Было вовсе не так уж темно. Луна иногда выглядывала из-за облаков. В её голубоватом свете шевелились непонятные тени, неузнаваемые предметы жили своей жизнью, что-то шуршало в кустах. «Ой, как страшно! – говорил страх. – Кто это чёрный пригнулся вон там за деревом?» – «Это скамейка ночью превращается неизвестно в кого. Как интересно! А дальше там что?» – говорило любопытство, и оно, видимо, пока побеждало.
Ей казалось, что она шла до погреба долго-долго. Вот и дверь. Теперь только чуть-чуть заглянуть за неё – и поскорей домой в постель, под одеяло, рассказать про всё Мишке, Зайке и Поросёночку. Как отодвигать дверь, Таська уже поняла. Направила туда луч фонарика, но ничего особенно интересного не увидела. Луч осветил какие-то банки, коробки, мотки проволоки, неразборчивый мусор. «Может, интересное Тим прячет подальше, внизу? – подумала Таська. – Только одним глазком загляну – и назад».
Она боком протиснулась внутрь, прищурив, как сама себе обещала, один глаз. Потом и его открыла. Сердце стучала громко. Фонарь освещал чёрные, в разводах, кирпичи стен, замшелые ступеньки под ногами. Любопытство всё продолжало бороться со страхом и по-прежнему оказывалось сильнее.
Таська осторожно спускалась по ступенькам, посвечивая себе фонариком то под ноги, то вперёд, надеясь увидеть там, дальше, вторую дверцу. Но луч до неё никак не доставал. Странно, днём она не казалась такой далёкой. Как будто отодвинулась вглубь или оказалась незаметно открытой. Приходилось спускаться всё глубже. Ступеньки слегка оседали под ногами, но не проваливались (ведь она была легче Тима). Наконец любопытство и страх сравнялись силами. Таська остановилась и решила, что пора всё-таки подниматься обратно. Может, дверца незаметно осталась уже позади?
Она не сразу заметила, что фонарик между тем стал светить слабей, ещё слабей. Тим, конечно, понял бы, что кончается батарейка. А девочка точно заворожённая смотрела на тускнеющую лампочку. Ей было интересно смотреть – она ждала, что лампочка сама станет ярче. Нет, скоро только маленький стеклянный пузырёк и остался в фонаре светлым, освещая лишь сам себя. Потом в нём остался один светящийся волосок. Наконец и он погас.
Таська осталась в такой кромешной темноте, что даже перестала понимать, где верх, где низ. (Она-то рыбы за ужином поела маловато.) Даже воздух от темноты казался густым и трудным для дыхания. Девочка стала шарить руками вокруг, чтобы нащупать стенку – она должна была быть где-то близко. Но в темноте всё будто растворилось. И даже ступеней под ногами она больше не чувствовала – впереди был ровный пол.
– Мама! Мамочка! – зашептала Таська сначала тихо. Потом погромче. Потом почти во весь голос: – Мамочка!
Но даже голос её глох в темноте, как в чёрной вате. Вот когда стало по-настоящему страшно. Так бывает только во сне, когда перестаёшь понимать, что с тобой происходит и что получится от следующего твоего движения.
Она всё шарила в темноте пальцами и наконец нащупала какие-то сырые камни или кирпичи. Таська пошла на ощупь вдоль этой стены, осторожно поднимая ноги, чтобы не споткнуться о ступени. Но никакой степени не оказалось – наверно, она пошла не в ту сторону. Рука наткнулась на угол – Таська свернула вдоль него. Потом – так же, на ощупь – дошла до следующего угла. Потом до следующего.
Иногда ей казалось, что она идёт по какому-то запутанном лабиринту, а иногда – что ходит всё в одном и том же четырёхугольном чуланчике без дверей. Серые кирпичи сменились гладким сухим деревом, потом как будто фанерой, потом чем-то ещё, непонятным на ощупь. Наконец ей стало совсем страшно. Она остановилась, готовая уже разреветься, пнула носком сандалии в стену…
И вдруг… Сколько раз в этих историях встречается слово «вдруг»?.. Но что же делать, если многое и в обычной жизни случается именно так, внезапно? Разве что написать вместо «вдруг» «внезапно»?.. Таська ждала, что от удара ноге станет больно, тут слёзы сами собой и брызнут. Внезапно… неожиданно… одним словом – вдруг её сандалия прошла сквозь стену, как будто та была не из кирпича, а из картона или из плотной бумаги. В тонкую щель прорвался острый луч света, вонзился в землю возле второй Таськиной ноги и затрепетал, как стрела.
Таська наклонилась, руками расширила щель (стена в самом деле оказалась картонной) и заглянула в неё. Она увидела угол комнаты, внизу, под ногами, огромный стол без скатерти с четырьмя деревянными стульями вокруг, ещё ниже – натёртый блестящий пол. Просунула в дыру ногу – нога не достала до стола. Пришлось повернуться спиной, придерживаясь руками. Таська осторожно спустила в дыру обе ноги, спрыгнула на стол, оттуда слезла на пол и огляделась.
За её спиной, невысоко над полом, висела большая картина в золочёной раме. На картине был нарисован мышиный праздник. Нарядные мыши в юбочках, штанах и шляпах танцевали и пировали в огромном зале, украшенном флагами и фонариками. Из бочки на колёсах лился в кружки красный сок. А вход в зал представлял собой огромную чёрную дыру с оборванными краями – это была та самая дыра, через которую только что вылезла Таська, но так похожая на нарисованную, как будто была тут всегда.
Из соседней комнаты донёсся звук, похожий на мурлыканье. Она осторожно прошла к двери, выглянула – и увидела кота.
Кот был большой, чуть не с Таську ростом. По гладкой шерсти его были нарисованы крупные голубые цветы с бутонами, зелёными стеблями и листьями. На голове расшитая тюбетейка, на лапах тапочки с когтями. Он сидел в кресле, спиной к Таське. Перед ним стояло большое зеркало. Кот смотрелся в него и заплетал в косички усы.
Должно быть, в этом зеркале отразилась и Таська – Кот бесшумно повернулся к ней. Некоторое время они смотрели друг на друга.
– Привет, – сказал наконец кот. – Что, в гости пришла?
Он, казалось, совсем не удивился появлению у себя в доме незнакомой девочки. Но куда удивительней было, что Таська ничуть не удивилась, услышав, как он разговаривает. И если она не могла сразу в ответ ничего вымолвить, так это просто от растерянности. Только смотрела на него во все глаза.
– Что, нравится? – спросил кот в тапочках и с удовольствием скосил глаза на свою раскрашенную шерсть. – Узорчик сам придумал. Хочешь, дам срисовать?
Таська отрицательно покачала головой, а вслух наконец сказала:
– Зачем?
