Я вынуждена была повторить свой вопрос.
Альберт Эдуардович наконец выдавил:
– Видите ли, я зашел сюда, чтобы… одним словом, если бы я не зашел…
После этой многомудрой фразы он снова замолчал. Я его подбодрила вежливо:
– Альберт Эдуардович, говорите, зачем вы сюда пришли?.. – Неожиданно у меня вырвалось: – Что моргаешь? Что глазки томно прикрываешь? В морге глазки тебе прикроют!
– Мария, вы меня не поняли, – отозвался он, несколько приходя в себя от потрясения. – Видите ли, вы меня неправильно поняли. Я поясню… – Верно, он хотел добавить сакраментальное – «свою мысль», но, кажется, испугался. – Я уже говорил, что я родственник Владлена Моисеевича Горового, который владел квартирой прямо под этой?
– Да. – Я несколько поостыла и убрала пистолет. – Ну, дальше.
– Что – дальше?
– Зачем вы сюда пришли? Познакомиться с соседями? Вынюхать что-нибудь? Или зачистить территорию?
– Я не понимаю, – сказал он уже не растерянно, а скорее раздосадованно. – Я же еще и виноват. Не успел осмотреть как следует квартиру, как на голову мне вода хлещет!
– Да, в самом деле… – выговорила я.
– Еще бы! – с подъемом воскликнул Сванидзе, подскакивая на кушетке. – У меня там внизу потоп! Естественно, я и поднялся наверх, а тут меня ожидал вот такой теплый прием.
– Ну конечно, все так и есть, – остывая, сказала я. – Простите, Альберт Эдуардович…
– Можно просто – Берт.
– …но тут такое, что я не могла вас, знаете ли…
– А что случилось? – спросил он и тут же проник из прихожей в комнату. Здесь он застал Сергея Георгиевича, свесившегося на подлокотник кресла, и воскликнул: – Та-а-ак, ну и дела! Дядю выкинули из окна, соседу сверху разбили голову! А что с его женой?
– А ее, может, и убили, только определенно ничего сказать нельзя, – мрачно ответила я. – Ее забрали прямо из ванной комнаты. Вода потому и хлестала, я краны закрыла несколько минут назад.
– Спасибо, – буркнул он, – а то вся штукатурка в квартире отвалилась бы.
– Вы ничего не слышали, Берт? – принимая им самим предложенную форму обращения, спросила я. – Вы когда пришли в квартиру Горового?
– Да часа два. Изучал кабинет и балкон. Ничего.
Сванидзе почесал в голове и вдруг произнес:
– Хотя, когда я осматривал балкон и окно, шлялся тут у дома один подозрительный тип. Взглядывал на меня, отскакивал, взглядывал, отскакивал.
– Куда? Куда отскакивал, я имею в виду?
– А за дерево. Тут во дворе три дерева растут, он за ними прятался.
– И как выглядел этот подозрительный тип?
– Отвратительно выглядел, этакий жабак, – задумчиво сказал Сванидзе. – К тому же хромой…
«Скорая помощь» забрала бесчувственного Белосельцева, а врач искренне удивлялся, когда узнал, что мне удалось даже разговорить пострадавшего. Сам доктор-то выражал сомнение, выживет ли тот вообще.
После того как «Скорая» уехала, Сванидзе на правах работника прокуратуры забрал ключи от квартиры и произвел самый тщательный осмотр прихожей, ванной и гостиной, где я оказывала Сергею Георгиевичу первую помощь. Если бы не такие трагичные обстоятельства, то действия Альберта Эдуардовича можно и должно назвать комичными. Честно говоря, его птичий профиль, острые светлые глаза, натянутая улыбка и манера сильно сутулиться при ходьбе, а при осмотре чего-либо и вообще падать на четвереньки и рассматривать через лупу – все это вызвало у меня улыбку.
Я позвонила боссу, пока Берт суетился: рассматривал грязь на ковре, сломанную перекладину для занавески в ванной и кровавые пятна в прихожей. Я же, не зная, смеяться мне или плакать, сказала Родиону Потаповичу:
– Конечно, тут нужна экспертиза. Только едва ли она что-то даст. Эти люди вряд ли оставили отпечатки пальцев. Наверняка работали профессионалы.
– Почему ты так решила? – проговорил босс.
– Потому что все исполнено классно. Никто ничего не видел, не слышал. Непонятно одно: почему Белосельцева, сочтя мертвым, бросили в квартире, а его жену увезли?
– Сложно сказать сразу. И вообще, Мария, дело может оказаться сложнее, чем я предполагал сначала.
– Да, – ответила я. – Потому что Белосельцев между двумя своими обмороками успел сказать, что эти люди упоминали…
– …Воронеж и Диму Белосельцева?
– Совершенно верно, Родион Потапович, – с некоторой досадой отозвалась я.
– Вот видишь, вот видишь! – Босс не скрывал возбуждения. – Еще одно основание ехать туда… откуда все корни этого зла!
– Вы имеете в виду Воронеж и психиатрическую клинику?
– И тамошнее кладбище.
Я встретила гробовым молчанием эти, казалось бы, не заключавшие в себе ничего особенного слова.
Закончив осмотр квартиры (я-то все выводы для себя уже сделала), Берт Сванидзе сказал:
– У меня есть несколько гипотез. Я не буду излагать их все (я невольно вздохнула с облегчением), просто есть подозрение, что тот человек во дворе, смотревший на меня, имеет самое прямое отношение к трагическим событиям… гм… сотрясшим эту квартиру. – Последние слова он выговорил особенно напыщенно, краем глаза косясь на меня: как я, дескать, восприняла его высказывания? Впрочем, увиденное едва ли его удовлетворило, потому что я осталась невозмутима. Так что он поспешил добавить: – Есть прямой резон, чтобы я предпринял все усилия задержать и допросить этого человека. Сказав А, нужно сказать и Б. Вы согласны со мной, Мария?
– А также В, Г, Д и так далее, – кивнула я. – Вот что, дорогой Альберт. Гипотезу нашу, точнее – вашу, мы можем проверить прямо сейчас. Тем более что тому есть прямой резон, как вы метко выразились, – я не сдержала улыбки:
– Прямо сейчас? – удивился он.
– Конечно. Я давно собиралась навестить этого урода. Он живет тут по соседству, – добавила я, подчеркнуто игнорируя вытянувшуюся физиономию г-на Сванидзе.
* * *
Я не стала рыться в вещах и бумагах Нины Алексеевны, чтобы узнать адрес ее младшей сестры и, соответственно, сожителя этой младшей сестры, Ольги Алексеевны. Я могла позвонить Родиону, он поднял бы адрес через минуту, но я предпочла пойти по более легкому пути. Босса по пустякам отвлекать не стоит. Подъезд, где жила Ольга Поземова, я помнила, а у самого подъезда сидела та самая толстая женщина, что гоняла «японца» Наседкина от собаки, над которой тот издевался. Собака, кстати, бегала тут же – выгуливала хозяйку.
Я подошла к этой женщине. За мной важно переставлял длинные ходули Сванидзе. Толстая председательша жилкооператива воззрилась на меня, кажется, недоброжелательно, когда я спросила, где живет Ольга. Да, не любят тут младшую сестру Нины Алексеевны. И потому я немедленно заявила, что у нас серьезный разговор с гражданкой Поземовой по поводу гражданина Наседкина.
Ох, как заискрились ее глаза.
– Вот там… третий этаж и направо, дверь еще такая… деревянная. Квартира номер вроде тринадцать… не повезло, – словоохотливо сообщила почтенная дама. – А вы его поганой метлой… того… вытурите?
– И непременно поганой, – заверила я, а Сванидзе авторитетно и утвердительно прогудел что-то в воздухе, величаво помахав черной кожаной папкой.
Дверь, указанная толстой председательшей, действительно имела табличку с номером тринадцать. Звонка не было, и Сванидзе принялся долбить в дверь своим внушительным, несмотря на худобу и узкую кость, кулаком.
– Ково?.. – возникло за дверью.
– Ольгу Алексеевну Поземову хотелось бы увидеть, – вежливо отозвался Сванидзе.
– Ково несет, я спрашиваю? – Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова в бигудях. Голова принадлежала стареющей женщине с узкими глазками и крючковатым носом. У нее был большой и капризный рот, очень подвижный, с толстыми губами, непрестанно шевелящимися, как набухшие дождевые червяки.
– А несет нас, – спокойно сказала я. – Окружная прокуратура. Альберт Эдуардович, благоволите предъявить ваше удостоверение, чтобы нас без дальнейших проволочек впустили в квартиру.
Губастый рот зашевелился и выплюнул несколько нелюбезных слов, но в квартиру Ольга Алексеевна Поземова нас все-таки впустила.
– Нам нужен Евгений Наседкин, – без обиняков заявила я. С этой дамой в бигудях вежливость – только пустая трата времени.
Та, не пуская нас дальше прихожей, ответила:
– Он в ванной.
– Потом искупается, – сказала я.
Поземова выстрелила в меня злобным взглядом, таким яростным, как будто она знала и ненавидела меня всю жизнь. Губы ее большого рта сложились в презрительную гримасу. Однако она ничего не сказала, а направилась в ванную – выуживать оттуда своего любезного. Сванидзе склонился к моему уху и проговорил:
– Очень теплый прием, не правда ли? Как ершится, а? По-моему, тут что-то нечисто.
– Конечно, нечисто, – сказала я, брезгливо отстраняясь от вешалки, на которой рядом с вполне приличными куртками и пальто висело какое-то кошмарное, пахнущее затхлостью тряпье. – Еще бы тут было чисто, если последний раз убирались, верно, в прошлом веке.
