Из-за спины Алика выступили двое мордоворотов и быстрыми, уверенными движениями синхронно обыскали нас с Розенталем. По той отточенности движений и мгновенности касаний я сразу распознала профессионалов: наверняка бывший спецназ.
– Сумочку, деньги, пистолет Марии и сотовый телефон заберите, – приказал Алик и, повернувшись ко мне, добавил:
– Все будет возвращено после окончания аудиенции.
– Аудиенция… – фыркнул Миша Розенталь. – Прямо как у короля…
Магомадов облил его своим холодным неподвижным взглядом, но ничего не сказал. Один из обыскивающих нас экс-спецназовцев коротко произнес:
– Следуйте за мной.
Через несколько минут мы вошли в огромную, просторную, скудно обставленную комнату. Из мебели в ней было только четыре кресла, круглый стол со стеклянной тонированной поверхностью, уставленный канделябрами со свечами. Такие же свечи были в огромной люстре под потолком. Иного освещения в комнате не было.
Еще здесь находился огромный экран, который был подключен к нескольким электронным пультам и сообщался с парой высоченных компьютерных «башен» – мощных системных блоков, по всей видимости, последнего поколения.
Это диковинное сочетание – современнейшей компьютерной и телевизионной техники со свечным освещением – произвело на меня весьма сильное впечатление. Кроме того, язычки пламени свечей, отбрасывающие на стены десятки и сотни причудливых теней и бликов, и светящийся прямоугольник огромного плоского экрана, – создавали в комнате совершенно особенную атмосферу, сотканную из мягкого полумрака, на который словно накинули полупрозрачную фосфоресцирующую сетку.
Это не могло не произвести впечатления даже на менее мнительную натуру, чем я, женщина.
Нас ввели в комнату светящегося полумрака и оставили одних.
…Нет, не одних. В ближайшем кресле, черном, как провал ночи, без бликов и без теней, мне почудилось движение, а потом из кресла встал рослый мужчина, и высокий, чуть хрипловатый мелодичный голос произнес:
– Подойдите к столу. Пододвиньте к нему кресла. Садитесь. Вот так.
Мы машинально исполнили то, что было велено. Хозяин очутился напротив нас, в его руках что-то мелькнуло, и в следующее мгновение мне в лицо ударил яркий свет.
– Я хочу разглядеть своих гостей, – насмешливо пояснил голос человека, который сам был почти неразличим в этой игре полутонов, тени и света.
Насколько я могла понять, он был молод, имел довольно правильные черты лица и… все. Как на гангстерах во всяком плохом детективе с дутой таинственностью, на хозяине дома были темные очки, не позволявшие рассмотреть его глаза. Но одно дело, когда сидишь перед телевизором и наблюдаешь за перипетиями детективного сюжета, а совсем другое – когда воочию сталкиваешься с абсолютно неизвестным тебе человеком, который не только маскирует свою внешность, но еще и держит в своих руках твою жизнь.
Я зажмурилась. Хозяин перевел луч света на Розенталя, потом и вовсе выключил его.
– Я Джино, – коротко сказал он.
* * *
– Магомадов сообщил мне по телефону, – продолжал порнобарон, – что вы хотите заключить со мной контракт и готовы заплатить хорошие деньги. Что ж, я не против. Алик вкратце изложил мне условия и сказал, что аванс был передан ему. Десять тысяч долларов.
– Да, десять, – подтвердила я.
– Хорошо, – сказал Джино. – Только вот что, мои дорогие гости. Я потому позволил вам так спокойно заглянуть в мое жилище, что не боюсь преследования со стороны закона. Закон, если хотите, у меня в кармане. Я не люблю, когда ко мне в дом заявляются люди в камуфляжной форме и учиняют обыск. Так сделал один не в меру ретивый капитан госбезопасности. Теперь он просто заключенный номер такой-то. Я не угрожаю вам, нет. Просто предупреждаю, что мой бизнес приватный, тонкий и связан с искусством. А я не люблю, когда к искусству прикасаются грязными лапами ОМОНа.
– Мы все поняли, – сказала я.
Джино кивнул и перевел разговор на другую тему:
– Теперь о нашем заказе. Насколько я понимаю, ваш хозяин хочет остаться инкогнито?
– Да.
– Это совершенно логично. Здесь у меня претензий нет. Частная жизнь – она на то и частная жизнь. Вероятно, он какой-нибудь нефтяной или газовый магнат, который не знает, куда вложить деньги? Или он – иностранец: зажравшийся америкашка-банкир, арабский шейх или немец, истосковавшийся по сладкому эксклюзивному русскому мясу?
Я молчала. Джино засмеялся, легонько хлопнул ладонью по столу и проговорил:
– Ну хорошо. Это не мое дело. А вот теперь о том, что есть самое что ни на есть мое дело: какую сумму он планирует вложить в производство нужного ему фильма?
– До ста тысяч долларов, – сказала я.
– Это реальные деньги, – одобрительно кивнул Джино. – Есть от чего плясать. Какую же тематику ваш хозяин предпочитает фоном для… м-м-м… реализации своих прихотей?
– Тематику? Историческую, – сказала я. – Должным образом костюмированную, разумеется.
Джино кивнул, но ничего не сказал: он ожидал продолжения.
– Мой босс предпочитает историческую тематику, и преимущественно на средневековые сюжеты. Но это не суть важно. Сюжет и некоторые пожелания по постановке я передам вам позднее. Не сегодня. Завтра или послезавтра, как пожелаете. Я так полагаю, что у вас профессиональный состав – актеры, осветители, кино– и звукооператоры, декораторы, гримеры, ну, и так далее?
Джино снисходительно улыбнулся и сказал:
– Разумеется. Большая часть училась во ВГИКе и театральных училищах, работали в серьезном кино. У крупных режиссеров. Но там много не заработаешь. А я плачу хорошие деньги.
– Я поняла. Мой босс выдвигает непременное требование, которое я должна сказать вам прямо сейчас. Если вы его не примете, мы будем вынуждены отказаться от сделки.
Джино оперся локтями на тонированную крышку стола и подался вперед, отчего его лицо попало в полосу света, исходящего от свечей. Черт его знает, игра ли это бликов и светотени, но оно – даже несмотря на черные очки, не дающие увидеть глаза! – показалось мне смутно знакомым. Черт побери, где-то я его определенно видела!
– Что это за условие? – отрывисто спросил он, напрочь отбросив тот немного жеманный, с насмешливыми нотками и чуть нараспев тон, которым он до того разговаривал со мной.
Я тоже подалась вперед и ответила (между нашими лицами осталось не больше полуметра):
– В этом фильме должны сниматься два непрофессиональных актера.
– Вот как? И кто же?
Я выдержала эффектную паузу, впившись глазами в его лицо, потом спросила:
– Курить у вас можно?
– Курите. Пепел можете стряхивать прямо на стол. Так что это за актеры?
Я прикурила прямо от свечи, затянулась, выпустила струйку дыма и ответила:
– Я и мой спутник Михаил. Вот он.
Джино некоторое время буравил меня взглядом, потом откинулся на спинку кресла и расхохотался.
– Что тут смешного? – холодно спросила я.
Джино издал еще несколько булькающих звуков, долженствующих обозначать смеховую реакцию, а потом, резко посерьезнев, произнес:
– Вы понимаете, что говорите?
– Вполне, – уверенно ответила я. – Ничего ужасающего я в этом не нахожу. Ведь вы не думаете, что я решилась на это на благотворительных началах? Я думаю, что сейчас все продается и все покупается. Так вот: почему мне за большие деньги не уступить прихоти моего босса и не пойти на то, на что многие, ничуть не лучше меня женщины решаются за бесценок? Он так хочет. Ну что ж… неприятно, но ничего смертельного.
– Вы смелая дама… как вас, Мария?
– Да.
– Хорошее имя. А ваш босс не любит евангельскую тематику, а?
– Не богохульствуйте! – перебила я его.
Порнобарон поднял брови:
– Но вы же только что сами сказали, что все продается и все покупается. В том числе религия и бог. Ведь продал же его Иуда за тридцать сребреников.
– Я не хочу говорить об этом, – сухо отозвалась я. – Вы принимаете условие моего босса?
– Нужно сделать пробы. Вдруг вы не соответствуете? – с нотками иронии сказал Джино.
– Соответствуем, – почти весело сказал Миша Розенталь. – Не беспокойтесь.
– Ну что ж, – в тон ему отозвался Джино, – условие не из тех, которые делают сделку невозможной, как бы выгодна она ни была. Хорошо. Вы сами сделали свой выбор. Приходите завтра в «Петролеум» к трем часам дня. Там мы посмотрим предложенный вашим боссом сюжет. В зависимости от его особенностей вас отвезут на то или иное место съемки. На сегодня все. Было приятно поговорить.
Я секунду поколебалась, а потом решительно произнесла:
– И еще одна, на этот раз личная… просьба.
– А? Личная? Интересно. Надеюсь, вы не станете просить о том, чтобы я был вашим партнером в фильме? Боюсь, что это невыполнимо.
– Нет, не это. Не могли бы вы снять очки и поставить канделябр со свечами поближе к себе? Мне очень интересно взглянуть на ваше лицо. Мне почему-то кажется, что оно должно быть в высшей степени некиногеничным.
