Забубённые жили в одном из немногих зажиточных домов деревни. Хозяин оказался вполне приличным человеком. Это был высокий грузный мутак с добродушными усами скобкой и крупным носом. Под стать ему смотрелась осанистая супруга Ираида, дородная телом и сильная руками. Выводок крепких ребятишек с пронзительными воплями носился по цветущему саду-огороду и просторной двухэтажной фазенде, обставленной неказистой, но прочной мебелью.
Экспедицию приютили беспрекословно. Места в доме хватало, к тому же супругов Забубённых при виде проповедника била благоговейная дрожь. Похоже, здесь ему не было отказа ни в чём. Мужчинам досталась большая комната на втором этаже, а Валю хозяйка устроила в маленькой спаленке на первом.
Умывшись, нежданные гости уселись за стол. После консервного рациона последних дней угощение Ираиды пошло на «ура». Справедливости ради, оно того заслуживало в любом случае. Домашний окорок, копчёная курица, грибочки, помидорчики, огурчики… А наваристый борщ! А жаркое из свинины с картошечкой в соусе! Всё вроде без затей, но дико вкусно. А уж когда хозяин застенчиво поставил на стол бутыль с прозрачным, как слеза, напитком, у Мориурти сами собой зашевелились усы.
– Домашний? – спросил он, кивая на сосуд.
– А то, – ухмыльнулся гостеприимный мутак. Впрочем, для Вали-Киры хозяйка принесла графинчик щадящей вишнёвой наливки. Для себя, кстати, тоже.
После первой вздрогнули и ужаснулись. После второй расслабились. После третьей хозяева по мановению Варфоломеевой руки вернулись к своему хозяйству, оставив гостей наедине с изобильным столом.
– А теперь поговорим о делах наших скорбных, – предложил проповедник, уверенно разливая по четвертой.
– А они скорбные? – поинтересовался слегка захмелевший Сидоров.
Варфоломей внимательно посмотрел на него и выдержал паузу.
– Коли собрались в замок, то да, – сказал он наконец. Таким тоном врач ставит неутешительный диагноз.
– А вот с этой строчки прошу подробнее, – жёстко произнёс Лефтенант, отставляя пустую рюмку и придвигая сало.
– Можно и подробнее, – сказал Варфоломей со вздохом.
Место, где лет десять назад в одночасье вырос таинственный замок, проповедник знал хорошо. Это была Хренова глушь, и находилась она в сердце густого хвойного леса. Справа располагалось Караул-болото, слева Гнилой торфяник. В общем, заповедное место, жуткое. Все, кому дороги жизнь и рассудок, держались от него подальше. Собака Баскервилей – и та сбежала…
Так вот, замок. Вылупился он примерно в одно время с грянувшей катастрофой. В умах аборигенов два этих события вступили в неразрывную связь. Местная ворожея бабка Закидониха прямо заявила, что замок воздвиг и в нём засел злой колдун-измыватель, скравший телесигнал. Много ли надо мужикам, озлобленным изнурительной ломкой? Мигом сложился вооружённый дрекольем комплот, который отправился на разборки с обидчиком.
О подробностях история умалчивает. Зато сопровождавшая войско бабка Закидониха кое-что рассказала. По её словам, замок встретил туземцев гостеприимно распахнутыми воротами. Тут бы людям остановиться, задуматься, заподозрить неладное… Но ослеплённые жаждой мести селяне дружно ухнули во внутренний двор жилища злого чародея. Да там и остались. Во всяком случае, воинственных туземцев никто никогда больше не видел…
После этого местный старец Афанасий Крантец объявил место проклятым. А поскольку мудрый старец был в авторитете, народная тропа в Хренову глушь заросла в исторически сжатые сроки. Лишь отдельные любопытствующие смельчаки время от времени с риском для жизни пробирались туда, чтобы посмотреть на жилище колдуна. От них-то и стало известно, что по ночам страшный замок озаряется тусклым багровым светом, что доносятся из него леденящие душу звуки, что прикосновение к наружной стене мгновенно вызывает лютую депрессию и суицидальные порывы…
А тут ещё в лесу появились монстры. И, напротив, на всей территории зоны почему-то исчезли цветы…
– Что исчезло? – переспросил Фёдор. Ему показалось, что ослышался.
– Цветы исчезли, – терпеливо повторил Варфоломей. – Любые. Перестали расти, и всё. Уже который год во всей округе ни ромашки, ни василька, ни розы какой…
– Я заметила, – сказала Валя-Кира.
– Я тоже, – вздохнул Фёдор, вспоминая, как хотел нарвать ей букет полевых цветов, да не вышло.
– М-да, – сказал Мориурти. – Ещё одна загадка. Ну да Бог с ними, с цветами… Ваш рассказ, господин Варфоломей…
– Слушай, а давай на «ты»? – предложил проповедник, занося бутыль над стаканами.
– А давай! – легко согласился профессор.
Они выпили на брудершафт, расцеловались, и обсуждение продолжилось.
– Так вот, Варфоломей, твоя информация о замке, в главном совпадает с другой информацией, – продолжал Мориурти. – Тут нам один абориген уже рассказывал о нём. И про место расположения глухоманное, и про тоску смертельную при тактильном контакте со стеной… Кстати, версия вашей Закидонихи, что появление замка и образование аномальной зоны как-то между собой связаны, заслуживает внимания. Сдаётся мне, – добавил он, закуривая сигару, – что в замке действительно поселился некто, который и есть виновник местного телекатаклизма. Колдун он, или не колдун, разберёмся на месте.
– Всё-таки решили идти? – горько спросил Варфоломей.
– Служба такая, – скупо ответил Лефтенант.
Проповедник налил себе одному, выпил, утёр губы и решительно объявил:
– Я с вами!
Полковник вздохнул и невольно почесал в затылке. Фёдор понимал затруднение командира. Экспедиция и без того росла, как на дрожжах. Сначала леший, потом террорист, а теперь и проповедник?!
– Пойду, и не отговаривай, – настаивал Варфоломей, от которого не ускользнуло замешательство Лефтенанта. – А вдруг получится до супостата добраться, в глаза ему посмотреть? Да я ж его одной молитвой урою… Уж не говорю, что без меня вы дорогу ни в жизнь не найдёте, как ни объясняй.
– Вообще-то проводник у нас есть, – нерешительно сказал Фёдор, желая выручить командира.
– Кто таков? – ревниво вскинулся Варфоломей.
– Да вы его не знаете…
– Я тут всех знаю! – обидчиво сказал проповедник, стукнув кулаком по столу. – Предъявите!
Пришлось выйти в соседнюю комнату, достать из рюкзака Лефтенанта бутылку с притаившимся, как мышь, Корнеем и представить Варфоломею.
– Та-ак, – протянул тот, брезгливо разглядывая содержимое бутылки. – Эта-та что за причиндал?
– Это не причиндал, – сдержанно сказала Валя-Кира. – Это леший из местных. Зовут Корней, фамилия Оглобля.
– Вижу, что не кикимора, – огрызнулся проповедник. – Как он к вам попал?
Ему наскоро поведали историю трудной жизни Корнея. Выслушав, Варфоломей гневно забрал бороду в кулак.
– Понятно, – зловеще сказал он. – Собрались воевать одну нечисть с помощью другой… Хороши! Нашли, с кем связаться!
– Слышь, дед, тебя забыли спросить, ёксель-моксель! – гаркнул, не сдержавшись, Фёдор, которому Корней был симпатичен вообще, а по контрасту с проповедником-занудой особенно.
Тут случилось неожиданное. Леший стремительно выскочил из бутылки, принял натуральный облик и с криком: «Чичас прольётся чья-то кровь!» – кинулся на Варфоломея. Он был вне себя от гнева. Мохнатые кулачонки замелькали в грозной близости от крупного носа в мелких багровых прожилках. Не ожидавший нападения побледневший проповедник запаниковал, откинулся на спинку стула и выставил в качестве щита полупустую бутыль. При этом он верещал скандальным бабьим голосом.
Кровь, к счастью, так и не пролилась. Сидоров заслонил Варфоломея. Валя оттащила Корнея подальше от стола, обняла и принялась успокаивающе гладить нечёсаные кудри лешего. «Доброе, доброе сердце», – подумал не вовремя умилившийся сын эфира. Но Лефтенант был настроен не столь благодушно.
– Прекратить бардак, ать-два! – распорядился он негромко, но таким голосом, что забияки мигом угомонились. Тем более что рука полковника, словно невзначай, легла на кобуру.
– Слушай мою команду, – продолжал он тем же ледяным тоном. – Пункт первый. Проводником экспедиции назначаю лешего Оглоблю Корнея. Пункт второй. Заместителем проводника экспедиции назначаю проповедника Кулубникина Варфоломея. Пункт третий. Кому не нравится пункты первый и второй, могут катиться ко всем чертям. Вопросы?
– Никак нет! – отрапортовал успокоившийся Корней. Судя по довольной рожице, его очень грела мысль, что гадкий Варфоломей временно как бы поступает в его подчинение.
Проповедник онемел. Он был настолько потрясён, что без сопротивления отдал бутыль Мориурти. И даже в ответ на предложение выпить мировую лишь поднял на профессора глаза, полные горького недоумения. Пришлось дать ему видеоплеер и кристалл с телесериалом «Житие моё», который в лирической форме повествовал о юных годах святого Рейтинга. Взволнованный проповедник пристроился с техникой в уголке и с первых же минут просмотра впал в нирвану.
