– Тетя, я только спросить…
– Становись в очередь.
– Да я не получаю. Я только спросить… Гражданка, что вы на мясные талоны даете?
Времени достаточно. Карточки мгновенно были вынуты. Не дождавшись ответа продавщицы, воры хотели уйти, но тут события повернулись иначе. Ляпа почувствовал, как чья-то сильная рука ухватила его за шиворот.
– Чего ты? Пу-усти-и! – плаксиво закричал Ляпа.
– Тихо, тихо! Не надо вырываться. Мы же с тобой старые знакомые, – сказал мужчина, снимая очки.
Ванька сразу узнал сотрудника уголовного розыска, который дважды его допрашивал по подозрению, но отпускал за отсутствием улик.
Леньку держал другой, молодой, и так крепко, что тот не мог выговорить ни слова, а когда воротник, душивший его, ослаб, разговаривать было незачем.
– Вот паразиты! Зимой из-за таких мерзавцев люди гибли, – сказал кто-то из очереди.
– Откуда они только берутся?
– Родители виноваты. Распускают.
– Держите крепче, а то убегут, – предупредила высокая женщина.
Карточки вернули владелице, а воров увели в кабинет директора магазина.
Молодой человек в коричневом пальто позвонил по телефону.
– Алло! Давайте машину. Двоих задержали.
Он сообщил адрес и повесил трубку. Воры с тревогой переглянулись. Обычно если задерживали, то уводили в ближайшее отделение милиции. Вызов машины ничего хорошего не предвещал.
– Ну что, детишки, присмирели? – насмешливо сказал пожилой мужчина. – Допрыгались. Тебя как величают? Ленька Перец? Давно мы к тебе присматриваемся.
– Ну да?
– А ты думал как? Собирался до старости спокойно и тихо воровством промышлять? Нет, шалишь! Все до поры до времени. Мы думали, что за ум возьмешься, бросишь грязное дело.
– Я только первый раз… Карточку потерял… – захныкал Ленька. – У меня, дяденька, дома мать больная…
– Неужели? Ну, поплачь, поплачь. Может быть, и разжалобишь. Я ведь добрый… – все так же насмешливо говорил сотрудник уголовного розыска. – Ваня Ляпа помнит меня. Два раза клялся, что бросит воровать, учиться пойдет в ремесленное училище. Наверное, и сейчас пошел бы? А?.. Пойдешь?
– Пойду, – угрюмо сказал Ваня Ляпа.
– Как только со мной встретится, так сейчас же учиться хочет, а как отпустишь, так опять за свое…
Молодая женщина, заменявшая директора магазина, писала отчет и с любопытством поглядывала на пойманных.
– Дяденька, а вы нас выпустите? – плаксиво спросил Ленька.
– Обязательно выпустим.
– Скоро?
– А уж это суд решит.
– А как суд решит?
– Этого я не знаю. Решит, как полагается. Что заработали, то и получите.
– Сто шестьдесят вторая статья*, – сказал Ляпа. – Два года.
– А в военное время, может, и прибавят.
– Дяденька, а как бы мамке сообщить, чтобы передачу принесла?
– Догадается – принесет.
– Можете по телефону позвонить, – неожиданно разрешил молодой.
– А можно?
– Раз говорят – значит, можно, – подтвердил и пожилой.
Женщина молча передвинула телефон в сторону Леньки, на край стола.
– Кому позвонить? – спросил шепотом Ленька.
– Звони Чинарику, – сквозь зубы ответил Ляпа.
– А какой у нее телефон?
Ляпа назвал номер телефона магазина, где работала Тося.
– Позовите, пожалуйста, Тосю к телефону. Очень срочное дело, – сказал Ленька и стал ждать. – Тося? Это Ленька говорит. Взяли нас с Ляпой. Попались на месте, с поличными… Крышка… Нечего толковать, теперь уж скоро нас не выпустят. Долго не увидимся. До свиданья.
Пожилой мужчина засмеялся.
– Давно бы так, – сказал он, когда Ленька повесил трубку. – Своим языком заговорил… А то плакать.
Ленька молчал. Было странно, что их сразу же не отвели в отделение милиции и разрешили позвонить по телефону.
Скоро пришла машина и увезла обоих.
* * *
Свое обещание «поднажать» бригада моряков выполнила раньше, чем сама ожидала. На четвертый день, к двенадцати часам, работу закончили, и аварийная станция снова была готова подавать воду городу.
До темноты еще оставалось много времени. Миша заторопился. Можно успеть съездить домой и повидать сестренку. Он передал свой талон на обед Сысоеву и пошел на судно. Николай Васильевич только что пришел с завода. Получив его разрешение, Миша наскоро переоделся, захватил узел с Люсиным «обмундированием» и пошел к трамваю.
Дома Миша не был почти неделю. Когда он повернул ключ и открыл пустую квартиру, первым, что бросилось ему в глаза на полу за дверью, был белый конверт. «Вероятно, чье-то письмо по ошибке опустили в почтовую щель, – подумал он, но, когда прошел в комнату и взглянул на конверт, сердце его сжалось до боли. – Письмо от отца! Он жив! Папа нашелся!»
Миша бросил узел на кровать, сел к окну и торопливо разорвал конверт. Письмо было написано карандашом, неровными буквами.
Здравствуйте, мои дорогие!
Живы ли вы? Душа у меня кровью обливается, когда про вас думаю. Такие страшные вести про город родной приходят. Окружили Ленинград со всех сторон и хотят задушить… Писал вам несколько раз, но ответа не получал. Не сдавайтесь, Даша! Не сломить фашистам русского народа, никогда не поставить нас на колени! Про себя могу сказать, что я все время на фронте. Два раза имел ранение и сейчас только что выписался из госпиталя и отправляюсь на фронт. Будем драться. Если живой останусь, с победой вернусь.
Пишу и не знаю, живы ли вы. Мишутка, сынок, наверно, большой, не узнать. Пускай не балует, пускай матери помогает. Тяжелое испытание нам послала судьба. Зато потом легче станет. Моряком, скажи, будет непременно. В том ему мое слово.
Люсенька выросла, наверно, и забыла меня. Крепитесь, мои родные, как бы тяжело ни было. Пережить надо. Надеюсь на людей, что помогут вам. Сходи, Даша, на завод, в партийный комитет…
Дальше следовали наказы, к кому обратиться за помощью, кому передать приветы. Отец не знал, что завод давно переехал на Урал. В конце письма стоял номер полевой почты.
Миша держал перед глазами листок бумаги и часто мигал. Крупные слезы катились у него по щекам.
«Папа жив!» – эта мысль согрела необыкновенным теплом его душу. Он почувствовал себя снова мальчишкой. Свалилась какая-то тяжесть, которую он таскал на своих плечах после смерти матери, и Миша готов был крикнуть изо всей силы, так, чтобы услышал отец: «Я жив, папа! Я не балую! Я работаю! Бей фашистов крепче и вернись поскорей! А мы здесь им дадим как следует…»
Миша долго сидел у окна. Потом принес бумагу, перо, чернильницу. Чернила высохли. Пришлось писать карандашом.
Здравствуй, папа!
Сообщаю тебе, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама погибла от немецкой бомбы в прошлом году. Квартира наша в порядке, и ни одного снаряда не попало. Даже стекла целы. Люсю я устроил в детский сад, в который сам ходил, на Пушкарской улице, и там она живет неплохо. Немцы нам все равно ничего не сделают, потому что город обороняют все ленинградцы. Мы не сдадимся. А что они стреляют, так мы не боимся. Я работаю юнгой, а скоро буду механиком, когда кончу учиться. А баловать мне некогда, потому что все время при деле нахожусь. Сегодня мы починяли на «Волхове» водопроводные трубы, и нас похвалили за хорошую работу. Про нас ты не беспокойся, а бей фашистов и вернись домой живой и здоровый. Ты все думаешь, что я маленький, а я уже вырос и могу жить не хуже других. О Люсе я сам забочусь, а завод переехал на Большую землю, и здесь никого не осталось…
Единственным желанием Миши было успокоить отца, ободрить. Хотелось написать много, но он вспомнил, что ему опять надо идти к ворам. На улице темнело. Закончив письмо, он запечатал его, написал адрес и сунул в карман. К Люсе идти было уже поздно. «Завтра схожу», – решил мальчик и вышел из дому.
* * *
Настроение в квартире Кренделя было подавленное. Тося еще днем успела сообщить, что Леньку Перца и Ваню Ляпу посадили в тюрьму. Конечно, они не выдадут своих соучастников, но было жалко потерять надежных друзей. Исчезновению Пашки не придавали большого значения. Он был новичком и не успел прочно войти в шайку.
Миша, наполненный радостью и не понимая общего настроения, весело поздоровался со всеми.
– Ты чему обрадовался? – мрачно спросил его атаман.
– Так, ничего особенного.
– Что, я не вижу, что ли?
– Письмо от отца получил. Думал, что убили, а он живой, – сказал Миша.
– Письмо от отца? Тоже радость! Пора привыкать своим умом жить.
– Так я живу своим умом. У других не занимаю.
– Знаешь новость?
– Какую?
– Ленька с Ваней попались.
– Как попались? – с недоумением спросил Миша, не поняв, о чем идет речь.
– Ну, попались… Что ты, не понимаешь? Посадили в уголовку.
Эта новость заставила мальчика насторожиться. Не об этом ли предупреждал его утром Бураков? Миша сразу перестроился на другой лад.
