его:
— Дай мне конфетку.
Мальчик доверчиво протягивал к ней раскрытую ладошку, на которой лежала сладость.
Бабка брала ее пальцами, длинными и тонкими, как китайские палочки для еды. И говорила:
— Дурачок, зачем ты отдаешь мне свое? Вот назад и не получишь.
Максимка морщился, собираясь заплакать. Бабка возвращала ему конфетку.
— Возьми, только больше никому не отдавай.
Максимка собирался отправить гостинец в рот, но бабка его снова просила:
— Постой, постой, покажи-ка мне конфетку…
И снова Максик доверчиво протягивал к бабке руку и раскрывал ладонь.
— Ты дурак?! — Голос бабки переполнялся злостью. Она шлепала пацана по затылку. И не просто так, чтобы обозначить удар, а сильно, так, что голова дергалась. От обиды и боли Максик начинал реветь. — Заткнись! — орала бабка. — Врежу!
Надо сказать, что Пелагея Кирьяновна в молодости отбухала три года в колонии общего режима по приговору за хищение социалистической собственности и умела постоять за себя, а при нужде еще и прищучить других.
О прошлом старухи в поселке знали, и хотя отношение к людям, прошедшим через горнило зоны, здесь было спокойное, за глаза Пелагею все же называли „тюремщицей“.
После очередного замаха Максимка вздрагивал, втягивал голову в плечи как черепашонок, но бабка без удара подносила раскрытую ладонь к его носу.
— Видишь, куда грабка тащит? — Она сгибала и разгибала пальцы, то сжимая кулак, то разжимая его. — На вот, попробуй забери у меня конфетку. Ну, попробуй.
Максимка пытался разжать бабкины пальцы, но это ему не удавалось. Та довольно ухмылялась.
— Что, вахлак, понял?
— Понял, — говорил Максик, понурив голову.
— Возьми свою конфету. — Она отдавала сладость и тут же снова просила: — Дай мне, а? На минуту?
— Фиг тебе. — Максик усвоил урок. Он обиженно сопел и совал конфету в рот. Бабка скрипуче смеялась, словно каркающая ворона.
— Понял наконец. И всегда так поступай. Не забывай, куда грабки гребут.
С тех пор Макс всегда с удивлением и даже презрением смотрел на тех, кто не жалел своего добра, не жмотничал, мог делиться, а пожрать и попить на халяву стеснялся…
Старик ставил свою снасть, выбрался из лодки, присел к костру. Потом взглянул на ноги Макса и вскинул брови.
— Глянь-кось! Я сразу и не заметил! — Он укоризненно покачал головой. — Ты же себе все пальцы избил в кровь. Давай-ка я тебя малость подлечу…
Уроки бабки во многом помогли сформироваться мировоззрению и убеждениям Макса. Потому в момент общения со старым рыболовом он испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он говорил „спасибо“ после каждой услуги, которую ему оказывал старик, — мазал йодом и клеил лейкопластырь на большие пальцы ног, достал из загашника кроссовки и отдал их, кормил хлебом и салом, потом принялся готовить уху. С другой — он испытывал к старику презрение. Судя по внешнему виду, этот человек немногого достиг в жизни именно из-за своей наивности и доброты. Типичный лох, вкалывавший не за деньги, а за идею, за интерес, и получивший к старости за все рупь да пинок… Вот и опять, с какой балды он вдруг решил обихаживать незнакомого человека? Его об этом просили или обещали подкинуть бабки за доброту? Или только потому, что человек человеку друг, товарищ и брат? А хренка с бугорка он не хочет?
Наблюдая за суетой старика, Макс тщательно скрывал усмешку. Ну, лопух! Чурка с глазами! Его, человека по-настоящему богатого, кормит нищий, которого иначе и не назовешь, кормит дешевой жратвой. А ведь если хорошо подумать, поскольку башка дается каждому именно для этого, то разве он обязан что-то делать задарма? Почему грабки у всех сгибаются и гребут в одну сторону, а богатыми становятся не все? Да потому, что у многих под сердцем как гиря висит дурацкая совесть, а скромность, выставляемая напоказ, душит инициативу. Быдло оно и есть быдло, и жалости к нему быть не может.
Глядя на то, как старик разжигает бензиновый туристский примус и ставит на него котелок, Макс сделал несколько движений рукой, разжав и сжав пальцы. Хотел проверить — все ли у него в порядке с хватом.
— Болит рука? — заботливо спросил наблюдательный старик.
— Так, физзарядка.
— Сынок, я скоро двинусь вверх по реке. До Шама-нихи. Пятьдесят верст на моторке. Если ты не против, могу подбросить. Тебе такое не повредит?
Макс в мыслях мгновенно прокрутил все „за“ и „против“. Конечно, проскочить на лодке полсотни километров неплохо. Но придется тащить и грузить в лодку деньги. Тяжелая ноша тут же привлечет внимание глазастого старика, вызовет у него подозрения. И в самом деле, откуда у спецназовца может оказаться непонятный груз? Для чего он ему? Нет, лучше не соглашаться.
— Спасибо, отец. Я бы с удовольствием, но потом на душе будет гнусно. Мне ведь положено шлепать самоходом. Для закалки.
— Молодец. — Старик хлопнул Макса по плечу. — Одобряю. Раз нельзя, значит, нельзя.
Именно в тот миг Макс понял: что значит нельзя? Кто ему может помешать делать то, чего он хочет? В памяти всплыли назойливые слова песенки: „Убить, зарезать — хоть бы что“.
Губы плотно сжались, глаза сузились.
Этот старик с худой шеей, напоминавшей шею воробьишки, которая так легко рвется, если за нее как следует тряхнуть… Он же сам высказал мысль, что удобно воспользоваться его моторкой. Ах, колхозник, как он не похож на тех двух, которые Макса западло кинули, забрав пистолет. Вот уж они-то знают, куда гребут грабки. И можно теперь только себя самого ругать, что фраернулся, но нельзя не признать, что те двое игру с ним сыграли честно: развесил уши, раскрыл ладошку — вот она, моя конфетка — берите. И надо их еще благодарить за то, что посреди речки не сковырнули за борт вниз котелком. Сейчас бы уже сутки кормил раков…
Справиться со стариком Максу труда не составило. Все прошло тихо, быстро, бескровно. Мягкое тело Макс втащил в кусты. Взял свой мешок. Вернулся к лодке. Теперь она стала его, и путь к свободе был открыт удобный и быстрый.
До сумерек Макс гнал моторку, не приставая к берегу. Несколько раз ему попадались встречные лодки, один раз катер протащил в низовья баржу, но все обошлось без происшествий: река большая и места на ней, чтобы разойтись, хватало всем. Ближе к вечеру Макс издалека заметил на правом берегу домик. Небольшой, бревенчатый, он стоял на крутояре, откуда открывался вид на реку и пойму во все стороны. Под обрывом на узкой береговой кромке лежали ржавые железные поплавки бакенов. Рядом с домиком высилась мачта, на перекладине которой болтались навигационные знаки. Что
