Дверь, так и не запертая после ухода Ирки и Багрова, распахнулась. В квартирку Фулоны протиснулся Зигя. От малютки пахло костром. В одной руке он держал секиру, в другой – пакет с машинками и зверушками. Видимо, паковаться пришлось в спешке. Как следствие, машинки и зверушки оказались у Зиги в одной куче, и от этого аккуратный малютка испытывал крайний дискомфорт. Почти муку.
Оруженосец Фулоны, не разобрав, что происходит, сгоряча бросился было к Зиге, вырывая сзади из-за ремня пистолет Стечкина. Малютка ткнул его пальцем в солнечное сплетение, бережно сдвинул согнувшееся тело к стеночке и стал расставлять на полу машинки.
– Не здесь, – сказал Шилов, вошедший в коридор вслед за Зигей. – Здесь раздавят! Бери свои цацки и марш в комнату!
Зигя огорченно запыхтел. Взял пакет со зверушками, секиру, подхватил за пятку оруженосца и, как машинку таща его по полу, понуро побрел в комнату.
– А это оставь! Это не игрушка! Человек все ж таки! – напомнил Шилов.
Зигя неохотно выпустил ногу оруженосца. Когда громоздкий Зигя покинул коридор, на освободившееся место протиснулась Прасковья, до этого из-за тесноты вынужденная находиться на лестнице.
Фулона, в руке у которой сверкало копье, выжидательно посмотрела на нее. Несостоявшаяся повелительница мрака была в алом платье. Без куртки, несмотря на декабрь. Стояла у зеркала и пальцем трогала оставленное Иркой ледяное копье, упакованное в чехол из-под спиннинга. Раньше чехол был другой. Этот Багров нашел у себя в автобусе.
– Чем могу быть полезна? – холодно спросила Фулона.
Прасковья полезла было в карман за помадой, чтобы писать на зеркале, но помаду доставать не стала и просто ткнула пальцем в лежащего на полу оруженосца.
– Я вообще-то пришла за этим. Ну, если вы не передумали! – прохрипел оруженосец, дергаясь как от тока.
Несколько секунд Фулона пристально смотрела на Прасковью. Ноздри Прасковьи вызывающе раздувались. Заметно было, что она готова развернуться и хлопнуть дверью. И даже с удовольствием это сделает.
– Добро пожаловать, валькирия ледяного копья! – сказала Фулона со вздохом и уже без всякой торжественности добавила: – Чай-то будешь?
Прасковья усмехнулась и опять ткнула в оруженосца пальцем.
– Ледяной? – с ненавистью прохрипел тот чужим голосом.
– Нет, горячий, – сказала Фулона.
Глава восемнадцатая
Птички среднего тартара
На человека постоянно действует сила дьявольской атаки, нашаривая в нем лазейку. Поначалу это сила мягкая и неназойливая. Но если видит, что ей уступают, начинает усиливаться, разъедать, а потом следует мгновенное яростное нападение. Если этой силе один-два раза уступили, дальше она входит уже без стука. Как через выбитую дверь. И человек очень скоро оказывается в таком доме лишним.
Эссиорх
Внутри у многоножки было темно. Все тряслось и прыгало. Не понимая, как он еще не сломал себе шею, Мефодий ударялся то о Дафну, то о Варсуса, ловя себя на мысли, что ударяться о колени любимой девушки ничуть не приятнее, чем о колени гораздо менее симпатичного ему Варсуса.
Наконец Буслаев ударился обо что-то третье, даже отчасти мягкое. Обрадовался, обнял это третье, чтобы использовать его как подушку безопасности, и понял, что это дохлая собака, проглоченная многоножкой до них.
Постепенно швырять их стало меньше. Мускульные сокращения стенок желудка приобрели равномерность. Видимо, грунт стал более твердым и скорость движения замедлилась. Встать было по-прежнему невозможно, зато уже не подбрасывало.
Варсус ухитрился поднести к губам свою дудочку, и внутри у многоножки вспыхнул свет. Лучше бы он, конечно, не вспыхивал, потому что, кроме бледных лиц друг друга, они увидели многочисленные кости, а то, что обнимал Мефодий, действительно оказалось дохлятиной, но не собакой, а, судя по размерам, медведем.
Варсус вспомнил, что слышал про этот вид многоножек. Он обитает в Среднем Тартаре и, так как еды там маловато, поднимается за добычей в человеческий мир. В основном за падалью крупных животных. Изредка захватывает и живую добычу. Возвращается в Тартар, забивается в щель и неподвижно лежит лет сто, пока опять не проголодается…
– Говорил я вам про глазки на столбе, а вы меня высмеивали! – заявил Варсус под конец.
Буслаев на четвереньках перебежал к ним поближе. Ему не нравилось, что он обнимается с дохлым медведем, пока Варсус сидит рядом с Дафной.
– А почему она нас не убила? – спросил Мефодий.
– Холодный расчет! – сказал Варсус. – Желудок многоножки так устроен, что переваривает только дохлую добычу. Для живой же он безвреден.
– А покороче? – поторопил Мефодий.
– «Покороче» – это мольба о пересказе для особо одаренных? – уточнил Варсус. – Извольте, сударь! Добыча умирает все-таки не одновременно. Какая-то сразу, какая-то через неделю. Многоножке так выгоднее, чем переварить все сразу и потом сидеть голодной. Так и желудок правильнее нагружается, и вообще экономика должна быть экономной.
– Хорошо! – сказала Дафна. – Но почему многоножка выследила именно нас?
– Да, странная история! – согласился Варсус.
Они молча сидели и, глядя друг на друга, слушали, как бока чудовища протискиваются сквозь землю. Неприятные, трущиеся звуки. Мефодий перехватил свою спату лезвием вниз.
– Может, попытаемся ее прикончить? Прорежем и выберемся? – предложил он.
Варсус кисло посмотрел на него.
– Молодец, что поделился! – похвалил он. – Всегда делись хорошими идеями, чтобы можно было тебя вовремя отговорить.
– Почему?
– Прикончить ее я смог бы и сам. Пусть не с первой попытки, а с какой-нибудь десятой. Но что потом? – спросил Варсус. – Мы в десятке километров под землей, если не глубже. Ходы уже частично осыпались. Телепортироваться отсюда нельзя – застрянем. Или ты собираешься вечно торчать в желудке у дохлой многоножки?
– А если воспользоваться пропуском, который мы отняли у суккубов? – предложила Дафна.
Варсус усомнился, что это хорошая идея. Отсюда пропуск едва ли сработает. Да и мрак заинтересуется, каким образом два комиссионера и суккуб оказались внутри многоножки.
– Так что же делать?
Пастушок лег на спину и закинул руки за голову:
– Учиться получать удовольствие от текущего момента! Куда везет нас многоножка? В Тартар! Куда нужно нам самим? В Тартар! Исключительное совпадение интересов! Я бы даже назвал это магистралью необходимости, лишенной перекрестков возможностей и светофоров надежд!
Мефодий посмотрел на Дафну.
– Ты как? – спросил он.
– Мне страшно. – Дафна положила голову Мефодию на плечо. Ее легкие волосы шевелились как живые. И в полутьме Мефодий замечал то, чего не видел раньше. От ее волос разливался легкий, трепетный, ободряющий свет. И по мере того как погасал свет магический, выдохнутый дудочкой Варсуса, этот свет только усиливался.
– Будем ждать? – спросила она.
– Да. А что нам еще остается? – отозвался Меф и подул на ее волосы. Ему нравилось наблюдать, как они подлетают, а потом, медленно светясь, начинают опускаться.
Час шел за часом. Неприятные трущиеся звуки стали привычными, а потом и вовсе исчезли – при том, что скорость движения явно увеличилась. Скорее всего, многоножка добралась до ранее проложенного тоннеля, по которому уже много раз поднималась из Тартара в человеческий мир. Даже вонь от дохлого медведя уже не казалась Мефу противной. Привыкнуть можно вообще к чему угодно. Так свыкнуться, что уже и нормальное покажется чем-то ненормальным.
От духоты Мефодий постепенно стал забываться. Реплики, которыми он обменивался с Дафной и Варсусом, становились все менее связными. Какие-то ответы на незаданные вопросы.
Под конец Мефодий забылся и увидел не то сон, не то видение. За ним кто-то гонялся и кричал, что его тело – части природы, которые пора включать в круговорот. Попользовался – и хватит, возвращай обратно! Мефодий очнулся в холодном поту. На него с интересом смотрел Варсус.
– Вопим? – поинтересовался пастушок.
Буслаев попытался вспомнить, кричал ли он, но так и не вспомнил:
– А что? Нельзя?
– Да можно. Тебе все можно! – насмешливо разрешил Варсус и добавил уже совсем тихо, ободряюще: – Ты еще не осознал, что ты страж! Ты считаешь себя человеком!
Мефодий не понял сейчас этих слов, просто отложил их в памяти. Он не только считал себя человеком, он и являлся им, а вот стражем себя ничуть не ощущал! Крылья, флейта – для него это был пока что реквизит. Доверял он лишь спате. Именно за нее он и схватился, когда на них напала многоножка.
– Тихо! – сказал Варсус, поднимая голову. – Чувствуете?
Буслаев прислушался. Он не знал, сколько времени бредил, едва ли долго, но все же снаружи что-то переменилось. Многоножка больше не ползла. Зато ее тело быстро приобретало некоторое закругление. В желудке у многоножки становилось тесно.
