– Тихо! – сказал Варсус, поднимая голову. – Чувствуете?
Буслаев прислушался. Он не знал, сколько времени бредил, едва ли долго, но все же снаружи что-то переменилось. Многоножка больше не ползла. Зато ее тело быстро приобретало некоторое закругление. В желудке у многоножки становилось тесно.
– Это, конечно, бред! Никому не хочу навязывать своего мнения, но все же вам не кажется, что нас хотят раздавить? – вежливо уточнил Варсус.
– НЕТ! Она свивается в спираль, а не в кольцо! – оспорил Меф, повисая головой вниз, ибо это был единственный вариант, при котором ноги хоть как-то соглашались помещаться.
– И?.. Прости, друг мой, я не понял величия твоей мысли! – съязвил Варсус, придавленный еще сильнее Мефа.
– Спираль – это пружина. У меня такое чувство, что нас сейчас… – прохрипел Меф.
Многоножка с резким толчком распрямилась. Дафна, Мефодий и Варсус вылетели как пробка из бутылки. Лишь дохлый медведь таинственным образом остался внутри. Ему больше некуда было спешить.
– …выплюнут! – договорил Буслаев уже в полете.
Они покатились по земле, вскочили, готовые принять бой, но на них никто не нападал. Многоножка со скоростью курьерского поезда мчалась прочь, и там, где она проносилась, сухая равнина выбрасывала серый, долго не оседающий столб пыли.
– Вы это видели? Она выследила нас, проглотила, привезла в Тартар и добровольно отказалась от добычи! – ошеломленно сказала Дафна.
– Или ее послали, – заметил Меф.
– Кто?
– Не знаю. Не я!
– Чушь!
Варсус хотел все же выпустить вслед многоножке маголодию, но Мефодий помешал, схватив его за руку. Варсус холодно попросил его убрать с дудочки конечность и объяснить мотивы.
– Ты нас выдашь! Любая светлая маголодия в Тартаре прозвучит как удар колокола. Нас мгновенно засекут, – сказал Буслаев.
Показывая, что конфликт исчерпан, Варсус похлопал Мефа по руке.
– Ты прав. Как не неприятна мне твоя конечность, я вынужден сказать ей спасибо! – сказал он.
Шагах в ста от них с грохотом обрушилась пыточная башня. Она сложилась мгновенно, как трухлявый гриб. Варсус изумленно разинул рот.
– А… а… а… – начал он.
– Вспомни, где мы, и давай поблагодарим меня какими-нибудь другими словами! Ну, типа, я тебе помог, ты это не забудешь, за тобой не заржавеет и все такое! – заметил Меф, ощущавший в Тартаре свое превосходство над Варсусом.
* * *
Средний Тартар – это не просто равнина, такая громадная и пустынная, что за год здесь можно не встретить ни одного стража мрака. Это место умерших надежд. В остальных частях преисподней хоть смутно, но еще чего-то ждешь. В Нижнем Тартаре ждешь, что прекратится боль, схлынет жар, отступит холод. В Верхнем Тартаре многие души вообще не понимают, где они. Мечутся. Плохо им, смутно, скверно, как в дурном бесконечном сне. Обрывки каких-то воспоминаний, сотни раз повторяемые ошибки. Но Тартар это или не Тартар – кто ж его знает? Нет там указателей, а душам никто не читает познавательных лекций. Многие вообще считают, что вот-вот проснутся и все это закончится.
Средний же Тартар – место вообще никакое. Здесь все дрябло, серо и противно. Нет здесь ни жара и холода Нижнего Тартара, ни суетливой маеты Верхнего. Главная местная достопримечательность – недостроенная Вавилонская башня, спецпроект Кводнона по захвату Эдема, по счастью порученный Лигулу, который его успешно и запорол, вовремя, впрочем, отодвинувшись от проекта в сторонку и подставив вместо себя других виноватых, которые и понесли заслуженное наказание.
В щелях кладки Вавилонской башни, говорят, водятся страшнейшие гады, которые порой нападают даже на стражей мрака, оставаясь при этом невидимыми. Вокруг башни – стершиеся в пыль пирамиды, развалины языческих храмов, жертвенные камни, какие-то колесницы, троны, растрепанные ветром бумаги, свитки, пергаменты. Все здесь умерло, обветшало, изоржавело, но ничего не уничтожилось бесследно.
Дафна, Мефодий и Варсус тащились по равнине Среднего Тартара, сами толком не зная куда. Со времен Большой Дмитровки, 13, когда к ним заскакивали черные как смоль тартарианские курьеры и, дожидаясь Арея, трепались с Улитой в том числе и об этих местах, Мефодий сохранил смутное воспоминание, что Расщелина Духов находится где-то возле пирамид. Да, точно возле пирамид! Курьеры описывали ее как шипящую дыру в земле, из которой вырывается пар и возле которой слышны голоса.
Вот только сложность в том, что пирамид на равнине Среднего Тартара было несколько десятков, и все они располагались небольшими группами. Некоторые стояли так далеко, что, по прикидкам Мефа, идти к ним надо было с неделю.
– Погодите! – сказал Буслаев, разглядывая землю. – Что это такое?
– След многоножки! – сказал Варсус. – Ты что, по ней соскучился?
– Нет. Но ее след ведет точно к ближайшей группе пирамид. Может, тот, кто послал за нами многоножку, хотел и дорогу нам подсказать?
– И что? Мы по ней пойдем? – недовольно спросил Варсус.
Мефодий промолчал.
– Тогда почему многоножка нас не подвезла, если нам в самом деле туда? – продолжал допытываться пастушок.
– Значит, были причины… Ну так что, идем?
– Ну, раз других идей нет… – пастушок оглянулся на Дафну.
Дафна кивнула, и они направились к пирамидам. Правда, ближайшими их можно было назвать с натяжкой. За два часа пути пирамиды почти не приблизились.
– Нам повезет! Я знаю, я везучий!.. – через равные промежутки времени повторял Варсус.
Буслаеву надоело слушать его бормотание. Он чуть приотстал и, взяв Дафну за руку, стал болтать ее рукой как своей. Варсус обернулся.
– Иди-иди, тебе повезет! Ты везучий! – напомнил ему Мефодий.
Тоскливая равнина все тянулась, тянулась. Каждый шаг рождал вулканчик пыли. Все было серым, выцветшим, полутемным. Дафне хотелось яркости и красок. Здесь же она просто задыхалась.
Ужасных существ, населявших Тартар, пока не встречалось, и вообще ничего живого не попадалось, разве что где-то высоко мелькнуло несколько крылатых тварей, которых Дафна культурно назвала «птичками». Самая мелкая из «птичек» была где-то с транспортный самолет, перевозящий военную технику. Дафна, Варсус и Мефодий представлялись для них слишком невзрачной добычей. Питались «птички» явно кем-то покрупнее. Даже многоножкой не побрезговали бы. То-то она и унеслась так быстро, отыскивая убежище.
– Эх, Шилова нам здесь не хватает! – сказала Дафна.
– Говори за себя! – ревниво буркнул Мефодий, которому нравилось считать, что в Тартаре и он не чужой.
– Хорошо. За себя. Шилова мне здесь не хватает, – поправилась Дафна.
Вскоре она заявила, что устала, и, вытянув ноги, уселась между какими-то непонятными конструкциями.
– О! Шестиствольные пушечки! – сказала она, присмотревшись.
– Вообще-то это рибадекины. Их обычно применяли при охране городских ворот, – поправил Варсус.
– А рибадекины не пушки?
– Пушки. Но примерно в той же степени, в которой флейту можно назвать саксофоном. Стреляют не особо точно, но при стрельбе в упор мало не покажется. Особенно когда бьешь в тесные ряды пехоты.
– Проявил свои знания? Ну садись! Пять! – сказала Дафна, показывая на место рядом с собой.
Варсус послушно сел, культурно отодвинувшись от нее на полметра и сложив ручки на коленях. Буслаеву не сиделось. Он ходил вокруг пушек, заглядывая им в стволы.
– Неутомимый ты наш! Может, все же сядешь на пенек? – ехидно поинтересовался Варсус.
Меф пропустил этот выпад мимо ушей.
– Занятно! – сказал он. – Эти два рибадекина примерно одной эпохи. Но этот весь какой-то трухлявый, трогать страшно, а из этого хоть сейчас стреляй. Почему?
– Степень вреда, – отозвалась Дафна.
– Чего «степень вреда»?
– Из обоих этих пушек были убиты люди. Если бы нет – они бы здесь не стояли. Из той, что трухлявая, убили, может, человек сто. А из той, что почти целая, может, одного или двоих. Чем больше степень вреда, тем выше степень разрушения.
Подул ветерок. На лоб Дафне налип желтый листок с обтрепавшимися от времени краями. На листке была печать с немецким орлом и какие-то списки, видимо на расстрелы.
– Тут что, дождей не бывает, что ли? – спросил Варсус.
В выцветшем небе скользнули три тени. Это снова замаячили «птички». На сей раз они были уже не такими крупными, и это вызывало тревогу. Если «птичка» размером с транспортный самолет выслеживает многоножек размером с вагон, то кого клюет «птичка» размером с трамвай, лучше не уточнять.
– Надеюсь, у них плохое зрение, – с тревогой сказала Дафна.
Однако зрение у «птичек» оказалось отличным. Почти сразу они стали снижаться. Вблизи их сложно стало называть «птичками». Кожа у них была грубая, в крупных складках. Клювы короткие, но широкие, с зазубринами. Такими удобно рвать мясо.
– Птерозавры, – сказал Меф.
– Не птерозавры. Но сходство есть. Кводнон явно взял идею птерозавров и на ее основе наварил что-то свое, – оспорил Варсус.
