Он живо, как резиновый мячик, подскочил, подал ей сигареты, поднес огонек зажигалки, и как бы, между прочим, спросил.
Она тут же помрачнела, блуждающая бессознательная улыбка исчезла с лица; и он немного пожалел, что спросил.
– Нашел время, – сказала она, сильно, по-мужски затягиваясь.
– Да? А мне показалось – самое подходящее время, – чистосердечно сказал он. – Но если не хочешь, можешь не рассказывать.
– Это может прибавить тебе проблем, – сказала она. – Тебе надо? Я не потому не говорила, что хотела скрыть от тебя, я же люблю тебя, и какие могут быть секреты…
– Подожди, как ты сказала? – перебил он ее.
– Какие секреты, говорю, между нами, – повторила она.
– Нет, нет, до этого, что любишь…
– Это правда, – подтвердила она.
– Ты говоришь это впервые и как бы между прочим. Она помолчала.
– Ну, не знаю… Я не задумывалась над такими вещами, – сказала она. – Может, потому так вышло, что само собой разумеется? Мы бы не были вместе, если бы я не любила тебя. В этом будь уверен.
– Мне на это положить.
– Нет, это не так. И ты сам знаешь, что не так.
Он не ответил. Она искоса посмотрела на его профиль. Еще крепкое лицо, но уже заметны первые признаки старения, складки у подбородка, глубокая как шрам морщина на щеке, мешки под глазами.
– Ладно, я тебе скажу.
– Если не хочешь…
– Ты же спросил, – перебила она. – Я отвечу. У меня еще проблемы. Крупные проблемы. Там были не только фрукты. Спрятали наркотики, кокаин и хотели отсидеться в моем складе. Я узнала и взяла наркотики, инсценировав ограбление. Они не могут знать, что я узнала про кокаин, но, естественно, подозревают… Кто же придет воровать апельсины и убивать из-за этого сторожа?
Она замолчала.
– А наркотики? – спросил он.
– Уже реализовала на стороне.
– Что это значит? – спросил он.
– Уехали из республики.
– На сколько их было?
– Оптом – полмиллиона.
– Полмиллиона долларов?! Пятьсот тысяч долларов?!
– Не манатов же… Это небольшая партия. У меня надежный канал. Он и взял. На улицах он заработает вдвое больше.
– Но они же, я имею в виду хозяев товара, не оставят тебя в покое.
– Почему? Я сказала, что возмещу им украденное – апельсины, бананы, киви, клубнику. Попросила дать мне время. Про остальное я ничего не знаю. И они не могут мне сказать, что там были не только фрукты. Выходит, они подставляли меня, прятались за моей спиной, а потом забрали бы свой товар, похихикали бы, как ловко обвели меня, и заплатили бы копейки за несколько дней аренды склада. А если бы обыск? Меня бы обвинили, а эти красавчики в белых костюмах – мы тут не при чем, это ее кокаин… Я их наказала. Что я сделала не так?
Он ответил не сразу.
– Это же опасно, – сказал он.
– В жизни приходится рисковать, – ответила она. – Я удовлетворила твое любопытство? Кстати, они могут выйти на тебя. Скажешь, что подрабатывал ночным сторожем.
– Наверняка следят за тобой, – сказал он мрачно.
– Может быть. Я осторожна. Про эту квартиру никто не знает. Моя квартира в центре. – И все равно мне не нравится все это, – сказал он.
– Не будь занудой.
– Не по мне все это, – прибавил он. – Чужие деньги, грязные деньги…
Она молча посмотрела на него, просто посмотрела, не осуждая и не одобряя сказанное.
– Все деньги чужие, – сказала она после паузы, – и все стараются побольше их присвоить себе. Так уж повелось среди людей.
Он хотел еще что-то сказать, осудить такую форму зарабатывания денег, но вовремя вспомнил, что жена, удовлетворившись его невразумительными объяснениями, уже успела потратить часть денег, отделаться от кое-каких долгов, что на них висели; видимо, ни как не могла предположить, что он, Гасанов, мог заработать эти деньги именно так, как заработал.
– Ладно, – проговорил он примирительно. – Не надо казаться умнее меня. Это меня раздражает.
– Не буду, – сказала она. – Да у меня и не получится. Теперь, может, дашь мне пепельницу, или мне держать этот окурок всю оставшуюся жизнь?
Он поднялся, принес ей пепельницу и снова лег рядом. Она чмокнула его в щеку.
– Фу, – сказал он. – Ты куришь, как дворник. Плохая девчонка.
Она посмотрела на него долгим, странным взглядом, о чем-то думая.
– Что? – спросил он.
Она осторожно прижалась к нему в постели.
– Я хочу спросить, – сказала она, будто колеблясь: стоит ли?
– Что-то новенькое, разрешения спрашиваешь.
– Тебе хорошо со мной?
– Несвежий вопрос. С чего это ты?
– Ну… ты же видишь. У меня мужской характер, и люблю командовать.
– Тут, конечно, у нас совпало, у меня тоже, как ни странно, мужской характер, – сказал он! – И я не очень-то люблю подчиняться.
– Это плохо, да? – спросила она. – Плюс и плюс.
– Или минуем минус, – сказал он.
– Я не удовлетворяю тебя, скажи честно?
– Тебя беспокоит, могу ли я после тебя быть с женой?
Она промолчала, отстранившись от него. Он не стал настаивать на ответе.
– Мне уже пора, – сказал он, бросив взгляд на часы на запястье.
– Ты когда спишь тоже не снимаешь их? – раздраженно спросила она.
– Когда сплю – снимаю, – ответил он, – и кладу рядом, чтобы, проснувшись, знать время. А когда мне надо рано вставать, завожу будильник. У нас есть будильник. Стараемся быть на уровне. Может, лет через сорок смогу купить компьютер, если буду как прежде вкалывать. Еще вопросы есть?
– Что с тобой? – испугалась она. – Я просто спросила. В шутку. Думала пошутить.
– У тебя получилось, – он порывисто вскочил с постели и стал одеваться.
– Душ, – сказала она.
– Нет времени, – отмахнулся он. – Уже опаздываю.
– А я приму.
Она встала, и он опять увидел ее всю, ее ослепительное тело, прекрасно сложенное, безупречно пропорциональное, в очередной раз увидел это ненадоедающее тело, от которого трудно было оторвать взгляд. Она медлила идти в ванную, и, усмехаясь, глядела на него; став лицом к зеркалу, обернулась, посмотрела через плечо так, что у него из рук выпала одежда, что он собирался торопливо напялить на себя и пуститься вскачь по своим мелким делишкам…
Он помнил ее непрестанно, без всяких пауз, но ненавязчиво, так что мог заниматься другими делами, не забывая о ней, точно так, как занимаясь своими делами, мы не забываем дышать.
Как-то она затащила его в ресторан, хотя он не любил бывать в подобных заведениях, точнее, не мог себе позволить бывать, одичал вконец, все ему казалось, что в зале все исподтишка наблюдают за ним, и, наконец, уронил с колен салфетку, суетливо кинулся поднимать, несмотря на ее останавливающий жест – мол, на это есть официант. И обозлился. Сидел, остро ощущая дискомфорт. Ресторан был дорогой и почти полон.
– Откуда столько богатых бездельников? – сердито пробурчал он.
– Для журналиста, работающего на популярные газеты, ты слишком мало информирован, – сказала она язвительно, видимо, в глубине души солидарная с «богатыми бездельниками».
– Как будто в газетах ведутся расследования, кто как зарабатывает.
– Я могу сообщить тебе без всяких твоих журналистских расследований, – сказала она.
– На сегодняшний день у нас самые большие деньги – взятки.
– Погоди, – сказал он. – Мы где сидим. В ресторане? К чему этот разговор?
– Если тебе неприятно, не будем говорить, – послушно отозвалась она. – Вообще не будем говорить. Мне и молчать с тобой приятно. Особенно молчать.
– Спасибо, – сказал он и почувствовал себя немного уютнее. – Мне тоже.
Подошел официант и заменил ему салфетку. За спиной Гасанова тихо, как во сне, играл струнный оркестрик.
– Я знаю эту мелодию, – сказал он, улыбаясь.
– Еще бы, – улыбнулась и она ему. – Это мелодия твоей юности.
– Правда?
– Это песня Джона Леннона. «Битлз». Когда он был популярен у нас, я как раз родилась. Хочешь потанцевать?
– С тобой?
– Нет, со швейцаром. Вставай, лентяй.
Они медленно танцевали возле оркестра, и скрипач, когда они приближались к невысокой эстраде, сгибался пополам, будто стараясь подсунуть им под нос свою скрипку, угодить хотел. Но музыканты были очень хороши.
– Я отучился, – признался он виновато, – давно не танцевал.
– Нормально, – сказала она, прижавшись к нему всем телом, так, что, он почувствовал твердые соски ее грудей, не обременных бюстгальтером.
– Ты что, – сказал он. – Веди себя прилично. На нас смотрят.
– Кому мы нужны, – сказала она. – Я хочу тебя.
– Не сходи с ума, чушка.
– Будь ты потемпераментнее, мы бы сейчас заперлись в отдельном кабинете.
– Ты уже так делала? – спросил он, усмехаясь, хотя ему было явно не до смеха, хотелось превратить все в пошлую, циничную шутку, но не смог, слишком важен был для него сейчас ее ответ.
– Да, – сказала она отчужденно. – Каждый день. Пока не встретила тебя. Это важно?
– Пошли, сядем, пока скрипач не попал мне смычком в глаз.
Он помог ей сесть, сел на свое место и стал разглядывать людей, зал, музыкантов, скатерть. Как только они – единственная танцующая пара – покинули маленькую танцевальную площадку перед оркестром, скрипач успокоился и уже не сгибался пополам, будто у него болел живот, а стоял прямо, похожий на макаронину, играющую на скрипке. Все это он разглядывал, стараясь не смотреть на нее. Она же смотрела ему в лицо.
