Марина
Марина металась по съемной Наташиной квартире, бессмысленно хватая и роняя все подряд: сумку, зеркало, одежду, какие-то грязные чашки.
Экономя деньги на операцию Наденьки, женщина сняла самую убогую квартиру из тех, что можно было найти. А постоянная усталость не позволяла ей хоть немного привести временное жилье в порядок. Да и зачем? Оно же временное. Ободранные стены, липкий от старости линолеум в отвратительных пятнах, подтекающие краны, выщербленная раковина.
Что же делать? Даже если врачи совершат чудо, неизвестно, сколько займет восстановительный период. Медицинская страховка у Наташи минимальная, значит, на содержание ее в больнице опять потребуются деньги.
Марина обессиленно опустилась на грязный продавленный диван с выпирающими отовсюду пружинами и услышала, как в замке скрежещет ключ.
Вошедший в квартиру мужчина, коренастый, седоватый, на вид лет пятидесяти, совсем не походил на грабителя или тем более на бандита, но Марина испугалась:
– Вы кто? Что вы тут делаете? Откуда у вас ключ?
– Я хозяин, – мужчина, похоже, удивился. – Моя квартира. Ты кто? – он говорил медленно, с трудом подбирая русские слова.
– Я дочь Натальи. Она в больнице, – сообщила Марина и подумала, что хозяин – это еще хуже, чем грабитель. Вдруг он ее сейчас выгонит?
– Больница – нехорошо. Завтра за квартиру нужно платить. Завтра, – он почему-то посмотрел на часы, подтянув вверх засаленный рукав обвислого джемпера, и постучал по циферблату. – Завтра. Или платить, или уходить. Понятно?
– Да, да. – Марина уцепилась за слово «завтра», как за спасительную соломинку. – Завтра, да.
– Платить? – мужчина неодобрительно покосился на ее распахнутую сумку, торчащую из-под стола.
– Да, да. – Марина изо всех сил закивала и даже попыталась улыбнуться. – Завтра.
Хозяин пожал плечами и ушел.
Какое-то время Марина бесчувственно следила за движением секундной стрелки: круг, еще один, и еще. Каждый казался бесконечным, отодвигая «завтра» в почти неразличимое «когда-то потом». Так успокоительно далеко, можно ничего не предпринимать, а главное – ничего не решать.
Сколько-то кругов спустя – десять? сто? – женщина отвела взгляд от циферблата. Нестерпимо горячее солнце, которое не могли удержать грязные стекла давно не мытого окна, заливало почти всю комнату: диван, стул, угол стола, сумка… Время из неспешно-медлительного, почти неподвижного, стало вдруг неудержимо-стремительным. Показалось, что к «завтра» тянется тугая, дрожащая от напряжения резинка – и сокращается, неумолимо сокращается. Никакого успокоительного «потом». «Завтра» вот-вот обрушится на Марину и раздавит. Потому что она не может – не может! – ничего решить, ничего придумать. Она в ловушке, и ловушка вот-вот захлопнется.
Вот если бы найти – ну хотя бы под диваном! – чемодан денег! Пусть он будет совсем небольшой, пусть не чемодан, а портфель – как тот, с которым она когда-то ходила в школу…
Женщина так ясно представила себе этот портфель, что даже заглянула под диван: дохлые мухи, сломанный карандаш, какие-то осколки.
Марина схватилась за телефон. Денег на счете почти не оставалось, но выхода не было. Она не может ничего придумать, не может никого спасти – ни маму, ни… Наденьку. Она, Марина, совсем одна сейчас, а ей так нужна поддержка. Ну хоть чья-нибудь!
– Юра! У мамы инсульт. Обширный. Она в больнице, состояние тяжелое, – торопливо говорила Марина, словно видела, как каждое слово сокращает остаток денег на счете. – И хозяин сейчас приходил, завтра за квартиру нужно платить. Юра! Я не знаю, что делать.
– Ч-черт! Работу ты не нашла?
– Нет. Не получается. И денег у меня только на обратный билет.
– Бросай все и прилетай. Наденька… ей… У нас очень мало времени. Будем здесь пытаться. Может быть, я в банке сумею ссуду взять или кого-то из старых друзей уговорю. Квартиру заложим, в конце концов!
– Но как же мама? Я же не могу ее так бросить.
– Марина! – он почти кричал. – Наташе ты сейчас не поможешь. Ты хоть представляешь себе, что такое обширный инсульт? Она наверняка только на приборах и держится. Вот с тебя завтра потребуют денег за содержание в больнице или вообще выдадут парализованное тело – и что ты делать будешь? Если медики родственников не найдут, то на улицу-то Наташу не выкинут, это все-таки больница. Возвращайся! Времени совсем не…
Из трубки покатились короткие гудки – связь прервалась. Марина попыталась еще раз набрать номер, но механический голос безразлично сообщал: «Сумма на вашем счете недостаточна для совершения звонка». «Обычного» телефона в этой убогой конуре, именуемой «квартирой», разумеется, не было.
Может быть, Юра сам перезвонит? Но Марина понимала, что ждать этого бессмысленно. Он уже все сказал, а ей остается только подчиниться.
И маму придется оставить в полной неизвестности. Что с ней будет? Что, если она завтра умрет? Позвонить перед отлетом в клинику? Нет, страшно. И что толку? Что Марина может сделать?
Прижавшись в угол автобусной остановки, Наоми пыталась хоть чуть-чуть согреться. Но промокшее насквозь платье совсем не защищало, и ветер, казалось, выдувал из худенького тельца остатки тепла. Соседские дети в такую погоду надевали плотные курточки, но у Наоми никакой куртки не было. Отец считал, что это пустая трата денег – в Израиле не бывает холодно. Наоми поежилась, с тоской вспоминая летнюю жару. Впрочем, пустая трата или не пустая, а денег все равно не было. Отец, поглощенный изучением Торы, зарабатывал мало. Зато холодильников у них было целых два – для мясного и для молочного. Не разные полки, как у соседей, а два разных холодильника – чтобы никаких случайностей! Холодильники, правда, были старенькие. Мать, конечно, не работала – заповедь «плодитесь и размножайтесь» отец чтил, и новые братья и сестры появлялись у Наоми часто. Сейчас в семье кроме нее еще семеро, и мать снова беременна.
От холода привычно заныла поясница. Лет в десять Наоми нашла на улице щенка. В общине собак никто не держал, и, конечно, девочка знала, что собака – нечистое животное, но щеночек был такой маленький, такой несчастный! Ей хотелось всего лишь покормить щенка и отнести в безопасное место. И кто же мог подумать, что гнев отца будет настолько ужасен. Пережидая домашний «шторм», Наоми тогда, как и сейчас, попала под зимний дождь с ветром. На следующий день у нее поднялась температура, а еще через неделю стало совсем плохо. В больнице пришлось пролежать месяц, а при выписке предупредили: нужно соблюдать диету и вообще беречься – почки застужены сильно.
А два дня назад Наоми узнала, что отец собрался выдать ее замуж. Жених был высок, костляв и сутул, землистую кожу усеивала россыпь вулканических прыщей.
В этот момент в душе привыкшей к безоговорочному послушанию Наоми что-то как будто взорвалось: как? Вот этот урод – зато «из хорошей семьи» – будет теперь командовать ею так же, как отец командует матерью? А ей останется – рожать, мыть, готовить, убирать? Да еще поминутно опасаться что-нибудь нарушить. На территории общины даже тротуары недавно «поделили», установив таблички: «Тротуар для мужчин, женщин просим не задерживаться». И так – всю жизнь? Да и сколько она будет продолжаться, эта жизнь? Наоми вспомнила больницу и врача, который рассказывал матери про почечную недостаточность.
Улучив момент, когда отец ушел в ешиву, а мать задремала, Наоми выскользнула из дома. Денег было мало – «карманными» детей не баловали, а взять тайком она не смогла бы даже под страхом смерти. Ничего, главное – заплатить за автобус и уехать куда-нибудь, где отец ее не найдет. Дальше она не загадывала.
Пассажиров в автобусе было немного, но они разительно отличались от тех, кого Наоми привыкла видеть вокруг себя. На боковом сиденье оживленно болтали две женщины – ровесницы ее матери. С непокрытыми волосами! Неужели обе незамужем? «Ничего, – успокаивала себя Наоми, – это и есть другая жизнь». Девушка забилась на заднее сиденье – женщины проводили ее сочувственными взглядами – и начала потихоньку успокаиваться. Дождь и ветер больше не терзали ее, да и вообще в автобусе было теплее, чем на улице. Сперва Наоми жадно глядела в окно, на чужой, яркий и чудесный мир, но вскоре усталость взяла свое. Мелькание пестрых заоконных картин, размеренное покачивание автобуса и мягкое уютное тепло расслабляли и убаюкивали. Она не заметила, как ее сморил сон.
– Девушка, мы уже в парк приехали! Автобус дальше не идет, просыпайтесь!
Наоми с трудом открыла глаза: молодой парень, улыбаясь, осторожно тряс ее за плечо. Этого нельзя, ужаснулась Наоми, мужчина не может касаться посторонней женщины! Неужели этот… не знает таких простых вещей? Она осторожно отодвинулась.
– Где мы? – прошептала она.
– В Тель-Авиве. А ты куда собиралась? – окинув ее взглядом, парень нахмурился. – Ты же девчонка совсем! – худенькая большеглазая Наоми действительно выглядела куда моложе своих шестнадцати. – Да еще и из… этих, праведных. Где твои родители? Тебе же домой нужно, да? Может, тебя отвезти?
