голубей и с вызовом ждал, когда нагрянут печаль и смерть, пока в конце концов не доказал, что был прав. А теперь потомки тех голубей воркуют ясным утром и летают над каретным сараем, напоминая колышущийся на ветру белый шарф.
Десси вспоминала былые дни, и дом наполнялся людьми и знакомыми голосами. Печаль и смерть, мысленно повторяла она. Смерть и печаль. И снова внутри пробудилась боль. Просто ждать иногда приходится достаточно долго, и они непременно придут.
Ей слышалось, как с шумом дышат мехи в кузнице и стучит по наковальне молот. Как Лайза открывает дверцу духовки и шлепает по доске вымешанное тесто для хлеба. И бродит по дому Джо, ищет башмаки в самых невероятных местах и в конце концов находит их там, где оставил, под кроватью.
Из кухни доносится нежный голосок Молли. Сестра читает главу из Библии, как заведено по утрам, а Уна с невозмутимым видом ее поправляет звучным грудным голосом.
Вспомнилось, как Том сделал перочинным ножиком надрез под языком у Молли и чуть не умер от страха, ужасаясь собственной храбрости.
– Ах, милый Том, – прошептала Десси одними губами.
Трусость Тома не уступала его мужеству, как и водится у людей выдающихся. Неистовое буйство уживалось в нем с безграничной нежностью, а сам он представлял собой поле боя, на котором вступили в противоборство бушующие внутри силы. Он и сейчас пребывает в смятении, но Десси сумеет удержать его в узде и направить по правильному пути, как опытный жокей ведет на барьер чистокровного скакуна, демонстрируя его породу и красоту.
Десси лежала в полудреме, ощущая приглушенные толчки боли, а тем временем за окнами уже совсем рассвело и наступило утро. Она вдруг вспомнила, что Молли возглавит торжественное шествие на пикнике в честь Четвертого июля, в паре с самим Гарри Форбсом, членом сената штата. А Десси еще не закончила обшивать кантом платье сестры. Она отчаянно пыталась встать. Еще столько работы, а она нежится в постели.
– Я успею, Молли! – кричит Десси. – Платье будет готово к сроку!
Она встала с постели и, накинув халат, отправилась бродить по дому, населенному Гамильтонами. В коридоре никого. Должно быть, разошлись по спальням. В спальнях стоят аккуратно застланные кровати, и тоже ни души. Наверное, перешли в кухню. Но и там пусто. Ушли, рассеялись как сон. А вокруг тоска и смерть. Волна воспоминаний схлынула, и осталась жестокая действительность.
В доме все убрано и вычищено, нигде ни соринки. Занавески выстираны, окна вымыты, но во всем чувствуется мужская рука. Отутюженные шторы повешены кривовато, на стеклах остались разводы от тряпки, а на столе, в том месте, где лежала книга, виднеется прямоугольный след.
Разгорается огонь в плите, в щель между дверцами виднеются оранжевые отблески. Огонь с тихим гудением тянется к открытой заслонке. На кухонных часах за стеклом поблескивает маятник, часы тикают, будто кто-то стучит молоточком по пустому деревянному ящику.
С улицы донесся резкий свист, похожий на причудливую варварскую мелодию, которую наигрывают на тростниковой дудочке. Потом на крыльце послышались шаги, и появился Том с огромной охапкой дубовых дров, из-за которых его трудно рассмотреть. Том ссыпал дрова в ящик у плиты.
– Ты уже встала, – обрадовался он. – А я собирался разбудить тебя этим шумом. – Его лицо светилось счастьем. – Утро сегодня нежное и ласковое как шелк, и не время лениться.
– Ты заговорил, как отец, – отметила Десси, смеясь вместе с братом.
– Да, – согласился Том. Радость в нем набирала неистовую силу. – И мы вернем те времена. Я влачил жалкое существование, как змея с перебитым хребтом. Неудивительно, что Уилл посчитал меня ненормальным. Но теперь ты вернулась, и я покажу, на что способен. Вдохну в эти стены новую жизнь и воскресну сам. Слышишь? Наш дом снова оживет.
– Я рада, что вернулась, – сказала Десси, с грустью думая, какой уязвимый и хрупкий ее брат, как легко его сломить. И сколько потребуется усилий, чтобы его уберечь.
– Должно быть, ты трудился день и ночь, наводя порядок в доме, – предположила она.
– Да нет, ерунда, – возразил Том. – Слегка растрясся да поработал руками.
– Знаю я твое «слегка». Наверняка не обошлось без ведра и швабры, да еще пришлось на коленках поползать, если ты только не изобрел новый способ уборки и не впряг в работу кур или вольный ветер.
– Да, я занимаюсь изобретательством, потому и времени не остается. Вот придумал узкую прорезь, благодаря которой галстук свободно скользит по жесткому воротничку.
– Ты же не носишь жестких воротничков.
– А вчера надел. И изобрел тогда же. А что до кур… Разведу их миллионы. Настрою по всему ранчо маленьких курятников, а на крышах приделаю специальные кольца, чтобы окунать их в бак с белилами. А яйца будут подаваться на конвейере. Сейчас сделаю чертеж!
– Изобрети для начала завтрак, – попросила Десси. – Интересно, какой формы получится жареное яйцо? И в какие цвета ты раскрасишь полоски жира и мяса в беконе?
– Будет тебе завтрак! – воскликнул Том, открывая дверцу плиты и яростно ворочая дрова кочергой, пока от жара не обгорели волоски на руках. Подбросив свежих дров, он снова принялся насвистывать странную мелодию.
– Ты похож на козлоногого фавна с флейтой, устроившегося на пригорке где-нибудь в Греции.
– А кто я, по-твоему? – шутливо воскликнул Том.
«Он так искренне радуется, – горестно подумала Десси. – Что же у меня на сердце не делается легче? Почему я никак не выберусь из серого мешка? Нет, непременно выкарабкаюсь! – мысленно крикнула она. – Если может Том, смогу и я».
– Том! – окликнула она брата.
– Да?
– Хочу яйцо пурпурного цвета.
