тебя подучил подглядывать за мной?
– Никто… мэм.
– Не хочешь, значит, признаться?
Кэл вдруг с изумлением услышал, что он заговорил. Слова вырвались сами, помимо его воли:
– Вы моя мать, и я хотел посмотреть, какая вы.
Это была чистая правда, и Кейт как обухом по голове стукнуло.
– Что? Ничего не пойму. Ты кто?
– Я – Кэл Траск, – сказал он и тут же почувствовал, что чаша весов качнулась в его сторону. Хотя она и виду не подала, Кэл понял, что берет верх в поединке, а мать вынуждена защищаться.
Она пристально вглядывалась в подростка, изучая каждую его черточку. Полузабытое лицо Чарльза вдруг встало перед ее внутренним взором. «Ну-ка, пойдем!» – кинула она, повернулась и осторожно, чтобы не угодить в грязь, пошла по краю дорожки.
Поколебавшись секунду, Кэл последовал за ней и взошел по ступеням. Он хорошо помнил темное зальце, но дальше не был. Кейт повела его коридором к себе. Проходя мимо кухни, она крикнула в открытую дверь: «Чаю, две чашки!»
В комнате Кейт, казалось, совсем забыла про него. Не снимая перчаток, дергая за рукава непослушными пальцами, она сняла пальто. Потом подошла к двери, прорубленной в дальней стене, вдоль которой стояла ее кровать, и скрылась в пристройке.
– Иди сюда! – позвала она. – И захвати стул.
Кэл очутился в какой-то каморе без окон, с голыми темно-серыми стенами. Пол устилал пушистый ковер, тоже серый. Из мебели тут стояло только огромное кресло с множеством серых шелковых подушек, небольшой стол с наклонной крышкой и напольная лампа с низким абажуром. По-прежнему не снимая перчаток, Кейт неловко, словно у нее была искусственная рука, зажала шнурок глубоко между большим и указательным пальцами и зажгла лампу.
– Закрой дверь! – приказала Кейт.
Лампа бросала яркий кружок света на стол, но остальная комната едва освещалась. Серые стены словно поглощали свет. Кейт долго устраивалась в кресле среди подушек, потом начала осторожно стягивать перчатки. Пальцы на обеих руках у нее были забинтованы.
– Чего уставился! Артрит это, – зло бросила она. – Хочется взглянуть, да? – Она размотала пропитавшуюся мазью повязку и поднесла скрюченный указательный палец к свету. – Вот, полюбуйся! Это и есть артрит. – Она тихонько застонала, бережно обматывая палец бинтом. – Боже мой, до чего болят в перчатках! – вырвалось у нее. – Садись, чего стоишь.
Кэл присел на краешек стула.
– Смотри, у тебя, наверное, тоже артрит будет, – сказала Кейт. – У моей двоюродной бабки был и у матери начинался… – Она осеклась. В комнате воцарилась мертвая тишина. Потом в дверь тихонько постучали.
– Это ты, Джо? – отозвалась она. – Оставь поднос. Ты что, оглох?
Из-за двери что-то промычали. Ровным голосом Кейт отдавала распоряжения:
– В гостиной намусорили, подмети. Анна опять не прибрала у себя в комнате. Предупреди ее еще раз, скажи, что это последний. Ева чересчур умничала вчера вечером. Впрочем, я сама с ней поговорю… Да, вот еще что, Джо. Скажи поварихе, если она опять приготовит на этой неделе морковь, пусть собирает вещи. Ты меня слышишь?
Мычание из-за двери повторилось.
– Все, иди! – приказала она. – Хуже свиней! – в сердцах вырвалось у нее. – Дай им волю, как в хлеву будут жить… Принеси-ка поднос из той комнаты.
Когда Кэл открыл дверь, в спальне уже никого не было. Он принес поднос и осторожно поставил его на крышку стола. Поднос был большой, серебряный, на нем стояли оловянный чайник, две чашки тонкого, как бумажный листок, фарфора, сливки и открытая коробка шоколадных конфет.
– Налей чаю, – сказала Кейт. – У меня руки болят. – Она сунула в рот конфету. – Удивляешься, что я в этой комнатенке устроилась? – продолжала она, проглотив конфету. – Мне от света глаза режет. А здесь я отдыхаю. – Заметив, что Кэл украдкой посмотрел на ее глаза, повторила тоном, не терпящим возражения: – Мне от света глаза режет… Ты что не пьешь? – спросила она бесцеремонно. – Не хочешь?
– Не хочу, мэм. Я не люблю чай.
Кейт зацепила забинтованными пальцами тоненькую чашку.
– А чего же ты хочешь?
– Ничего, мэм.
– Вздумал просто посмотреть на меня?
– Да, мэм.
– Ну и как?
– Обыкновенно.
– Ну и как я выгляжу? – Она бесстыдно улыбнулась, обнажив мелкие острые зубы.
– Нормально.
– Я так и знала, что из тебя слова не вытянешь. Где твой братец?
– В школе, наверное, или дома.
– Какой он?
– Он… он больше на вас похож.
– Правда? Интересно. И он такой же, как я?
– Арон в священники хочет.
– Ну что ж, это в самый раз – с моей внешностью в священники. Духовное лицо такое натворить может. Когда мужчина сюда приходит, он весь настороже, а в церкви раскрывается душа нараспашку.
– У Арона это серьезно.
Кейт подалась вперед, лицо ее оживилось.
– Налей мне еще… Скажи, твой брат – зануда?
– Он хороший.
– Я спрашиваю – зануда?
– Нет, мэм, не зануда.
Кейт откинулась, поднесла чашку к губам.
– А как отец?
– Я не хочу об этом говорить.
– Вот как! Значит, ты его любишь?
– Очень, – сказал Кэл.
Кейт пристально всматривалась в сына. Сердце у нее внезапно сжалось от боли, и по телу пробежала непонятная судорога. Потом она встряхнулась и быстро справилась с собой.
– Возьми конфету.
– Спасибо,
