Потом Ли поинтересовался у Адама:
– Что это произошло с Кэлом?
– О матери узнал, – ответил Адам.
– Ах вот оно что… – Ли чувствовал себя не вправе расспрашивать. – Я предупреждал вас, что давно надо им сказать – помните?
– Помню, но это не я ему сказал. Он сам разузнал.
– Подумать только! – продолжал Ли. – Не такая ведь приятная новость, чтобы напевать во время занятий и подкидывать фуражку на улице. Хорошо, а как насчет Арона?
– Вот за него я боюсь. Не хотелось бы, чтобы ему стало известно.
– Смотрите, а то поздно будет.
– Наверное, мне нужно поговорить с ним, прощупать, так сказать.
Ли подумал и заметил:
– С вами тоже что-то произошло.
– Правда? Впрочем, да, пожалуй, ты прав.
Кэл не только мурлыкал, по-быстрому разделываясь дома с уроками, и не только подкидывал и ловил фуражку, шагая по улице. Он радостно принял на себя обязанность хранить покой отца. Он и впрямь не испытывал никакой вражды к матери, однако не забывал, что именно она навлекла на отца горе и позор. Если она так поступила тогда, рассуждал он, то способна на такую же подлость и теперь. И он решил, что должен разузнать о матери все-все. Противник, которого знаешь, менее опасен, так как не застигнет врасплох.
К дому за железнодорожными путями он наведывался чаще всего вечером, но днем тоже устраивал наблюдательный пункт в бурьяне по другую сторону улицы. Он видел, как иногда из дома выходили девицы, обязательно по двое и одетые очень скромно, даже строго. Он провожал их глазами до угла, пока они не сворачивали на Кастровилльскую улицу, направляясь к Главной. Если не знать, откуда они, то никак не догадаешься, кто они такие. Впрочем, девицы интересовали Кэла меньше всего. Ему хотелось увидеть при свете дня собственную мать. В конце концов он установил, что Кейт выходит из дому каждый понедельник в половине второго.
На «отлично» сделав дополнительные задания, Кэл попросил у классного наставника разрешение не присутствовать по понедельникам на дневных занятиях. На расспросы Арона он ответил, что затеял одну штуку, сюрприз, и не имеет пока права никому ничего говорить. Арон не настаивал и, целиком занятый собой, скоро вообще обо всем позабыл.
Несколько понедельников Кэл незаметно ходил за Кейт по пятам и досконально изучил, где и когда она бывает. Маршрут ее не менялся. Начинала она с Монтерейского окружного банка. Ее пропускали за хромированную перегородку, в хранилище, где размещались сейфы, и она проводила там минут пятнадцать – двадцать. Затем Кейт не спеша, разглядывая витрины, шла по Главной улице и заходила в «Конфекцию и Галантерею» Портера и Эрвина посмотреть новые наряды, а иногда и покупала разную мелочь – подвязки или английские булавки, вуалетку, перчатки. Примерно в четверть третьего она скрывалась в Салоне у Минни Фрэнкен и через час выходила оттуда в шелковой, завязанной под подбородком косынке, из-под которой виднелась модная завивка.
В три тридцать Кейт уже поднималась по лестнице в доме, где находились «Товары для земледельцев», и входила в приемную доктора Розека. После врачебного кабинета она заглядывала в кондитерскую к Беллу и покупала двухфунтовую коробку шоколадных конфет-ассорти. От Белла она шла до Кастровилльской улицы и по ней домой. Она никогда не меняла путь и пункты следования.
Во внешности и наряде Кейт не было решительно ничего необычного. Она одевалась точно так же, как одевались все остальные зажиточные и благочинные салинасские дамы, отправляющиеся по понедельникам за покупками. Единственное, что отличало ее – это перчатки, – перчаток у нас в городе, как правило, не носили. Ее руки в перчатках выглядели пухлыми, даже распухшими.
Когда Кейт шла по улице, казалось, будто она заключена в стеклянный футляр. Она ни с кем не заговаривала и словно бы никого не замечала. По временам оборачивался какой-нибудь мужчина и смотрел ей вслед, потом, как бы опомнившись, спешил по своим делам дальше. Большей же частью она скользила мимо прохожих, точно невидимка.
В течение нескольких недель, стараясь ничем не привлечь ее внимания, Кэл преследовал мать. При ходьбе она смотрела прямо перед собой, и поэтому он был убежден, что она ничего не видит. Когда Кейт входила к себе в палисадник, он с безразличным видом шествовал мимо, а потом другой дорогой шел домой. Кэл не спрашивал себя, зачем он следит за ней. Ему просто хотелось узнать про нее все до конца.
Шла восьмая неделя. Кейт, по обыкновению, завершила свой обход и скрылась в заросшем палисаднике. Кэл выждал минуту и зашагал мимо покосившейся калитки. Кейт спокойно окликнула его из-за высокого развесистого куста бирючины:
– Эй, ты зачем ходишь за мной?
Кэл замер, едва дыша. Время словно остановилось. И тут же по старой, выработанной еще в детстве привычке он принялся усиленно подмечать и перебирать всякие пустяки, не имеющие касательства к неудобному положению, в каком он очутился. Краем глаза Кэл видел, как шевельнулись молодые листочки на кустарнике под налетевшим с юга ветерком. Потом он заметил грязную слякотную дорожку, истоптанную до черного месива, и ноги, отступившие к самому ее краю, чтобы не запачкать туфли. Он слышал, как поодаль с сухим отрывистым шипением выпускает пар маневровый паровозик, и чувствовал холодок на щеках, покрытых пробивающимся пушком. И все это время он в упор глядел на Кейт, и она тоже не сводила с него взгляд. Разрез глаз, цвет волос и даже характерная манера приподнимать плечи, словно слегка пожимая ими, – теперь Кэл ясно видел, как похож на мать Арон. Сам он плохо знал собственную внешность и потому не узнал в ее лице свой рот, мелкие зубы, широкие скулы. Так они и стояли друг перед другом, подросток и женщина, пока очередной порыв ветра не вывел их из неподвижности.
– Ты уже который раз ходишь за мной, – сказала Кейт. – Чего тебе от меня нужно?
– Ничего не нужно, – ответил Кэл, опуская голову.
– Кто
